– Ты где целый час пропадал, а? В пятницу у тебя работа заканчивается в пять часов.

– Блин, я забыл. Забыл и просидел там до шести.

– А, что твой Любченко, тоже сидел до шести?

– Его послали в командировку, и все сразу разбежались пораньше.

– Ты чего такой мокрый? – заметила Лиля. – Дождя вроде нет. – Подозрительно осматривая меня, остановилась, ожидая ответа. Затем, спохватившись, воскликнула:

– Бегом в ванную. Немедленно прими горячий душ и как следует, согрейся. Потом расскажешь, где ты облился водой?

Я побрел в ванную, сбросил в таз мокрое, и хорошо вымылся под теплым душем.

И уже позже, так и не смог ей внятно объяснить, что произошло со мной и где, и почему, я промок до нитки под дождем…

В понедельник, как обычно, я пришел на работу к 9-ти утра. В отделе у своего рабочего места стоял Исай с Тамарой Петровной. Лица их были напряжены и не веселы, как обычно это бывает. Поздоровавшись, я проследовал к своему рабочему месту.

– Валентин Альбертович, подойдите сюда на минутку. – Тоном, не сулящим ничего хорошего, подозвал меня Александр Васильевич.

– Что? – спросил я, приблизившись поближе.

– Вас видел начальник кадров, когда Вы выходили с завода на обед и не вернулись, было?

– Он меня не мог видеть. – Сказал я, глядя в пугливые глаза Тамары Петровны. На что Петровна ответила:

– Валентин, не надо на меня так смотреть. Просто Владимир Андреевич, так из своего кабинета наблюдает за сотрудниками. Его не видно, а он видит всех.

Я мгновенно понял, что обманом, устраивался на работу и этим нажил себе врага номер один в лице начальника отдела кадров. И, чтобы разрядить обстановку, спросил: – А когда он уходит в отпуск? – на что Исай ответил: – Он трудоголик, и всегда предпочитает отпуск зимой, под новый год.

– Да, не повезло мне.

– И не только Вам. – Сказал угрожающим тоном Исай. – За такие нарушения лишают прогрессивки не только Вас, а весь отдел. – Он умолк и хмуро уставился в одну точку. Я посмотрел в сторону его взгляда. На чертежной доске кульмана, куда смотрел Исай, мне показалось, что там стала выделяться струйка дыма, как от сфокусированного лупой солнечного зайчика. А вездесущая Тамара Петровна, глухим голосом, вдруг сказала, глядя увлажненными глазами на Александра Васильевича:

– Саша, может что-то можно сделать, первый раз все-таки?

– Да я поговорю со Щекиным, Владимир Андреевич мужик неплохой на первый раз может и пройдет. – На этом мы разошлись по рабочим местам, и в нашей группе воцарилась напряженная тишина, слышалось нервное шелестение чертежной бумаги да хлопанье перелистываемых папок с чертежами. Вскоре, Тамара Петровна улетела в цеха, за ней вышел и Александр Васильевич. А у меня досадой снова свело горло, комом подступило к небу недоброе предчувствие беды. Все-таки обидно начало карьеры омрачать выговорами, якобы во всех бедах коллектива виноват кто-то один, и этим человеком оказался я. Мне стало невыносимо сидеть в этом помещении, слышать сопение коллег по труду и ловить их косые взгляды. И даже две студентки стажерки политехнического института, приписанные в наш отдел отбывать положенную практику, стали шушукаться, поглядывая настороженно на меня. Хорошо, хоть Любченко Александра Владимировича не было, Ну и Гольде Александра Аскольдовича с ним.

Совершенно выбитый из рабочей колеи, я не мог находиться больше в этом помещении и дышать с запахом аммиака воздухом, от свежих копий чертежей, аккуратно уложенных в чертежные папки. Что же делать, в этой, совершенно идиотской ситуации, я не знал, а надо бы вырваться на свежий воздух и обдумать спокойно свое поведение среди этих людей, окрысившихся на меня. Спасительная мысль пришла неожиданно и как-то сразу подвинула к действию: – «Да скажи этим доброжелателям, что тебе надо к зубному врачу, что зуб болит». Ухватившись за спасительные мысли подсказку, я в нетерпении начал поджидать Исая. И как по наитию он влетел в отдел, со словами:

– Папку забыл с чертежами.

Не давая ему опомниться, я быстро подбежал к нему: – Александр Васильевич!

– Да, да, я Вас внимательно слушаю?

– Мне бы к врачу.

– Что-то срочное?

– Да. Я хотел отпроситься с утра, да из-за нашей пятиминутки вылетело из головы.

– Да я тоже от неожиданности даже папку забыл.

– Я промучился два выходных, думал сам пройдет, а не тут-то было. Да я и в пятницу твердо решил к врачу с этим зубом, но, честно сказать, побоялся. Так что?

– Ну, вот так хорошо, отпросился бы и никаких разговоров. Зайди в кадры, возьми увольнительную. Только вот, что, не попадайся на глаза Щекину. Там есть Зинаида Максимовна, она выпишет увольнительную и подпишет за него, а я подпишу. Ну, давай иди, а то зуб заболит еще сильнее. – От этих слов у нашего Саши глаза заискрились от улыбки.

– А, где Вас найти?

– Послушай, Валентин, я еще не старый, давай на «ТЫ», а то мне, как-то неловко с тобой разговаривать, это у нас Любченко только всем «ВЫ» говорит.

– Да хорошо. Ну, так я пошел. А потом к тебе на подпись.

– Да, давай иди. Знаешь, где наша поликлиника? Сегодня там как раз стоматолог принимает.

– У меня теща в институте стоматологии, что напротив Бессарабского рынка, врачом стоматологом работает. Ждет меня уже.

– Ну, иди. – Он сунул папку с чертежами под мышку и выбежал за дверь. А я со вздохом облегчения, вышел через кабину номер шесть. На вопрос дежурившей там вахтерши, – Куда идете? – ответил, что иду за увольнительной. Процедура эта заняла у меня не больше десяти минут. И еще через пять минут я с видом победителя вручил увольнительную охраннику в кабине номер шесть. Тот долго рассматривал бумажку с подписями, я не выдержал, съязвил-таки: – Подписи все подлинные, что не так?

– Тут должна стоять подпись начальника отдела кадров.

– Но там подписано Зинаидой Максимовной, у нее есть официальное право утвержденное руководством завода и секретной частью. – Не сдавался я. Охранник тупо уставился на меня своими злыми маленькими глазками, и неспешно не сводя своих мышиных глазок, медленно продел бумажку на торчащий штырь, на котором уже болталась стопка увольнительных пропусков.

– Проходите! – пробурчал он, нажимая на педаль стопора вращающейся крестовины. Я, как на взведенных пружинах выскочил на свежий воздух за проходную завода и столкнулся с Исаем.

– Александр Васильевич, а откуда это ты?

– Я был в кадрах. Считай, вопрос о твоей самоволке снят. Ну, там есть отдельный ход со второго этажа. Так, что все в порядке. – С улыбкой, ободряюще смотрел на меня мой руководитель группы.

– Ну, до завтра.

– Да, пятница и сегодняшний день не будут табулироваться.

– Понятно, что я не получу ни копейки за эти дни. – Но Исая уже не было рядом. С чертежами под мышкой он стоял на ступенях крыльца проходной и разговаривал с военным в форме военно-морского флота СССР.

Оставшись, наконец, с самим собой, я медленно побрел пешком вдоль трамвайных путей в сторону Красной площади. Там возле памятника Украинскому философу Григорию Сковороде, я уселся на деревянной скамейке и стал размышлять о своем теперешнем положении в специальном конструкторском отделе завода «Электроприбор». Мимо проезжали маршрутки, некоторые останавливались возле скамейки, на которой я сидел. Наконец до меня дошло, что я нахожусь на стоянке маршрутного таки. Пришлось, приподнялся и двинулся в направление Андреевского спуска. Следуя вдоль сувенирных рядов, я не заметил, как поднимаюсь уже знакомой лестницей в направлении вершины Замковой Горы. Ноги, словно сами собой двигались в этом направлении, и, что самое удивительное я не чувствовал никакой усталости. И всей виной этому была непередаваемая жажда не изведанного чуда. Мне хотелось вновь ощутить странную перемену погоды, и я направился прямо к этим магическим кругам, сам не зная почему. Волнение наполняло мои чувства. Особенно хотелось почувствовать себя исследователем неопознанного явления природы, о котором нельзя сказать даже самым близким людям, чтобы не сочли тебя не совсем в адекватном расположении духа. Но сегодняшний разговор в отделе сказался неприятной метаморфозой так, что мне хотелось вообще послать все на свете и окунуться во что-то не предсказуемое, чтобы раз и навсегда покончить с пережитыми минутами унижения содеянным проступком. Более не колеблясь, я взглянул на свои наручные часы, чтобы не опоздать домой, и не выдать того, что меня не было весь день на заводе. Часы показывали ровно одиннадцать ноль-ноль и надпись дня «среда», конечно же, одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Определив время, я смело ступил в центр кругов. Мгновенно все вокруг изменилось. Деревья и кусты, почему-то стали в два раза меньше. Некоторых деревьев не было вообще ни на своем месте, ни рядом. Было много пространства и света, и было прохладно. А на ветках кустов и близких деревьев листва не наблюдалась. Ветра не ощущалось, солнце светило приятным теплом, но не грело. Поежившись от холода, я ступил обратно из кругов, на место где только что стоял в изумлении ничего не происходило. Пейзаж, который только что в мгновение ока изменился, стоял неизменным. Я похолодел от страха. Многократно прыгая в центр кругов, и обратно я пытался вернуться в свою реальность, но все напрасно. Мои манипуляции ни к чему не приводили. Отчаявшись, я понял, что произошло. Меня нет в моем измерении, я в другой реальности. Я стал лихорадочно соображать, что это могло значить. На мысль приходили отчаянные примеры терявшихся людей в пещерах, исчезновение целых экипажей судов в открытом море, и даже вспомнился поезд призрак, исчезнувший в начале девятнадцатого века в итальянском туннеле с пассажирами. Постепенно я стал приходить в себя, борясь с отчаянием своего глупого поступка. Затем стал логически сопоставлять факты, пытаясь в памяти отыскать более конструктивный подход к случившемся. В этом новом измерении я обнаружил пень срезанного дерева и присел на него. Тело сразу ощутило холодное прикосновение, но мне уже было все равно, я перестал ощущать холод. Раздумывая над своим возвращением, я все же не мог поверить, что это случилось именно со мной. Посидев еще немного, сделал последнюю попытку. С закрытыми глазами вошел в центр и осторожно открыл глаза, медленно поднимая ресницы. Все оставалось на месте, ничего не меняясь. Пришлось вернуться на пень. Холод и отчаяние постепенно покинуло меня, на смену появилось холодное и трезвое мышление факта произошедшего. Я стал рассуждать более хладнокровно. Итак, если это явление существует, значит, оно существует де факто. Значит тот, кто попал в эту реальность, тот из нее и вышел, иначе не было бы отмечено это гиблое место, аж тремя кругами. Но, что означают три круга. В моем случае это может означать, только то, что первый раз я вошел, и смог немедленно выйти. И это обозначено внешним кругом. Второй круг, средний, означает то, что второй раз человек застрянет в чужой реальности надолго. А что значит средний круг, по всей видимости, то, что этот феномен существует и, что существует именно в этом месте. Человек, столкнувшийся с этим явлением, как бы оставил зашифрованное послание, своему визави по несчастью, что не отчаивайся, что ты можешь вернуться и вернуться в определенное время. Вчера! Нет в пятницу, меня вытолкнуло, обратно в мою реальность. Значит, в пятницу я могу вернуться и вернуться только через год. Что же делать? Надо год, где-то прожить, что-то есть, и пить, что-то делать. Боже ж мой, вот это да, вот так влип. Кому рассказать никто не поверит, сочтут не в своем уме. Ладно, факт случился и решение принято. Надо выжить в новой реальности, не потеряться и контролировать ситуацию. Ведь я в Киеве, кругом должны быть люди, главное определится с здешней реальностью, ну хотя бы узнать какой сейчас год, и что тут происходит? И оставаться в тени и не привлекать внимания к себе. Итак, начну адаптироваться, чтобы добраться до моего часа возвращения, который наступит в пятницу следующего года в конце сентября 25 числа.