Потом ей скажут, что помочь ему было нельзя. Что все случилось очень быстро. Что он даже ничего не понял. Что такое в жизни бывает…

Ника больше ни разу в жизни не ела апельсины. Никогда не вспоминала про первый поцелуй и не заводила близких друзей. Стоило ей чуть довериться кому-то, подпустить его слишком близко, как в нос ударял противный апельсиновый дух, смешанный с горечью масла…

– Ника, все нормально? – Голос Чашечки вырвал девушку из летней жары и вновь окунул в беспощадное зимнее утро.

– Да, – хрипло отозвалась Ника, ни на кого не глядя. – Все в порядке.

Но все не было в порядке.

Перелистав толстый ежедневник, куда Ника записывала планы по встречам и все свои волонтерские дела, она отыскала выцветший зеленый скелетик, зажатый между страницами. Листья клевера – того самого, подаренного Никитой. После аварии она принялась сушить листву и цветы, забила все книги в доме мертвыми растениями, заставила все вазы чахлыми букетами. Родители переглядывались, но молчали.

Теперь везде у Ники хранились эти клеверные листочки. Только вот сейчас, ощущая во рту горечь и кислоту, она поднесла зеленый листик к губам и осторожно поцеловала, чтобы никто не заметил. Прижала к губам и застыла, зажмурив глаза.

Урок прошел сумбурно – разговоры так и не прекратились, как бы ни просила об этом Чашка, а пересуды о Лехиной смерти за сорок пять минут приобрели масштабы легенды. Неизвестность – вот что их так манило, так пугало и зачаровывало. Как он погиб? Было ли ему больно? Увидят ли они его хотя бы еще один разок?

Нику мутило от их дурманящего шепотка. Она не видела ничего красивого или манящего в человеческой смерти, только боль, страх и сожаление. День тек, напоминая собой грязную пену, и Ника плыла сквозь часы и минуты, никак не в силах вынырнуть из детских воспоминаний.

Сунувшись к кабинету истории, класс напоролся на глухую преграду: учительница заперлась изнутри, желая отдохнуть от их назойливого общества.

– Овца, – коротко выдохнул Рустам, пару раз дернув облезлую ручку и пнув ногой по двери. Тишина была ему ответом, только Максим поперхнулся смехом, но, не встретив поддержки, сразу же замолчал.

Стоя в коридоре у широкого окна, Ника никак не могла прийти в себя, то цепляясь пальцами за холодный подоконник, то раскачиваясь из стороны в сторону, будто в трансе. Растрепанные рыжие кудри делали ее похожей на сумасшедшую.

Из-за окна доносился глухой скрип: р-раз, и пожилая техничка в оранжевом жилете сгребает лопатой свежевыпавший снег, чистит дорожки во внутреннем дворике школы. За пластиковыми дверями в соседнем коридоре во всю глотку вопили малыши, но Ника ничего этого не слышала: в ее глазах плясало раскаленное солнце, горько пахнущее чуть подгнившими апельсинами. Надсадно скрипели старые педали. Ярко-алая кровь текла по выбеленному жаром асфальту.

Никита дотронулся до ее плеча, обжег нечеловеческим холодом, и Ника коротко вскрикнула. Вскрик этот на мгновение почудился ей воем траурного клаксона. Обернувшись, она поняла, что вокруг застыло лишь обледенелое утро, а удивленные одноклассники все и разом косятся на ее пылающее лицо.

– Что?! – рявкнула Ника, сжимая кулаки, только бы никто не увидел застывшие в глазах стеклянные слезы. Крошечный Малёк, стоящий ближе всех, втянул голову в плечи, кутаясь в извечный темно-зеленый свитер:

– Я ничего… Ты просто так закричала…

– Отстаньте от меня. – Ника отвернулась, чувствуя на себе жадные взгляды, что шарили по ее сгорбленной спине, надеясь поживиться чем-нибудь интересным. Пришлось оборачиваться и смотреть одноклассникам прямо в глаза, словно доказывая в очередной раз – я не слабая. Даже не думайте, что я слабая!

Серая Мишка, почти слившаяся со стеной, аж губу закусила от интереса, но сразу же отвернулась, делая вид, что ни при чем. Липкий взгляд огромного Максима с показным равнодушием скользил по Нике. Витя в своих дебильных наушниках смотрел как бы мимо нее, но Ника-то знала.

Они смотрят. Прислушиваются к ее рваному дыханию. Словно шакалы, ждущие, когда обессилевшая антилопа рухнет на желтоватую траву и больше не сможет прятаться от их гнилых зубов.

У противоположного окна застыла одинокая парочка. Одаренная какой-то ледяной красотой, Вера стояла, прислонившись спиной к подоконнику, и не сводила светлых глаз с Рустама, который замер чересчур близко, по-хозяйски положив руку ей на бедро.

Ника скривилась от отвращения. Месяц назад одноклассница жила с кем-то из выпускников, и тот забирал ее после школы на лаковом родительском автомобиле, а вот теперь на тебе. Рустам, психованный и дикий, обнимает Веру так, будто это его собственность.

Ника не понимала Веру. Поглядывала на нее с немой жалостью и горечью, но и не осуждать не могла.

Дверь кабинета застонала, распахнувшись, и навстречу десятиклассникам вместо полной и крикливой исторички выплыла психолог с широкой натянутой улыбкой. Десятиклассники переглянулись, и парочка самых проворных, мигом развернувшись, бросилась бежать, понадеявшись, что психолог не станет отмечать прогульщиков.

– Стоять! – ударил им в спину громовой окрик исторички, выплывшей из-за спины молоденькой коллеги. Учительница побагровела лицом от злости. – Вернулись, живо! Все в класс! Ну!

Постанывая от недовольства, они вереницей поползли внутрь, толкаясь плечами и стараясь не встречаться взглядами с разъяренной историчкой. Но даже под таким тяжелейшим гнетом кто-то – кажется, это был Рустам – сделал торопливую подсечку, надеясь уронить кого-нибудь на пол и в суматохе сбежать с урока незамеченным.

В капкан попался неуклюжий Славик. Споткнувшись, он рухнул вниз, увлекая за собой пискнувшую Веру. Истерический хохот, беспощадный и громогласный, словно огонь пронесся по головам, и даже расстроенная Ника не смогла сдержать ухмылку – так забавно повалился толстый Славик. Его свитер задрался, обнажая маслянистые белые складки на животе.

– Слезь с меня, придурок! – заорала обычно спокойная Вера, дергаясь всем телом, словно приколотая к картонке бабочка. Одноклассники ржали, уже не сдерживаясь, кто-то принялся торопливо снимать все на видео.

Ника, протиснувшись боком, стороной обошла лежащего Славика, покрасневшего от смущения и ужаса. Он все пытался подняться с гладкого линолеума, но никак не мог этого сделать. Славик схватился за Никину ногу в нелепой попытке нашарить хоть какую-нибудь опору, но Ника, погруженная в воспоминания о погибшем друге, испуганно шарахнулась в сторону и, сгорбившись, побрела к своему месту.

У нее попросту не было сил, чтобы поднимать бесформенного Славика с пола.

– Ненормальный… – только и буркнула она Рустаму, напоровшись на его темный взгляд.

Он все же протянул Вере ладонь и выдернул девушку из-под пухлого Славика, помог подняться и даже отряхнуть тонкую блузку. Славика же, напоминающего неразделанную тушу в мясном магазине, на ноги поставили Витя, покачивающий головой в такт музыке, и икающий от смеха Максим.

– Так! Живо закрыли рты, – рявкнула историчка столь оглушительно, что смех будто саблей отсекло. – Сели и угомонились! Уже в класс нормально зайти не можете.

Перешептываясь и давясь от едва сдерживаемого смеха, десятый класс нехотя расселся по своим местам. Учительница распахнула журнал и начала перекличку, нацепив на глаза толстые желтоватые очки, и в тот миг, когда она по запарке спросила:

– Шмальников? – твердолобый Максим учтиво подсказал:

– Нету его. И не будет. Замочили Леху. В сортире.

Хихиканье стало почти осязаемым. Ника обернулась на одноклассников, чувствуя, как кривятся ее губы от того, насколько быстро Лехина смерть стала для них лишь поводом пошутить. Ну умер и умер, чего теперь. Зато можно поглумиться над смутившейся учительницей.

Затем слово взяла психолог. Полноватая и низенькая, она выглядела не старше их, наивная, но уже по-взрослому скучная. Ника подумала, что психолог наверняка полдня сидела в интернете, выискивая советы, как работать в такой ситуации. Неуверенным взглядом молодая психолог скользила по глумливым лицам десятиклассников и, кажется, с каждой секундой все больше и больше теряла решительность испробовать на них вычитанные методы.