– Хотите сухофруктов? Угощайтесь! – сказал я, желая разрядить молчание, становившееся каким-то тягостным.

– Благодарю. Я все думала, предложите или нет, – рассмеялась девушка, и ее глаза потеплели.

– Кушайте, не стесняйтесь! Чернослив, курага, изюм, финики – все от проверенного человека, уже много лет у него беру. Кстати, есть еще орехи, хотите?

– Вы всегда всех так угощаете? – улыбнулась девушка.

– Не всегда и не всех, – улыбнулся в ответ я, – а только тех, кто мне нравится,– сказал и удивился про себя не столько смелости фразы, сколько появившемуся ощущению отсутствия привычных между незнакомыми людьми барьеров и скованности, словно знал эту девушку уже целую вечность.

– Меня Георгий зовут, а вас?

– Дарья. Можно просто Даша, так мне ближе, – ответила моя спутница. – А вы, Георгий, в Архангельск едете?

– Нет, дальше. В Архангельске пересяду на местный транспорт и поеду еще севернее, в вашу поморскую глушь.

Я не случайно сказал "вашу", так как с первого взгляда на Дашу понял, что она с Севера и едет, вероятно, домой. Между тем, мой ответ заинтересовал девушку, она оживилась, на щеках заиграл легкий румянец.

– Вот как? Любопытно. На геолога или рыбака и охотника вы не похожи, а места-то у нас суровые, да и люд особый. Что ведет вас, Георгий, в наши края? – спросила Даша спокойным тоном, в котором я уловил какое-то скрытое напряжение, или, может, мне это только показалось?…

– Зов сердца, зов Предков…то, что трудно объяснить словами. Север – это наша с вами Родина, Даша, мы ведь оттуда, белые люди, говорящие по-русски и любящие Россию. Даария влечет к себе своих детей! Не знаю, понимаете ли вы меня?

Лицо Даши посерьезнело. Глаза засияли стальным блеском архангельских снегов и вся она словно превратилась в Великую Жрицу, служительницу Истины, холодную и непобедимую.

– Я названа в честь нашей Родины, как же мне не знать этого, Георгий. Все свое детство я провела, окруженная рассказами и песнями о Ней и наших Предках. Они ведь были великими, Георгий, вы знаете это?

И дальше между нами начался один из тех странных разговоров, которые трудно было представить заранее, трудно было даже надеяться на то, что такое общение может произойти в реальности, ибо мистическим образом в лице Даши мне посчастливилось встретить прямого потомка тех, кого называли Великими Ариями, ведающими Истину.

Даша рассказывала о том, как их род живет уже много столетий в своей деревушке, соблюдая верность традициям Предков, но, тем не менее, не теряет связи с миром, даже напротив, с интересом взаимодействует с ним. Старшие в общине – а именно так, общинно, и живет деревня – обучают детей всем школьным предметам, давая детям гораздо больше, чем обычная средняя школа. К своему восемнадцатилетию такие дети имеют знания на уровне выпускников университетов, а по многим дисциплинам знают то, что превосходит знания современных ученых и попросту является недостижимым для последних уровнем. Кроме теоретического образования, они обладают практическими навыками по строительству и обустройству домов, разведению и уходу за домашними животными, травничеству, охоте и рыбной ловле, земледелию, пошиву одежды и кулинарии, воинскому искусству и многому другому. Таким образом, детей учат универсальным знаниям, чтобы они всё умели и всё могли, и в будущем не зависели бы от среды проживания. По достижении совершеннолетия эти дети покидают деревню и уезжают получать высшее образование в город, чтобы в дальнейшем иметь возможность поддерживать деревню материально. Хотя деревня может и вообще жить полностью на натуральном хозяйстве, все необходимое производя для себя сама, небольшие деньги все равно бывают нужны на приобретение книг, ремонт техники, горюче-смазочные материалы, соль, перец и прочие мелочи. Так, один деревенский житель, поработав в городе три месяца, потом возвращается в деревню и всю оставшуюся часть года заработанных денег хватает на всех.

– А ты, Даша, в Москве учишься? – спросил я девушку, уверенный почему-то в том, что она еще студентка.

– Нет, отучилась уже. Работаю врачом в частной клинике. Платят хорошо, вот год доработаю – и вернусь в деревню, потом можно долго будет о деньгах не думать.

– Ты скучаешь, наверное, по своим? Как целый год одной в Москве, тяжело?

– Скучаю, конечно – и тенью грусти омрачилось лицо Даши. – Прежде всего не достает живого человеческого общения, той теплоты и сердечности, которой у нас друг для друга никто в деревне не жалеет. Здесь же все искусственное, как бы не живое, все думают только о потреблении, попадая в рабство от денег и вещей. Люди обезличиваются, становятся как будто винтиками какого то ужасного молоха, который их в конце концов перемалывает навсегда.

Я с сочувствием посмотрел на девушку. То, что она говорила, было мне близко и понятно, ведь и сам я был из деревни, хоть и не такой, как у нее, а обычной, и также воспринимал Москву, в которой прожил последние девять лет жизни, "москвичом", к счастью, так и не став.

– Но я спокойно смотрю на всё городское безумие,– продолжала Даша. – Родители меня готовили и к такой жизни тоже. Они говорили, что человеку, для того чтобы быть сильным, необходимо время от времени жить в неблагоприятной для него среде, которая будет бросать вызов его здоровью, моральным ценностям и устоям, подрывать его веру в человека. Это – испытание. Выдерживая его, мы становимся сильнее, нарабатываем новые навыки, учимся гибкости, учимся выживать. Что я нахожу для себя полезным в Москве, так это возможности убедиться в преимуществах жизни в деревне, на природе. Знаешь, Георгий, многие наши поначалу думают, что они теряют что-то ценное, не пользуясь "благами" городской жизни. Однако, очутившись в городе, и пожив здесь хоть немного, они понимают, что называется, на своей шкуре, что у города по сравнению с селом нет ни одного преимущества.

– Да, ты права, Даша, – кивнул я в знак согласия девушке. – Когда я жил у себя в деревне, я все время думал, что живу, словно в болоте, окруженный недалекими людьми. И хоть люди в моей деревне и впрямь были пни пнями, но природа могла дать многое, если бы я умел с ней тогда общаться. Ты же понимаешь, что в России утеряна культура общинного жития, когда все жили единым организмом, помогая друг другу и будучи заинтересованы во взаимном благе. Твоя деревня, Даша, – это редчайшее исключение, таких деревень, может не более дюжины на всю Россию и осталось. Чтобы возродить Русь в прежнем величии ее, надо восстановить в людях древнее ведическое мировоззрение и знание о подлинной истории Руси и мира – тогда снова возродятся общины и люди начнут путь назад: к обретению человечности.

– А про необходимость испытаний ты правильно подметила. Люди избегают испытаний, боятся трудностей, жаждут только чтобы потеплее да покомфортнее жизнь текла, не понимания, что сами обрекают себя этим на духовную смерть, лишая себя возможностей роста и развития. Но на то они и люди…

Так мы беседовали и время незаметно подошло к ужину.

– Пора бы подкрепиться, ты не против? – спросил я ее.

– Да, я что-то и впрямь проголодалась. Вот тут у меня пирожки с рыбой, а тут – с вишней: сама пекла, – призналась Даша. – Рыба, конечно, не наша северная, но ты попробуй, думаю, понравится.

Я тоже достал, что у меня было, сходил к проводнице за чаем, но Даша от него отказалась, сказала, что чай в лучшем случае безполезен, и предложила мне свой настой трав из термоса.

– Признаться, ничего более вкусного я не пил, Даша, и усталость как рукой сняло… чудеса! Что за травы там у тебя, или секрет?

– Нет секрета, Георгий. Травы эти ты и сам знаешь, а секрет … в правильной пропорции и том чувстве, с которым ты завариваешь травяной настой. Если правильно это делать, душу вкладывать, то и эффект от трав будет целебный. Человек есть мера всех вещей, – помнишь изречение? Тоже можно сказать и о приготовлении пищи и вообще всего чего угодно. Наверное замечал, как одно и тоже блюдо, приготовленное разными поварами, и на вкус, как ни странно, разное.