Это рассматривание его ею ровным счётом ничего не значило. Так – любовь… даже можно сказать, страсть к наблюдениям любого рода и гипертрофированное эстетическое восприятие мира и всех его представителей…

Из сумки на плече раздалось «Lui pazzo di lei…» – тем самым голосом, который до нутра пробирает… женщин, во всяком случае. Живых, конечно, женщин… племянник качнул позавчера, когда она заикнулась, что подсела на днях на эту песенку…

Вовка нервничает:

– Ну где ты?.. Меня сейчас убивать будут! Или припрут, потом не выберемся…

– Я телефон забыла в кабинете… – И она как рассмеётся…

Вовка ничего не понял:

– Какой телефон?.. А я куда попал?.. Скоро ты?

– Скоро, скоро…

Лифт тренькнул хрустальными бокалами, полными красного – почему красного?.. – вина, остановился и распахнул свои широкоформатные зеркала.

Мужчина отошёл, пропуская даму.

Дама зашлась смехом.

– Спасибо, я не… мне не сюда… мне вниз…

Она протянула руку к кнопкам. Но джентльмен уже нажимал на пуск, и дама зацепилась за рукав его плаща своим громадным кольцом на среднем пальце – это был оправленный в серебро зелёный шлифованный булыжник с вкраплениями рубинов – Вовка из Индии привёз в подарок.

– Извините… ради бога, извините…

– Пожалуйста…

«А голос, как у этого… ну, который, собака, с ума по ней сходит… нет, не по ней, а по какой-то там другой… в ящике её не показали – кружились вокруг какие-то, но, похоже, ему они до лампочки… а та за кадром осталась… ну и правильно, зачем нам она, мы лучше будем думать, что это по нам с ума сходит вот этот… собака, как хорош… в смысле, этот как хорош… и тот, хорош, конечно… но тот далеко, в ящике… в Италии… а этот – вот он, даже тронуть можно…»

Снова стон бокалов. Остановка.

Джентльмен полуобернулся к даме, ещё раз полуулыбнулся:

– Всего доброго. – Такой голос… чуть… самую малость в нос… словно вчера только насморк закончился…

– Вам тоже… – Она всё ещё смеялась.

Вовка был зол. Ну, насколько он умеет это. А он не умеет. Поэтому просто чмокнул её, а потом буркнул:

– Опаздываем, милочка…

– Подождут! – Она всё ещё веселилась по поводу приключения в лифте с телефоном. И с джентльменом.

– Нам ещё в два места завернуть нужно, за двумя коробками…

– Не бухти, успеем!

«Хм… Если б не Вовка и его неуместная парковка, я бы выследила, куда это он и к кому…»

2.

«Как было бы здорово, если бы пришлось ждать… Долго. Долго-долго… Чтобы опоздать с концами. Конечно, это выход только на сегодня… А потом?.. А потом – всё сначала… каждый раз одно и тоже… Оправдываться, объясняя каждый свой шаг, словно школяр, выкручиваться из подозрений… Надо кончать. Лучше уж одному. Вообще одному. Да я и так знал это…

Коридор длинный – хорошо. Вот бы ещё ждать пришлось…»

Но ждать ему не пришлось. Ждали его. Учтиво демонстрируя каждый листок, вложили аккуратные красивые бумажки в прозрачные папочки, прозрачные папочки подшили в непрозрачную тёмно-синюю папочку – они запомнили мой плащ, подумал мимоходом он, или у них других не бывает? – и вручили ему весь пакет документов с милой улыбкой.

Он поблагодарил, вышел в коридор – совершенно пустой, длинный, как бесконечное отражение самого себя в пространстве, застеленный сине-серым ковролином, – и направился к лифту.

Мелкие досады последних дней… недель, пожалуй даже… как тараканы, почуявшие остатки роскошной трапезы и уверенные в том, что некому будет им помешать устроить теперь своё пиршество, ибо свет погашен – воля отключена – выбирались из уголков души и сознания. Да, помешать будет некому. Он больше не может себя сдерживать. Он устал. Он, в конце концов, должен позволить и себе расслабиться. Не всё же ей спускать себе с рук.

«Нервы!.. У неё нервы!.. У неё, видите ли, наследственное. Да ещё ранена в детстве – папы не стало в её нежном возрасте. А как папа маму бьёт, тебе не доводилось видеть?..»

Он твёрдо решил опоздать, сославшись на очередь, на отсутствие кого-то нужного и важного… решил дать себе послабление и сел в рекреации в глубокое кресло. Он смотрел в окно на небо.

«И что меня толкнуло?.. Молодая, весёлая… фигня! Ну вот не дура – это да. Вот на этом и повёлся. Поговорить, типа, есть о чём. Ребёнок, типа, взрослый, одиннадцать лет, самостоятельная, рассудительная девочка, без мамы встаёт, без мамы ложится, уроки без мамы… Бабушку обременять не хочет, будет жить дома… – вот такие нынче дети бывают… Хотя, я сам таким был.

Да. Детей, значит, рожать не будем. Это хорошо. Карьера увлекает – хорошо. Умная – хорошо… Что там ещё?.. А, веселиться умеет – тоже неплохо. Истеричная – плохо. Все плюсы враз замазались одним большим минусом…

Ладно, это всё о ней. А ты-то сам – что? Ты что, сразу не разглядел?.. Зачем приручал?.. Зачем увязал в этом во всём? Польстило её благоговейное отношение к тебе, взрослому, стоящему на всех четырёх ногах мужику? Папу ей напомнил!.. Да, ты, кажется, едва ли не ровесник её папы… Она, вероятно, решила, что ты и капризы её и истерики, как папа терпеть будешь… умиляючись…

Пятница убита в зародыше… А погода какая! Так и шепчет… Сейчас бы куда-нибудь за город, в чей-нибудь большой дом, в гудящую компанию полунезнакомых людей. Надраться… Кого-нибудь подцепить…»

Он передёрнулся, словно от отвращения. И пришёл в себя. Усмехнулся.

«Надраться… подцепить… Не смеши, чувак! Ты ж всегда на невышибаемом предохранителе. У тебя ж всё под контролем…»

Телефон в кармане плаща тижо тренькнул. Она – кто же ещё! Можно попробовать угадать её настроение. Но это всё равно, что в рулетку ставить на чёт или нечет, на красное или чёрное – шансы один к одному. И никогда по-другому. На чём бы ни расстались, когда бы ни расстались, что бы ни ждало, куда бы ни собирались – всегда один к одному. Так что, можно не напрягаться: неожиданностей не будет – или съехавшая с катушек стерва, или беззащитный котёнок… Бррр… Он же терпеть не может кошек! Стерв тоже…

Он подержал в руке телефон. Отключить? Знает, что по делам пошёл, занят. Пусть разозлится посильней, он тогда тоже позволит себе…

– Да?

3.

– Ты что злой? Из-за меня, раззявы?

– Я не злой.

– Рассказывай!..

Вовка явно был не в духе. И пробки уже обозначились – не успели за кольцо выскочить, теперь протолкаемся, пока до воли доберёмся…

– Давай, я поведу?

– Сиди!

– Сижу.

Она решила расслабиться и попредвкушать.

Но что-то покалывало, поцарапывало и мешало, как крошечная заноза, к которой не подступиться ни с какого боку… Оно мешало ещё до того, как она села в машину, до того, как вошла в лифт, до того, как попрощалась с последним коллегой, до того, как… Да, звонок дочери.

«Мамуль, я сегодня ухожу… Ты не могла бы?.. – Я сама ухожу. – Ну ты же не до утра! – До утра понедельника. – Ты что, нарочно!? – Доча, я не нарочно. У Вовика с Олей сегодня… – Я тебя часто прошу о чём-то? Часто?! Нет, ты скажи, я тебя часто собой обременяю? Твоей внучкой? Часто? Скажи!..»

Всё. Сюда уже не впишешься… Не вставишь ни слова. Говорить ей о том, что можно было бы заранее предупредить… вопрос несложный, решаемый, и не за час до конца рабочего дня его поднимать надо… Понятно, всякие неожиданности случаются, можно было бы…

Закончилось всё криком, бросанием трубки… Сейчас, правда, трубки не бросают – дороговато обходится… это вам не советского образца телефон, об который хрястнешь, а ему хоть бы что – словно рассчитан исключительно на выражение зашкаливающих эмоций…

Ладно. Милочка – девочка замечательная. Как советский телефонный аппарат. Крепкая. Закалённая. Всё всегда понимающая…

«Ну вот, теперь по Милочке плакать будем… Тогда уж с мамочки её начинать нужно…»

– Что?..

– Что грустишь, говорю.

– Да так.

4.

– Почему ты решила сказать мне это по телефону? Мы же встречаемся через час.

Он не находил в себе силы – и не хотел находить! – на деликатный тон.

– Меня распирало! А ты что, не рад?