Сбежать или остаться и вызвать скорую?

Время принять решение.

Стою и смотрю на Сэдика. Я могу уйти. Убежать – точно так же, как делала всю свою жизнь.

Я поворачиваюсь к нему спиной и делаю три шага. Затем останавливаюсь и смотрю через плечо, уверенная в том, что он восстанет позади меня, как злодей из сказки. Но он все еще лежит, не двигаясь.

Большие дождевые капли бьют меня по носу и распадаются, оставляя следы из маленьких брызг.

Я все еще смотрю через плечо. Можно уйти. Маленькая Венеция пустынна, ни одного прохожего вдоль канала.

Меня бросает в пот. Я надуваю щеки и поднимаю глаза, пытаясь обдумать ситуацию, но все, что у меня получается, – это паниковать. Чувствую себя так, словно все ужасы, страхи и безумие этого мира обосновались у меня в животе. Мозг лихорадочно работает, но придумать ничего не могу, мои кулаки сжимаются и разжимаются – как морские звезды, – а ноги дрожат.

Я смотрю вниз, на Сэдика. Это наушники? Одна капелька выпала из уха, белый провод извивается на асфальте, как червяк.

Интересно, что бы в этой ситуации сделал Рубен? Может, позвонить и спросить у него? Нет, не стоит, я уже и так знаю, что он скажет, потому что он все делает правильно. Его любимое стихотворение – «Если» Редьярда Киплинга, а телесериал – «Западное крыло». Он социальный работник в организации, занимающейся благотворительностью в исламских странах. Я решаю, что это все аргументы в пользу того, чтобы уйти с места преступления прямо сейчас и никогда ничего Рубену не рассказывать. Он всегда поднимает стулья на столы после окончания рабочего дня, хотя это работа уборщиков. Его усыновили тридцать два года назад, и он никогда не держал обиды на своих биологических родителей. Однажды я поцарапала дверь чужой машины – неглубоко и почти незаметно – и уже протянула руку, чтобы протереть царапину салфеткой, как Рубен подскочил и написал подробную записку и наши номера телефонов прежде, чем я успела что-то возразить. Он всегда выбирает поступить правильно – хотя вряд ли это каждый раз легкое решение.

«Да ради всего святого, позвони в службу спасения!» – сказал бы мой муж, запаниковав и удивляясь, что я вообще о таком спрашиваю.

Возможно, этот момент навсегда изменит его мнение обо мне. Рубен наконец увидит меня такой, какая я есть: трусливой, эгоистичной, жалкой.

Нет, такой я быть не могу.

Я спускаюсь на пару ступеней вниз и слышу голос. Останавливаюсь, хмурюсь и прощаюсь с прежней жизнью. Уверена ли я? Если позвонить сейчас, то будет запущен целый процесс… Сюда немедленно пришлют скорую. Мои данные внесут в систему, и я буду уже не Джоанна, а кто-то еще – просто номер.

Проходит минута, может, две. Сто двадцать секунд, на протяжении которых я стою, уставившись в пространство.

Откуда эти звуки, точнее, женский голос? Я приближаюсь на два шага и понимаю, что голос идет из наушников.

И даже решив, что делать дальше, я тяну время. Стараюсь отложить этот звонок, понимая, что это все усложнит. Я прокрастинирую всю сознательную жизнь. И сейчас тоже.

Проходит еще минута.

Не знаю, что подтолкнуло меня к действиям. Может быть, мне были нужны эти три минуты для того, чтобы смириться с ситуацией, переместиться во время «после». Возможно, было нужно убедиться в том, что он не встанет, не схватит меня. Не знаю. Я достаю телефон, стоя на ступенях моста, и набираю номер. Никогда в своей жизни не звонила в службу спасения, хотя благодаря сериалам на «Би-Би-Си», книгам и фильмам мне кажется, что я уже это делала.

Гудки не идут. Сначала странный шум, а потом сразу отвечает оператор. Услышав ее шотландский акцент, я торопливо спускаюсь, как будто могу приблизиться к лежащему мужчине только находясь под защитой этого голоса.

– Что у вас случилось? – спрашивает женщина.

– Я… Тут мужчина, он ранен.

Как только я наклоняюсь над его телом, снова слышу звуки, голос. «Глубоко вдохните и задержите дыхание на пять секунд», – вот что он говорит. Что-то вроде гипноза, может, медитация.

– Так, дорогая, насколько сильно он пострадал?

– Я не знаю.

– Хорошо, как вас зовут?

– Джоанна Олива, – отвечаю я, сразу же спохватившись: а не лучше ли было назваться вымышленным именем?

– Хорошо, Джоанна, мы пришлем к вам экстренную службу, – отвечает оператор. Тон ее совершенно нейтральный, она не оказывает поддержку, не объясняет, что за экстренная служба.

Интересно, о чем она мечтает, на что надеется? Может быть, с ней однажды произошел несчастный случай, и теперь она хочет помогать другим. Я закрываю глаза и представляю, что нахожусь в совсем другом месте и разговариваю по телефону с другом. Может быть, это побережье, у меня выходной, а приятелю позвонила потому, что скучно. Или это я звоню Рубену от нечего делать, по пути домой. Он всегда берет трубку, и мы болтаем, пока я не дойду до двери нашей квартиры.

Я диктую оператору адрес, ну как адрес, примерное место:

– Один из боковых мостов в центре Маленькой Венеции, у канала. – Слышу, как она печатает.

– Теперь я хотела бы, чтобы вы оценили состояние мужчины, вы сможете? – спрашивает оператор.

Может быть, ее наняли из-за успокаивающего голоса, а в свободное время она озвучивает рекламные ролики на телевидении. Я не могу перестать фантазировать и поражаюсь тому, что делаю это даже в столь необычных обстоятельствах.

Я наклоняюсь и слегка дотрагиваюсь до плеча мужчины, его черной куртки. Она мягче, чем казалась, – из флиса. Он в узких штанах, похожих на легинсы – там, в баре, я была уверена, что на Сэдике джинсы. Но на ногах те самые красные кроссовки.

– Он лежит лицом вниз, на бетоне. Он упал… Пролетел несколько ступеней, точнее семь. – Бестолковое замечание. Ступени я пересчитала из чувства вины.

– Хорошо. Он дышит? Но не трогайте его шею. Хорошо? Джоанна?

Ее тон пугает меня, меня все пугает. Ощущение, что весь мир пропущен через черный фильтр, и я снова чувствую горячую, потную тошноту. Молчу.

– Джоанна?

– Да. – Кончиками пальцев я прикасаюсь к пострадавшему мужчине, и в его травмах виновата я. Едва осмеливаюсь думать об этом. Это все равно что смотреть на солнце.

Я не могу перевернуть его, просто не могу.

Из наушников по-прежнему звучит голос: просит представить пляж, набегающие и отступающие от него волны, – и я прислушиваюсь вместо того, чтобы действовать.

– Вы можете посмотреть и прислушаться, постараться понять, дышит ли он? Вы знаете его имя? – диспетчер произносит слова отчетливо, как учительница начальной школы.

Посмотреть, прислушаться и понять. Я не осознаю, что значат эти слова. Оглядываюсь через плечо, на скользкую от дождя улицу, смотрю на мосты вдоль канала, почти все выстроенные в одну линию, но расплывчатые, как если бы мой взгляд был затуманен.

Смотреть.

Слушать.

Чувствовать.

Я смотрю на мужчину, лежащего лицом на тротуаре, и нагибаюсь к нему.

– О нет, – невольно вырывается у меня, потому что его лицо все мокрое. Сначала почудилось, что это кровь, но на пальцах влага оказалась холодной и неплотной.

Как только мои глаза привыкают к темноте, все становится понятно – внизу ступеней собралась лужа. Тротуар растрескался из-за корней дерева, растущего в нескольких метрах, в одной из трещин собралась вода.

Голова мужчины полностью погружена в темную воду.

– Он лежит лицом вниз, в луже.

Она же мне поможет? Она же на моей стороне, по крайней мере, должна быть. Она хороший человек, который работает в колл-центре службы спасения.

– Переверните его на бок как можно скорее, вытащите из воды, – говорит она. – Есть травмы головы или шеи?

– Я… Я не знаю, я толкнула его, он упал и скатился вниз по ступенькам.

Никого нельзя винить за честность и судить за случайную ошибку.

– Как можно быстрее, – повторяет оператор.

Я переворачиваю мужчину, одна часть лица которого скрыта капюшоном, а другая находится в тени.