– Простите, – пробормотала Робин, ужасно смутившись. Она поспешно вскочила в проходе, сталкиваясь с незнакомцем и едва не падая от этого на пол. Да чего там скрывать, со своей неловкостью она обязательно упала бы, если бы он не придержал ее за талию. Последний раз так ее держал парень на выпускном балу во время танца. В школе. И да, это был сын маминой подруги.

Щеки Робин горели так, что на них можно было бы поджарить пару тостов, а незнакомцу хоть бы что. Она снова мило улыбнулся и протиснулся мимо нее – как в этот момент Робин ненавидела свое полненькое тело! – и сел на свое место. Если бы Робин могла, она бы сбежала в туалет в хвосте самолета и просидела бы там всю дорогу. Одно плохо: перелет должен был длиться более десяти часов, и такого она себе позволить не могла. Пришлось садиться на место и надеяться, что по ее лицу ничего этого понять нельзя.

Пристегнуться удалось только со второго раза – что за напасть такая! А тут еще этот, с позволения сказать, сосед снова открыл свой рот.

– Мне кажется, такой долгий перелет и то, как близко мы находились буквально минуту назад, позволяют нам продолжить чуть более тесное знакомство, – заметил он, щелкая ремнем безопасности и справляясь с ним с первого раза. – Как думаешь, милая? Меня вот зовут Джей. Мои родители – люди без особой фантазии, но зато с большим количеством детей, вот и имена у нас у всех на одну букву. Нам с сестричкой еще повезло, а вот на младших фантазия у них окончательно иссякла, и близнецов они назвали Джонами. Обоих!

Против желания Робин неуверенно улыбнулась и напрочь забыла о своем решении промолчать всю дорогу. Джей был такой забавный! И потом, она же не собирается с ним общаться после перелета. Просто скоротать время в самолете. Ничего особенного.

– Робин, – представилась она и, чтобы не казаться стеснительной букой, добавила: – А вот я у родителей единственный ребенок.

– С ума сойти, – присвистнул Джей. – Везет!

– Не скажи, – тут же возразила Робин, уже отойдя от своего смущения. С Джеем было просто. Совсем не как с ее знакомыми парнями. – Когда ты единственный ребенок, о тебе слишком пекутся. Меня даже в колледж папа на своей машине возил!

– А я как-то в свинарнике крышу чинил и провалился, – без всякого смущения начал рассказывать Джей. – Ударился – думал, ногу сломал, да еще измазался весь как черт. Еле-еле прихромал домой. Мать посмотрела и говорит: «Пойдешь на колонку мыться – ведро воды для поливки огорода захвати».

Робин захихикала, прикрыв рот ладошкой. Лицо Джея было во время рассказа скорбным, но глаза смеялись. Пожалуй, перелет обещал быть на самом деле веселым.

Уже через полчаса после взлета Робин знала, что старшая сестра Джея «выбилась в люди» и смогла закончить курсы с отличием и работала теперь в Городе. Впрочем, все остальные не жаловались – пусть Город и отодвинул их деревню с обычного места, но жизнь стала куда сытнее. Родители Джея не надеялись даже вырастить всех детей живыми и здоровыми, не говоря уж о том, чтобы выучить хотя бы в школе. Теперь же некоторые из них даже повидали мир, неизменно возвращаясь домой. Вот как сейчас возвращался сам Джей.

Робин еще немного смущали пылкие взгляды темнокожего красавчика, но она все же разговорилась. Памятуя о своих собственных правилах безопасности, она не говорила ничего, что могло бы навести соседа на информацию о ее планах в Городе или финансовых возможностях, она рассказывала о своей учебе и о том, как планирует работать вместе с отцом. Последнее Джей всецело одобрил, а вот про ее учебу расспрашивал с таким живым интересом, что Робин даже стало неудобно. Сама она такого же интереса к своей учебе не испытывала. Просто получила диплом, и все.

– Ты похожа на мою маму, – неожиданно произнес Джей, когда она боролась с принесенным обедом. И почему его всегда так неудобно запечатывают?

– Чем это? – пробормотала Робин, наконец вскрывая упаковку с курицей и гарниром.

– Она, конечно, коренная африканка со всем отсюда вытекающим, – чуть смутился Джей. – Но она такая же вот…

Он обвел руками вокруг себя и, прежде чем Робин успела обидеться, застенчиво добавил:

– Такая же красивая.

От неожиданности Робин немедленно забросила в рот целую вилку вареной моркови, которую терпеть не могла, и принялась жевать, лихорадочно решая, что на это ответить. Что обычно говорят в таких случаях? Если бы она только была уверена, что это шутка или Джею от нее что-то нужно… Или хотя бы могла пересесть. Но теперь нужно было искать ответ и ненароком не обидеть при этом – им вместе лететь еще несколько часов.

Похоже, ее молчание напугало Джея.

– Я слишком тороплюсь, да? – спросил он с удрученным видом. – Просто едва я увидел тебя, Робин, как сразу понял – это судьба.

– Определенно торопишься, – как можно суше ответила Робин, всеми силами стараясь скрыть рвущуюся на лицо улыбку. Не так уж часто она получала искренние комплименты! Если уж совсем честно, то разве что от родителей.

– Прости, – виноватым при этом Джей совсем не выглядел, и его глаза лукаво поблескивали, а в уголках губ пряталась улыбка. Робин вдруг поняла, что слишком часто и подолгу пялится на его губы, и рассердилась на себя. Такого с ней еще не было, так можно дойти и до того, чтобы начать целоваться с первым же попутчиком. А дальше что, как Нэнси бросаться на шею каждому встречному и искать приключений и на свои сто двадцать?

Она намеренно напомнила себе о своем весе и окружности бедер, чтобы остудить голову. Джей был слишком хорош и при этом не выглядел опасным, хоть и был им. Разве не опасно влюбляться в незнакомцев?

Кажется, с этим предупреждением себе она все-таки опоздала.

Все началось в тот год, когда Берт остался в особняке один. Дом строился на века, в саду росли фруктовые деревья, призванные радовать разросшееся семейство весной цветами, а поздним летом плодами. Когда-нибудь это должно было случиться: они бы выросли и начали плодоносить, но пока они все были еще совсем невысокие и хрупкие. Как и их семья, как оказалось.

Берт плохо помнил те недели, когда все спешно разъезжались, будто их что-то гнало из дома. И все, что осталось в памяти, это косые взгляды и шепот. Он не слышал, о чем именно говорили, – при его приближении все замолкали, но при этом прекрасно знал. Ему прочили такую же незавидную участь, как у соседа из дома с той стороны улицы. Неспособный выкинуть ни единой вещи, жалкий и несчастный, он вынужден был день за днем проживать прошлое, в страхе перед днем настоящим. Берт не собирался таким становиться.

Стоило лишь убраться последней троюродной тетушке, с которой – что за жалость! – пропали три чашки из маминого сервиза и все серебряные ложки, как Берт принялся за уборку. Он был упрям и знал рецепт выживания: понять, чего от него ждут, и сделать наоборот.

От него ждали поклонения многочисленным шкафам с родительскими вещами, медленного угасания среди пирамид чужой и собственной памяти или – в самом лучшем случае, конечно, – бегства. Такого же панического и стремительного, какое было позади у каждого из них.

Вместо этого Берт взялся за ремонт. Нельзя делать ремонт в доме, полном пыльных сундуков и шкафов, и он несколько недель потратил, вынося все это во двор. По счастью, соседка у него оказалась энергичная и быстро помогла из этих гор памяти организовать дворовую распродажу. Так Берт познакомился с матерью Генриетты и смог сэкономить на моющий пылесос.

Тучная говорливая соседка при всей своей полезности невероятно раздражала своими навязчивыми попытками помочь, показать, как надо, и научить. Но годы шли, и они все реже виделись, а потом она и вовсе пропала. Возможно, переехала в центр, как писали в глянцевых журналах, которые Берт никогда не покупал из-за резкого запаха краски, а может, и умерла. Ему было все равно.

После уборки бывшая спальня родителей, гостиная и столовая стояли совершенно пустыми, бесстыдно сверкая голым паркетом и яично-желтыми свежими обоями. Наверное, Берт так бы их и оставил или долго ломал бы голову, чем их обставить, если бы не вмешался случай.