Над потрескавшимися досками с облупившейся краской тут же поднялось облачко пыли. Прорезаемое солнечными лучами, заглянувшими в заброшенный коридор, оно заклубилось и, повинуясь порыву воздуха, метнулось в сторону открытого дверного проёма.

Анна вздрогнула, когда мельчайшие частицы дерева, плесени и камня коснулись её кожи.

― Это просто пыль, Аннет, ― раздался за её спиной голос Альфреда. ― Только и всего.

Он тоже перешагнул порог и, дождавшись Хавьера, пошёл вместе с ним дальше по коридору. Анна последовала за мужчинами, прислушиваясь к себе. Глупо было бояться пыли. Как и сказал Альфред, в ней не было ничего необычного. Как, впрочем, и в самом заброшенном крыле. Яркий солнечный свет пробивался сквозь щели в неплотно пригнанных друг к другу досках, а деревянные панели на стенах раскрошились, и за ними стала видна грубая каменная кладка.

«Видимо, шестьсот лет назад дом не сгорел именно потому, что сделан из камня», ― подумала Анна. Она шла неспешно, стараясь не попадать каблуками в рассохшиеся и разошедшиеся доски пола.

Она догнала Хавьера и Альфреда, когда они остановились возле старой на вид деревянной двери, заклёпки на которой порядком заржавели. На этом фоне очевидной древности нелепым пятном выделялся массивный засов, выглядевший здесь совершенно неуместно. Судя по блеску металла, засов был новым.

― Что за этой дверью? ― спросил Альфред, не отрывая взгляда от засова. Только сейчас Анна заметила, что на этой двери нет привычного рисунка липовых листьев. Да и вообще нигде в старом крыле липового мотива она не увидела.

― Спуск в подвал, ― ответил Хавьер. ― Но вход давно замурован, кажется, ещё до моего рождения.

― Тогда зачем засов? ― Альфред выразительно лязгнул ручкой задвижки. ― Кого там запирали?

― Слуги говорили о том, что отец приказал поставить этот засов за несколько недель до своей смерти.

― И что этому предшествовало? ― Альфред сосредоточенно, едва касаясь поверхности двери пальцами, обследовал дерево.

― Не могу сказать, ― смущённо развёл руками Хавьер. ― Кажется, кто-то упоминал о том, что однажды ночью отец вернулся отсюда почти в обмороке и утром же велел поставить засов. Его уважали, ― добавил Хавьер, ― поэтому и с причудами мирились.

― Вы же, как я понимаю, таким расположением похвастаться не можете, ― произнёс Альфред.

― Я ещё молод в их глазах, ― пожал плечами Хавьер. ― Да и после развода родителей уехал с матерью и сестрой в Турин. Мне было тогда всего тринадцать лет.

― Вы можете вспомнить что-нибудь странное про это место? Вы и сеньора Корлеоне говорили о том, что лицо вашего отца было разорванно птичьими когтями. ― Альфред внимательно смотрел на Хавьера. В полутьме коридора перед закрытой дверью замурованного подвала, аккуратно одетый в тёмно-алую рубашку и простые брюки, Гарсия казался совершенно чужим для этого места.

― Под крышей гнездятся вороны, ― произнёс Хавьер, продолжая смотреть на запертую дверь. ― Это единственные животные, которые чувствуют себя здесь хорошо.

― А маска чумного доктора напоминает вороний клюв, ― пробормотал Альфред. ― Хавьер, с вашего позволения, я открою эту дверь. ― И Альфред дёрнул в сторону задвижку засова.

Раздался протяжный скрип, смешавшийся с шелестом металла о металл. Задвижка отъехала в сторону, лязгнула, а Альфред распахнул дверь. Анна коротко вздохнула и почувствовала, как у неё подкашиваются ноги.

Словно тысячи горящих злобой глаз смотрели на неё из-за глухой каменной стены, покрытой расходящимися во все стороны трещинами. Она вцепилась вмиг ставшими непослушными пальцами в медальон с аконитом. С тонким треском порвалась цепочка, и медальон, выскользнув из ослабевших пальцев, упал на пол. От удара створки раскрылись, и на деревянный пол выпал увядший цветок.

Анна попыталась вздохнуть, глотнуть хоть немного воздуха, но не смогла. Всепоглощающий ужас, шедший из-за каменной стены, парализовал её, сдавил невидимыми пальцами горло, прошёлся обжигающей ледяной волной по коже.

Где-то в вышине, туда, куда стремилась Анна, пытаясь удержаться на ногах, раздалось хлопанье крыльев и громкое карканье. В этих резких, разрывающих пыльный воздух звуках она явственно расслышала имя мужа:

― Альфр-ред!

Она почти потеряла сознание, когда почувствовала, как сильные руки Альфреда, показавшиеся ей вдруг удивительно горячими, подхватили её.

― Закройте дверь! ― В сгущающемся сумраке лицо Альфреда расплывалось, но его янтарные глаза горели, словно маяки в бушующей тьме. ― Аннет, милая, мы уже уходим. ― Он прижал её к себе, а Анна, вздрагивая, чувствовала, как стучат в стенах крохотные когти.

***

Горячие струи воды приятно лились на кожу, смывая липовую пыльцу, пыль и затхлый запах заколоченного крыла дома. Анна стояла под душем, закрыв глаза, и медленно приходила в себя после той волны ужаса, накрывшей её у двери в замурованный подвал.

Такого она не испытывала ещё никогда. Было страшно от неизвестности, пока мир терял краски, она удивлялась способностям Альфреда и чувствовала себя неуютно во время обряда очищения черепа. Но сейчас, вспоминая глухую стену за старой деревянной дверью с железным засовом, Анна не могла сдержать дрожи. Как будто что-то ― отвратительное и неизведанное нечто ― смотрело на неё с той стороны камня.

Она вздрогнула, когда холодные потоки воздуха ворвались в душную от пара и горячей воды ванную. Анна и до этого никак не могла согреться, а теперь ей стало совсем холодно.

― Это я, Аннет, ― мягкий голос Альфреда, лишённый насмешливых и самоуверенных нот, которые, казалось, поселились в нём с самого прихода Хавьера в Бюро, ласкал слух. Муж зашёл в ванную и прикрыл за собой дверь. ― Тебе плохо?

Дуть перестало, но Анна по-прежнему дрожала, стоя под струями обжигающе-горячей воды.

― Я не могу согреться, Ал, ― стуча зубами, ответила Анна. ― Там что-то было, за каменной стеной в подвале. ― Она протянула горячую мокрую руку и сжала плечо Альфреда. Его белая расстёгнутая рубашка тут же потемнела от влаги.

В ванной парило, казалось, они стояли в густом тумане.

― Я тоже почувствовал это, ― немного помолчав, произнёс Альфред. ― Иди сюда. ― Он протянул руки, и Анна почти упала в его объятия, комкая ткань рубашки и задыхаясь от сухого беззвучного плача.

Альфред усадил её на пол душевой кабины, пододвигаясь вместе с ней под потоки горячей воды, сейчас почему-то отчётливо запахшей серой. Анна дёрнулась, чтобы закрыть воду, но Альфред сильнее прижал её к себе.

На кончиках его пальцев вновь вспыхнули искры природного электричества, и успокаивающая волна прошлась по телу Анны, унимая дрожь и рассеивая смятённые мысли. Воспоминания о тёмном потоке исчезали в горячей воде, и Анна понемногу приходила в себя.

Она подняла голову и посмотрела на Альфреда, промокшего до нитки, сидя рядом с ней в душе. Его рубашка прилипла к телу, обрисовывая контуры мужественного торса. Казалось, время не властно над Альфредом, только седина на висках да морщинки выдавали его возраст. Глядя на то, как мерно вздымаются при дыхании его грудь и живот, Анна поймала себя на мысли, что они, кажется, уже тысячу лет не были близки.

Горячий пар мешался с отступившим страхом, а гулкие удары крови шумели в ушах. Запах серы исчез, уступив горько-сладкому запаху миндаля, смешивающемуся с цветочным ароматом липового мёда.

― Что ты делаешь?.. ― прошептала Анна, когда губы Альфреда прижались к её рту в требовательном поцелуе. ― Не при хозяевах же за стенкой…

― Мы тихонечко, никто и не заметит, ― пробормотал Альфред.

Он проводил ладонями по её голому мокрому телу, заставляя Анну вздыхать и сильнее углублять поцелуи. Голова кружилась от бьющих в нос ароматов, которых не должно было быть здесь, но Анне сейчас было всё равно.

Не прерывая ласки, Альфред опустил её на нагревшийся пол. Твёрдый кафель больно врезался в тонкие лопатки и позвоночник, но руки Альфреда, возбуждающие и сильные, заставляли не чувствовать неудобств.