Отсюда ученый сделал вывод, что «Житие Александра Невского» следовало понимать не как биографию политического деятеля и полководца, а как нечто другое24. Ведь жития «не составлялись для прославления героических летописцев или талантливых политиков. Они писались по определённым канонам для доказательства и прославления святости своих персонажей»25.
О том же пишет известный исследователь древнерусской литературы Ю.К. Бегунов: «…святые не герои, они лишь примеры или модели совершенной жизни… Поле битвы святого – духовная нива»26.
Соответственно, сторонники данной точки зрения считают, что автор и переписчики различных вариантов и переписываний Жития «не стремились изобразить этого князя таким, каким он был в жизни, а конструировали образ идеального воина»27.
Эти доводы позволяют сделать вывод о полной оторванности Жития от реальной жизни. Подчёркивается, что «значительная часть информации о нем, это… повторяющаяся или уникальная информация»28, то есть речь идет либо о неких заимствованиях из других источников, повторяющихся в литературе того времени («повторяющаяся информация»), либо о сведениях, не подтвержденных другими источниками.
Поэтому Н.И. Данилевский резко выступает против использования заимствований, которое, «безусловно, должно быть исключено из рассмотрения как информация о реальном ходе событий»29.
В другой своей работе Данилевский приводит ссылки на литературоведов, которые установили, что «значительная часть информации Жития… представляет собой прямые или косвенные цитаты»30. Далее он приводит наблюдения Е.В. Барсова, который, сравнивая «Повесть о разорении Иерусалима» Иосифа Флавия и Житие, говорит о том, что «литературная часть Жития состоит в тесной внутренней связи с повестью Флавия». Затем высказывания В.Й. Мансикки о том, что так же, как в войсках Веспасиана описано Флавием шесть героев, так и в Житии при описании Невской битвы упоминается шестеро храбрейших воинов. Показано, что один из них, как и персонаж Жития, сражается посреди неприятельского строя и возвращается к своим, второй гибнет от ран, окруженный многочисленными врагами, третий бесстрашно сражается верхом.
Далее В.Й. Мансикка сравнивает персонажей Жития и Библии, показывая, что как у царя Давида были некие храбрецы, так и у Александра были свои герои.
Все это позволяет И.Н. Данилевскому «удалить все приведенные факты из Жития, имеющие аналоги в античной литературе и Библии, сопоставить оставшиеся части с НПЛ и прийти к выводу, что оба текста – помимо уникальной информации, содержащейся в каждом из них – опираются, судя по всему, на общую основу… Реконструкция сражения 1240 г., основанная на этой информации, может носить гипотетический характер»31.
Строго говоря, сам факт того, что автор Жития заимствовал форму описания из библейских сюжетов и античной литературы, особого удивления не вызывает, количество таких заимствований в средневековой литературе велико и общеизвестно.
Приведенные примеры воинской доблести также не уникальны – случаи, когда воины во время боя оказывались в строю врага, гибли от многочисленных ран или сражались верхом, повторялись не раз.
Сам И.Н. Данилевский приводит следующие примеры: князь Александр (согласно Житию) ранил вражеского лидера в лицо, то же сделал князь Довмонт в Раковорской битве, а также герой Девгентевых деяний. Налицо явное повторение32.
Кроме того, и Александр, и Довмонт выступили против врага, «не дождавшись полков новгородских, с малою дружиной» сражение при Раковоре завершается – как и битва на Чудском озере – преследованием врага «на семь верст»33.
Отсюда следует вывод: «Видимо, все эти детали не могут рассматриваться в качестве достоверных подробностей (если только описание одного из них не стало протографом другого)… они несут аксиологическую информацию»34.
То есть с точки зрения историка, перед нами не реальные факты, а некие символы, которыми автор Жития хотел сообщить своим читателям какую-то информацию.
Для начала заметим, что указанные примеры легко можно оспорить. Ситуация, когда полководец по каким-либо причинам решает выступить в поход, не дожидаясь сбора всех частей или подхода подкреплений, нередко встречается в военной истории.
Ранение в лицо в бою представляется весьма возможным, тем более что оно достаточно заметно в отличие от ранений других частей тела.
Такие совпадения вполне возможны и известны в военной истории.
Достаточно вспомнить, еще два полководца, командовавшие каждый основными силами своей страны и действовавшие практически в одно и то же время, были ранены в голову, после этого ослепли на один глаз и затем сыграли важную роль в борьбе с одним противником. Речь идет о М.И. Кутузове и Горацио Нельсоне.
Преследование разбитого врага в военной истории вообще является скорее нормой, чем исключением.
Что касается расстояния семь верст, то само выражение нередко используется как аналог слова «много» (вспомним поговорку «семь верст до небес и все лесом» и т. п.). Невозможно представить, что, преследуя врага, воины точно замеряли, сколько верст они промчались, в том числе и потому, что разные воины могли делать это на разном расстоянии.
С другой стороны, на открытом расстоянии человек видит в среднем примерно на пять километров, т. е., проехав около семи верст (порядка 7,3 км), человек даже в открытом поле перестает видеть своих сподвижников, оставшихся на поле брани, что для многих воинов является поводом вернуться.
В целом, как представляется автору, приведённые примеры говорят об использовании автором Жития известных образцов. Однако, они не дают ответа на главный вопрос: можно ли согласиться с И.Н. Данилевским относительно возможности использовать для реконструкции исторических событий, в данном случае Невской битвы, только проверенные по другим источникам материалы и отбрасывать все остальное?
Для ответа на этот вопрос следует учитывать предназначение Жития. По своему характеру оно было отнюдь не секретным сочинением, вроде трактатов алхимиков, рассчитанных на чтение и понимание немногочисленными людьми, посвящёнными в некие тайные знания.
Житие предназначалось для того, чтобы влиять на сознание большого количества обычных людей. Его должны были читать, в том числе вслух, примеры из него должны были использоваться в различных проповедях и поучениях. Недаром историки называют жития живой иконой35.
Мы знаем, что Житие создавалось тогда, когда память о реальных событиях, описанных в Житии, ещё не угасла, когда живы были или участники этих событий, или их наследники, не раз слышавшие рассказы о них. Причём это были люди влиятельные, включая семью самого князя Александра, представители которой на момент написания имели значительное политическое влияние.
Отсюда следует вывод, что автор Жития просто не мог исключительно выдумывать факты, которых не было, поскольку вокруг хватало свидетелей, которые немедленно опровергли бы его выдумки, подорвав доверие к его работе и обесценив Житие в целом. Более того, эти люди могли воспринять выдуманные истории с упоминанием их предка как оскорбление памяти их рода.
Да, поступки и мысли героя, его действия подавались именно как пример жизни святого. Но это совсем не значит, что это были выдуманные поступки!
Более того, именно реальные поступки героя, определённые, с точки зрения автора, Божьим промыслом, и служили ключом к пониманию последнего. Справедливость этого мнения показали исследователи на примере другого произведения36.
Наличие большого количества свидетелей буквально обрекало автора Жития на использование реальных фактов, которые историки вполне могут использовать как источник для понимания событий того времени.
Также следует понять, можно ли доверять сведениям, записанным спустя двадцать или сорок лет после описываемых событий. О неприятии таких источников постоянно говорит К.А. Жуков, в том числе в своих видеовыступлениях, размещённых в интернете37.
