– Ну что, парень, давай прощаться, – Крош переводит взгляд с чего-то за моей спиной и с удивлением смотрит на Киреева, будто только сейчас его обнаружил. Никита протягивает ему ладонь для рукопожатия. – Увидимся ещё?

Деть обдумывает слова и неожиданно кивает головой, но руку пожимать отказывается.

Вместо этого вклиниваюсь я.

– Никит, мы пойдём. У меня Анька чего-то трубку не берёт.

– Мам, так Аня вон, стоит с кем-то, – подаёт голос ребёнок, заставляя меня обернуться назад.

Впрочем, голову я поворачиваю не столько из-за замечания сына, сколько из-за давящего чувства, что кто-то прожигает мой затылок своим тяжёлым взглядом. А я даже не могу предположить, что у него там, в этом взгляде… ненависть, злость, обида, али ещё что… Измайлов уже смотрел на меня так однажды, и мне хватило на всю оставшуюся жизнь.

То, что я беременна, поняла достаточно быстро. Поняла и не удивилась. Было в этом что-то такое закономерное. Серёжка уехал, а я беременна, ну логично же? Он звонил поначалу, а я отвечала сухо и невпопад, борясь со своим желанием вернуть его обратно. Одна фраза и он бы вернулся, я это точно знала. Но мне же хотелось другого, чтобы он сам, чтобы ко мне. Поэтому очень скоро всё наше общение перешло в разговоры об Анютке и какой-то мелкой бытовухе. А потом и вовсе, видя его имя на дисплее, передавала трубку дочери, лишь бы избежать этих неловких пауз и виноватых вздохов с обеих сторон.

Я не знала, что ему сказать. Или как ему сказать.

Всё было по-дурацки и путанно.

Анютка тоже грустила. По ночам я тащила её к себе в постель и утыкалась в родную макушку, так нам обеим было спокойней.

Если не считать всего вышеперечисленного, то всё протекало вполне спокойно. Работала, воспитывала дочь и в тайне ото всего мира боролась с токсикозом. Даже маме не говорила, просто это казалось неправильным – говорить о ребёнке хоть кому-нибудь раньше Измайлова.

А потом она как-то поняла всё сама, но не стала задавать мне никаких вопросов, что было поразительно. Может быть, чувствовала моё состояние, а может быть, ответов боялась.

Жизнь шла своим чередом, и как оказалось, мир не рухнул без него. Ежемесячно высылал мне деньги, которых хватало закинуть на кредит и ещё немного на жизнь. Впрочем, у меня была моя зарплата, и нам двоим вполне хватало. О том, что будет дальше, когда рожу, когда декрет, старалась не думать.

Слепая уверенность в том, что он обязательно вернётся. Не ко мне, так к Ане. Мы ведь не расстались, не развелись и даже не поссорились. Просто… всё было нихрена не просто. Но я всё ещё надеялась на нас, на то, что «мы» где-то живы.

Он приехал на исходе лета, спустя полгода после своего отъезда. Я возвращалась домой от мамы, куда отводила дочь. Подходила к дому, смешно выпятив живот вперёд. Ещё не успела привыкнуть к его объёмам, Крош внутри меня совершил какой-то нереальный скачок в размерах за последние недели.

Серёжку почувствовала интуитивно. Просто поняла, что он где-то здесь, ещё до того как вывернула из-за угла, а он уже стоял у подъезда. Широкие плечи, прямая спина, знакомая макушка… Сердце сделало захватывающий кульбит, сбивая и без того неровное дыхание. Замерла на месте в попытке удержать рвущуюся наружу радость. Приехал. Всё-таки приехал. Наивное сознание уже рисовало какие-то там картинки будущего счастья, когда Измайлов обернулся ко мне.

Хмурый и весь какой-то посеревший, словно больной. Мазнул по мне быстрым взглядом, застряв на животе, из-за чего мои руки сами собой непроизвольно скрестились в защитном жесте.

– Привет, – неуверенно промямлила я, но он не ответил. Продолжая разглядывать живот. Он не был удивлён, скорее мрачен и раздосадован. Первая мысль была о том, что он злится на меня из-за беременности, что не сказала, что сама всё решила.

Впрочем, всё это быстро ушло на второй план, когда он поднял на меня свои красные, будто воспалённые глаза и задал вопрос, навсегда перечеркнувший любое «нас».

– Чей?

Я нахмурилась, не понимая его реакции и слов. Подумала, что мне послышалось. А он повторил.

– Ребёнок. Чей?

Удушающая волна ярости и обиды прошлась по моему телу, застревая где-то в горле и вытесняя оттуда ядовитое:

– Не твой.

Вместо ответа его взгляд. Последний его взгляд, брошенный на меня. Злой и прожигающий, насквозь, до основания, до костей. Пара мгновений, в течение которых я беззвучно умирала где-то внутри себя, после чего он развернулся и ушёл. А я осталась стоять, не понимая, что, видимо, это навсегда.

Пытаюсь не смотреть на него, но ничего не получается. И пусть его взгляд обжигает, душит и выворачивает душу наизнанку, но это такие мелочи по сравнению с тем, что я могу его видеть. Измайлов повзрослел, стал жёстче, мощнее, мужественней. В моей памяти он был всё ещё юношей, а сейчас в некотором отдалении от меня стоял самый настоящий мужчина, по-своему красивый, статный, сексуальный. С непривычки показалось, что он стал выше и мощнее, слегка раздавшись в плечах. А может быть, все дело в позе: руки в карманах, полы кожаной куртки разведены, ноги широко расставлены и этот взгляд исподлобья. Только лукавства не хватает, потому что серьёзен как никогда. Совсем взрослый. Наверное, даже зрелый. По крайней мере, мне хочется так думать. Мне просто до дрожи в коленях необходимо верить в то, что он вырос именно таким, и ради этого приходилось заталкивать вглубь себя все обиды и претензии. Он обязан был вырасти хорошим человеком, чёрт его возьми, обязан. У меня от него было двое детей, и даже если он не знал об одном из них, я должна была верить, что родила их от достойного мужчины. Ради себя, ради своих же собственных детей.

Это было сложно. Смотреть и заставлять себя не ненавидеть его. Потому что в этой ситуации сложно было не злиться. И если не на него, то оставалось только на себя.

– Оль, – выбивает меня из ступора Никита, и я с неохотой отворачиваюсь от Измайлова, рядом с которым всё это время стояла Аня. – Всё в порядке?

– Наверное, – безразлично пожимаю я плечами, а сама судорожно прижимаю к себе Кроша, словно стремясь закрыть его своей спиной от ненужных взглядов. Тот недовольно фыркает и пытается вырваться, ему хочется к сестре, ему любопытно. Он ещё не понял, что за мужчина там стоит. То ли к счастью, то ли нет. Просто видит Аньку, которую честно считает своей собственностью, и всей своей душой по привычке рвётся к ней.

– Никит, мы пойдём. Спасибо, что подвёз, – на автомате произношу я, хватая недоумевающего сына за капюшон куртки. Боюсь представить, как это выглядит со стороны. Да и не только со стороны. По своей сути это тоже слишком хреново. Ребёнок рвётся в сторону отца, а я как последняя сука удерживаю его на месте.

Только не думай об этом, только не думай.

– Крош! – ледяным тоном требую я. – Успокойся! Сейчас домой пойдём.

– А гулять? – теряется он, на миг переставая вырываться.

– Не сейчас.

Киреев пытается влезть в наш диалог, но я отворачиваюсь от него, крепко сжимая ладонь сына. И он неожиданно подчиняется, правда, при этом грустно повесив нос, отчего внутри меня всё рвётся на кусочки.

Дорога до подъезда подобна личному восхождению на Голгофу. Аня с Серёжей стоят чуть поодаль, и он больше не смотрит, слегка ссутулившись и отвернувшись от нас. Всё к лучшему.

Аня нагоняет нас у самых дверей.

– Мам… – одними губами шепчет она. – Он только что приехал.

– Здорово, – из последних сил киваю я головой. – А на звонки почему не отвечаешь?

– Телефон дома забыла, – виновато поясняет она.

– Телефон возьми, – прошу я её, заставляя голос сделаться хоть сколько-нибудь тёплым. Аня-то не виновата ни в чём. Поправляю на ней капюшон от куртки. – И шапку надень. А папе передай, чтобы долго не задерживались, тебе в школу завтра.

Она осторожно кивает головой, видимо, боялась, что я буду ругаться. Хотя когда это я вообще ругалась?