***

Рассветало. Поезд нес Мамина по белорусской земле. За окном купе убегали ромашковые поля, изрезанные тележными колеями, словно морщинами на стареющем лице; на мгновение мелькнув, исчезали болота и запруды с покойной гладью, в которой, как в зеркале, отражались голубое небо и облака; скученные и разрозненные деревья, чуть подгибаясь под невидимой силой, кланялись вслед уходящему поезду, а длинные лапти берез, позванивая многочисленными листьями, посылали привет, будто любимая платком у ворот. Где-то на желто-белых песчаных отмелях рек и озер сонно дремали остовы деревянных лОдей, выброшенных на время умелыми рыбацкими руками; кормой они покачивались на водной ряби, а носом неподвижно уткнулись в мшистый песочный берег. Картинки сменялись в окне кадрами диафильма. Недостижимый прошлый век, растиражированный многочисленными военными фильмами, крепко осевший образами героев и бессмертными подвигами теперь был повсюду. Снаружи, растворенный в воздухе и внутри, проникающий с дыханием. Мамин расправил плечи, втянул побольше воздуха. Каково это, оказаться в другом времени? Он весь ушел в ощущения, пытаясь уловить что-то неуловимое; что-то основательное, что сделало бы все понятным и придало уверенности.

Ничего! Он по-прежнему человек из двадцать первого века, чужой и лишний здесь. Ему стало одиноко и страшно. Там, в двадцать первом веке, тоже не сахар. Там он тоже одинок. Но там есть Маша. А здесь нет даже ее.

Лучи солнца осветили купе. Алексей натянул гимнастерку. С интересом рассмотрел штаны-галифе, это даже немного развлекло его. С детства мечтал о такой форме. Долго прилаживался к кожаным сапогам, растеряв (как выяснилось) навыки намотки портянок. Повозился с портупеей, которую Мамин нашел под подушкой. Такой ему носить не приходилось. В годы службы Алексея портупеей назывался просто широкий форменный ремень с двумя вертикальными язычками. Здесь же еще присутствовали два ремня-галуна потоньше, которые надевались через плечи с перекрещиванием на спине. Преподаватель по боевой и специальной подготовке подполковник Сытин рассказывал, что название «портупея» офицерский ремень получил от соединения французских слов «носить» и «шпага». Шпаги Алексей не нашел, а ярко-желтая кобура с револьвером была. Он вынул оружие. Вороненая сталь приятно холодило ладонь, по бокам рукояти были привинчены деревянные накладки.

Купе рассчитано на двоих, но соседа не было. Постель расправлена. На крюке висит серый мятый пиджак. Сквозь приоткрытую дверь Алексей видел слоняющихся в коридоре людей. Пассажиры поезда словно оделись в костюмерных на киностудии «Мосфильма». Женщины в сарафанах до пяток, мужчины в косоворотках и брюках широкого покроя, некоторые были с подтяжками.

Проводница Светлана (как она представилась) вернула проездной билет, и теперь Мамин знал точно, что на дворе 1941 год, месяц июнь, сегодня наступило утро 20 числа, пятница. Он сухопутный капитан Красной Армии, окончил недавно какие-то не совсем понятные курсы связиста и направляется «для дальнейшего прохождения службы» в гарнизон города Бреста. Предписание есть, а номер части не указан. Странно.

Он возвращался в Брест. Туда, куда его в двадцать первом веке отправил Санчес, скрывая от правосудия. В Бресте он провел несколько лет. Занимался каратэ. Получил опыт тренерской работы. Город знает, как свои пять пальцев. Но какой сейчас Брест? Вообще-то большим разрушениям сам город не подвергся в годы войны. Он значительно отстоял от крепости, поэтому ему досталось относительно меньше. Сориентироваться в в городе будет несложно. Но что там делать? В самом деле, искать секретные протоколы? Даже если он их найдет. Дальше что? Как обратно вернуться? Вопросов больше, чем ответом. Санчес, Санчес.

Дверь купе, скользя, ушла в стену, в проеме нарисовалась фигура мужчины с полотенцем, наброшенным на плечо.

– Доброе утро, товарищ, – бросил мужчина на ходу, втиснувшись в купе.

Он подошел к своему месту, достал с полки чемодан и стал аккуратно укладывать мыльные принадлежности.

– Когда садился в Барановичах, вы крепко спали. Давайте знакомиться. Дмитрий Николаевич Онищенко, корреспондент «Вечерней Москвы». Читали? – сосед выпалил все это скороговоркой и протянул Мамину руку.

– Алексей…Мамин .

– Мамин-Сибиряк не ваш родственник? – сострил сосед и попытался улыбнуться. Тонкие бледные губы конвульсивно дернулись, на щеках обнаружилась вертикальная морщинка, но улыбки не получилось. Получился скорее оскал. Но больше всего Мамина поразили глаза попутчика. Бесцветные, водянистые, колючие. Алексей где-то уже видел этот взгляд.

– Я – перелетная птичка. Фигаро здесь, Фигаро там. Живу в командировках. Вы из Москвы?

– Из Ленинграда.

– А, тогда вы не читали мою статью за одиннадцатое число. Вот взгляните. Я ненадолго выйду.

Корреспондент протянул Алексею газету, ткнул пальцем в статью и вышел.

Газета называлась «Вечерняя Москва». Вверху указано – газета московского городского комитета ВКП (б) и Моссовета. Статья Онищенко – «Военные действия в Сирии». В левом верхнем углу стояла дата 11 июня 1941 года, среда. Надо же!

  Мамин пробегал глазами по статье, одновременно собираясь с мыслями. Черные печатные буквы неуклюже толкались, смысл прочитанного никак не хотел закрепляться в голове. Так, что он знает о прошедшей войне? Или – будущей! О «будущей войне». Это даже звучит странно. Ладно. Знает, вообще-то, немало. Тема Великой Отечественной войны его интересовала с детства. Фильмы, художественная литература, мемуары, песни, стихи, музеи, памятные даты, реконструкции. Война интересовала его во всех видах. Но сейчас важнее вспомнить, что он знает о Брестской крепости. Да, живя в Бресте, он много раз бывал там. Но одно дело – среди героических развалин и по музеям, другое дело – двадцатое июня сорок первого года. Как стало ясно из проездных документов, это дата на сегодня.

Когда-то попалась Алексею книга воспоминаний Л. М. Сандалова "Пережитое" (в июне 1941 года – полковник, начальник штаба 4-ой армии). Его армия как раз дислоцировалась в районе Бреста. Помнится, Сандалов писал, что осмотр крепости оставил не очень отрадное впечатление. Кольцевая стена цитадели и наружный крепостной вал, опоясанный водными преградами, в случае вторжения создавали мышеловку.

Эх, знать бы раньше, что окажусь здесь. Наизусть бы выучил. Соломки, так сказать, подстелил.

По плану оборону самой крепости должен организовать один стрелковый батальон с артдивизионом. Остальной гарнизон должен был покинуть крепость и занять позиции вдоль границы в полосе армии. Этого не произойдет, потому что пропускная способность крепостных ворот слишком мала.

Сандалов указывал, сколько времени необходимо для выведения войск из крепости. Сколько же там? Черт возьми, не помню! Ладно, едем дальше.

Что еще мы знаем? Вроде бы были предложения о немедленном выводе из крепости 42-й стрелковой дивизии. Отказали. Начальник отдела политпропаганды шестой стрелковой дивизии полковой комиссар Пименов просил разрешить дивизии занять оборонительные позиции, а семьям начсостава отправиться из Бреста на Восток. Заклеймили как паникера.

Лема, Лема! Не забывай, в какое время ты попал. За языком следить нужно! Иначе, не видать тебе Маши, как своих ушей. Ага, можно подумать у меня есть шансы ее увидеть. Я даже не знаю, как выбираться отсюда. Санчес, я же отказался от участия!? Почему я здесь?! Не загоняйся, Лема. Что еще знаю?

Планировалось пробить в стенах крепости запасные выходы. Идея провалилась. Работа оказалась слишком сложна и трудоемка. Проблема была не только в том, чтобы пробить толстые крепостные стены. Запасные выходы из крепости потребовали постройки новых мостов через каналы и крепостные рвы, наполненные водой. Такая работа по силам саперному батальону, а снять батальон со строительства укрепрайона никто бы не разрешил. Если сегодня 20 июня, то значит уже неделю идет переброска войск внутренних округов к западной границе СССР, потому что 14 июня 1941 г. вышел Приказ народного комиссариата обороны о дополнительном направлении в Красную Армию пятиста тысяч резервистов.