― Нет. ― Альфред и сам вдруг почувствовал, как просто было бы разобраться с известной с давних времён химерой. ― Это вызванная химера. Выживший свидетель упоминал лосиные рога у существа. Один из тех случаев, когда не знаешь точно, во что вылились невежество и жадность призывающих. Лев, ― обратился Альфред к Зейгеру, который тут же выпрямился и подобрался, ― покажи госпоже Морозовой фотографии наскальных рисунков.

Лев быстро нашёл изображения и протянул айфон Лане.

― Господи, помилуй! ― вырвалось у Морозовой при виде петроглифов. Она подняла взгляд на Альфреда и Льва. ― За выделку таких шкур платят даже не фунтами стерлингов, а золотом. Это же неведомая древняя хе.. химера. Я задохнусь от количества раскуренного ладана, и лампадное масло тоже не бесконечное.

― Ты стала окуривать шкуры ладаном? ― поинтересовался Альфред. Лана всегда ходила по тонкой грани веры и суеверий, умудряясь сочетать неподходящие друг другу вещи.

― Только по-настоящему магических существ. Колдовские лисы, волки и олени с медведями не нуждаются в такой обработке.

― А зачем тогда наган? ― поинтересовался Альфред, кивнув на рукоять револьвера, выглядывавшего из кармана фартука Морозовой.

― Я всегда с собой беру заряженный наган. Времена нынче неспокойные, а звери бешеные. Я как бы выделываю шкуры не обычных животных. Тотемы по заказу оборотней, вампиров, мелких бесов и чертей с рогами в обличии животных. Наган для них ― любят иногда подниматься. Вообще нечисти и нежити намного больше, чем кажется даже опытным магам. На селезня посмотрите ― да разве ж это утка?

Альфред внимательно посмотрел на распластанную шкурку кряквы. «Сито» клюва было явно длиннее и острее, чем надо.

― Так мы договорились? ― Альфред повернулся к Лане. Лев, не отрываясь, смотрел на них. По его бледному лицу и плотно сжатым губам Альфред понял, что того может вот-вот стошнить от обилия запахов, плохо переносимых смешанной физиологией и психикой оборотней. Мелькнула мысль, что химера оборотень в такой же степени, как Зейгер ― химера. ― Лана, ты сможешь выделать эту шкуру?

― Главное ― таксидермистке заплатите чеканной монетой!¹ ― воскликнула Лана.

― Как будто у депутата Виктора Зейгера в подвале особняка хранятся сундуки с золотом. Вечно все меня дедом попрекают, ― огрызнулся Лев. ― Сын некроманта не самый уважаемый волк в стае. Когда принесу шкуру химеры, будут деньги. ― Зейгер говорил уверенно, но Альфреду в его словах почудилось отчётливое «если».

Лана, должно быть, тоже уловила затаённое сомнение в голосе Льва и поторопилась перевести тему:

― Шкуру вам надо довезти в целости, и чтобы не поймали, как с контрабандой на таможне. Поэтому слушайте, а лучше запишите, что делать. Лёва, свежевать умеешь?

― Каждый уважающий себя оборотень умеет, ― отозвался Зейгер.

― Замечательно, ― ободряюще улыбнулась Лана. ― Тогда возьмите вот это, ― она сунула руку в ближайший ящик с химикатами и достала небольшой пакет. ― Бертолетова соль². Знаю, что взрывоопасна, но для шкуры подобной твари самое оно. У неё широкий спектр воздействия. Да и соляные круги можно поджигать. Главное следите, чтобы шкура была хорошо просолена и не высыхала. Поэтому лучше возьмите большой полиэтиленовый пакет для мусора. И ни пуха, ни пера вам, ― негромко, но веско добавила Лана. ― И с Богом.

― Выбери кого-то одного, ― усмехнулся Лев.

― А это чтобы все сразу на страже были, ― в тон ему ответила Морозова. ― Вы идёте туда, где правят свои старые боги. Поэтому не промахнись, Акела. Анне Андреевне привет передавайте, Альфред Александрович, и дочке тоже. ― Лана снова натянула маску, и слова звучали невнятно. ― Хотя непонятно, как они повезут шкуру химеры в багаже самолёта…

Лев пулей летел по коридорам музея и, оказавшись на улице, тут же скрылся за углом. Альфред не спеша шёл следом и слышал, как Зейгера рвало. Бедный мальчик, подумал Альфред, он пережил столько, что на десять жизней хватит. Одинокий в огромной стае ― не зря же постоянно упоминает отношение к детям не-оборотней ― потерявший отца и боящийся лишиться матери. Наполовину свихнувшийся от ненависти и приближавшегося полнолуния.

Альфред понимал, что легко мог отказать Льву, сославшись на семейные обстоятельства, но всё в облике Зейгера кричало, что ему нужна помощь. Не столько ловить химеру, хотя и это тоже, а поддержка. И ниточка, связывающая с отцом.

Альфред вздохнул. Он и сам много думал о Паше. Казалось бы, всё решилось в Вальпургиеву ночь, но чувство незавершённости не покидало. Словно у них всех ― Льва, Паши, Марии и него ― остался огромный незакрытый гештальт. Альфред на миг прикрыл глаза. Он отчётливо помнил, как познакомился с Пашей. Давным-давно, в ещё одной прошлой жизни.

***

Начало 80-х

Корабельные сосны пронзали звёздное небо. Оранжевые искры огромных йольских костров взлетали вверх, озаряя заметённое снегом поле. Вокруг костров танцевали в ярких летящих шелках колдуны и ведьмы.

Альфред стоял на самом краю освещённого круга и медленно затягивался косяком. Сладковатый дым проникал в лёгкие, обволакивал истерзанный бессонницей мозг и самое главное ― успокаивал магию в крови. Прошло больше года с тех пор, как он вернулся с Востока, где прослужил два года, умер и воскрес, но контролировать своё проклятие так и не научился.

Магия выжигала вены, ломала кости и не давала спать. Рыжий, упросивший Гасящего зажечь свечу Альфреда заново, мог помочь только притупить боль. Магию колдуны обретали редко. Обычно с ней просто рождались. И что делать с «обращённым» колдуном, никто не знал. Альфред докурил косяк и тут же начал шарить в карманах просторных ярких шаровар в поисках нового. Нашёл, поднёс к губам и зажёг крохотным огоньком, вспыхнувшим на кончиках пальцев. Почти единственное, чему научился ― контролировать огонь. На остальное его уже не хватало.

Стояла середина зимы, но Альфред не мёрз. Магия грела его изнутри, а терпкие, пахнувшие летом травы ещё сильнее разжигали кровь. Широкий цветастый свитер ручной вязки спускался почти до колен и был не по размеру, но традиция оставалась традицией. Никто не хотел, чтобы за ним пришёл Йольский кот. Хотя Альфред с удовольствием отдался бы на съедение гигантскому коту. Пока же отдавались только ему. И преимущественно хорошенькие ведьмы.

На шабашах, подобным йольскому, все любили друг друга. Девиз хиппи ― занимайтесь любовью, а не войной ― вызывал у Альфреда усмешку и надежду. Быть может, в эту ночь с этой ведьмой он забудет о тёмной пещере с мириадом свечей и прежней жизни, когда его глаза ещё были голубыми. Альфред нравился ведьмам. Из армии он вернулся в хорошей форме, а густые светлые волосы и янтарного цвета глаза делали его неотразимым. А боль и грусть на лице заставляли колдуний проникаться образом и трепетать. Колдуньи любили Альфреда, а он отвечал им взаимностью, когда забирался на камень и кричал: «А теперь ― оргия!»

На границе поля и леса началось какое-то оживление. Колдуны и ведьмы суетились, смеялись и что-то одобрительно выкрикивали. Альфред выкурил уже достаточно, чтобы твёрдо стоять на ногах, поэтому отправился к толпе посмотреть, что происходит. Венок из омелы то и дело сползал на глаза, но Альфред всё же успел разглядеть в темноте леса очертания чего-то большого и странного. Нечто стремительно приближалось, и миг спустя на поле выскочил грифон. Существо вставало на дыбы, било себя по бокам львиным хвостом с кисточкой на конце, хлопало гигантскими крыльями.

― Машка, ты сделала это! ― прокричал хмельной химеролог. Имени его Альфред не помнил. ― Так держать!

Машка ― Мария Зейгер ― быстро и легко обогнула ярившегося грифона, которого только что выгнала из леса. Она встала рядом с Альфредом. Так близко, что он всей кожей ощущал жар её вспотевшего тела под жёлтыми и зелёными шелками. Лоб Маши перехватывал плетёный ремешок, в светлых волосах шуршали пёстрые ленты. По напряжённой тонкой фигуре и заострённым клыкам Альфред понял, что Машка решила сегодня дать себе волю и обратиться. Она почувствовала на себе его взгляд, повернулась и улыбнулась. Альфред хотел сказать что-то весёлое, но в этот момент раздался крик: