– Да нет же, неужели непонятно, как интересен этот край, куда другим разом и способом не попадёшь!
Я даже сама пока не знала, какое стечение обстоятельств и случайностей помогло нам, превратило в реальность.
Меня обрабатывают, перерабатывают, обсуждают. Мне рассказывают об ужасах начинённой уголовниками тайги. О том, что если гоняться за мужчиной, он использует меня и бросит, что надо уважать себя и прочее, прочее. Сроки подходили, и я сдалась. За деньгами я, и успокойтесь! Я предъявила справку зарплаты техника-геолога с полевыми и северными. О-го-го! Мне тут же всё подписали. На следующий день парторг отдела, А.Д., встретив меня в коридоре, остановился: "Признайся, всё-таки за женихом?" Я, не сказав ни слова, ушла.
Началась подготовка к экспедиции. После рабочего дня мы бежим на геологическую базу, где под контролем начальника экспедиции Серёжи получаем продукты на складе. Он просвещает нас относительно специфики работы, потребности медицинского и медикаментозного обслуживания (это однозначно стало сферой моей заботы). Мы докупаем необходимые для пребывания в этом крае продукты: чеснок (тогда в Москве появился прекрасный израильский чеснок), 6 кг, лук – 6 кг, сухофрукты; сушим белые и чёрные сухари; ремонтируем выданные накомарники и ищем чешское средство от комаров – репудин (наше средство местные комары не уважают, а запах не уважаем мы).
Геологи научили нас, как в комарином краю обеспечить чистую от комаров палатку: на вход палатки по всему проёму нашивается марля, размер которой раза в три шире и в два длиннее проёма, т.е. марля сильно присобрана, и на полу лежит также много марли. Сквозь натянутую марлю комары пролезают, а сквозь такую, падающую мягкой массой – нет. Марля обтекает тело, когда влезаешь или вылезаешь из палатки, её много, и просвета не образуется, комарам прохода нет. Это принцип действия накомарников. По этому же принципу марля красится в чёрный цвет: сквозь неё хорошо видно из палатки на улицу, а комары не так сильно облепляют, как белую.
Мы занялись добычей марли. Это очень трудная задача, т.к. в аптеках её ″нет″. Марлю не покупают, а "дают" – спецтермин нашего общества, означающий возможность купить какой-либо товар. В данном случае – по справке из женской консультации о рождении ребёнка, но в ограниченном количестве. Удалось кого-то уговорить за вознаграждение и, наконец, всё купили. Дома я устраиваю красильню – ведь палаток несколько и одна – очень большая, шатровая. (С тех пор я и свою палатку оборудовала таким пологом и не испытывала больше неудобств от комаров.)
Нам предстояла и другая интересная работа: обработка карт. По каким-то инструкциям "в поле" нельзя брать карты с нанесёнными на полях координатами местности. Поэтому на всех картах нужно срезать поля. Но инструкции писались исходя из советской картографии, а карты Магаданского края были изготовлены в Германии. А аккуратные немцы со всей возможной заботой о пользователях (чтобы, не дай бог, не ошиблись и не пропали) наносят сетку координат, кроме полей, посредине листа – по вертикали и горизонтали. И вот мы сидим и обрезаем внешние поля карт во исполнение идиотской инструкции, оставляя координатную сетку в центре карты. Очевидно, идея инструкции состояла в том, что если мы будем терпеть бедствие и пошлём сигнал SOS, окружающая нас "заграница" не должна думать, что советские люди погибают. А безадресный сигнал – не сигнал. Но весь юмор заключался в том, что сигнал бедствия нам подавать было нечем: рации геологоразведочной партии не полагалось. Так что, либо бедствия быть не должно, либо "спасение утопающего – дело самого утопающего". Потом в тайге мы встретили геодезистов. Их положение было гораздо более комичное, если не сказать – печальное. Им рация – полагается. Она нужна для работы: с её помощью определяются координаты точек, которые наносятся на карту. Но радиус действия их рации – 100 км. А в этом диком краю, почему-то, селения расположены редко, чаще всего, на значительно большем, чем радиус действия, удалении, и не все селения имеют необходимую аппаратуру.
В середине мая мы с мамой выбрались (по заявке на билеты от ЭНИМСа) на только что вышедший фильм "Айболит 66", интерпретацию старого, доброго "Айболита". Фильм выдал в мир крылатую фразу: "Нормальные герои всегда идут в обход".
Всё готово, отъезд назначен на 1-е июня. Наш отряд – 8 человек; мы вылетаем в составе: Сережа – начальник отряда, Герман – главный геолог, Вера – геолог, два техника Коля и Саша и нас трое рабочих.
16 июня. Отъезд снова откладывается. На душе тоскливо. Почему? Это совершенно другая история, которая происходила значительно раньше, и о ней разговор потом. Это грустные остатки от прошлого. Хотя и в настоящем есть о чём грустить. У меня тяжело болен отец, он в больнице и оттуда уже не выйдет. Болезнь длится уже четыре года и вот уже полтора года он в больнице. С первого дня нам сказали, что это неизлечимо. И четыре года мы с мамой наблюдаем медленное его умирание. Это невыносимо. Далёкая, трудная поездка должна немного отвлечь меня, потому что такое не даётся даром. Но об этом также другой рассказ. Возможно. Я договорилась с Серёжей Житомирским, что он будет звонить моей маме и поможет, если понадобится. На работе у меня хорошие друзья, мы все знакомы семьями, и заботы и проблемы сразу становятся общими. Сколько раз они подменяли меня на работе, когда срочно я была нужна отцу!
Эти двухнедельные откладывания как-то очень утомительны. Когда всё решили и затем крутились в подготовке – всё было нормально. Ожидание возвращает к мыслям об отце, и о том, что мама остаётся одна. Хотя врачи заверили, что изменений за этот период не произойдёт. Однако ехать уже не хочется. Куда? Зачем? Смогу ли убежать от себя?
Руки назад над обрывом,
Прыжок в туманную падь…
Может ломаю крылья,
Может учусь летать.
Прочь будильника трели!
Прочь тоска о тебе!
А, если из крыльев – перья?
Взлететь – не моей судьбе?
Камень, медведи, сопки –
Прощай домашний уют.
В годы из серого сотканные
Вплетаю красный лоскут!
Тёмная глубь горизонта.
Безнадёжность усталости пут.
Разорву ли серость сотканную?
Вспыхнет ли красный лоскут?
27-е июня. Раннее утро. Вылетаем по маршруту Москва – Новосибирск – Магадан.
Место в самолёте 13-е. Самолёт сворачивает со взлетной полосы. Разбирают мотор. Хорошее начало. Задержка 2,5 часа. Вылетаем. Новосибирск. Нас высаживают на полтора часа и забывают объявить посадку. Мы из окна аэровокзала вдруг видим, как наш самолёт выруливает на посадку. Больше половины пассажиров, те, кто был в аэровокзале, так там и остались. Наш отряд в том числе. Вещи улетели. Ждём 7 часов. Наконец летим.
Якутия. Туман, туман. Временами туман прорывается и открывает тесно сдвинутые,
беспорядочные горы, извилистые ручейки, снег. Туман стелется по долине, как зверь с аморфными лапами . . ."Аллах на шайтана был страшно зол . . .". Словно вспаханная гигантским плугом дьявола земля, с редкими, как лишаи, кусочками леса. Сравнения, сравнения – и всё совершенно ни с чем не сравнимое.
Магадан. 23 часа по московскому времени, и утро здесь. Из 30-градусного московского пекла в "умеренное" тепло Магадана: + 5 градусов утром. В аэропорту пытаемся получить свои вещи. Сидим в служебной каморке, составляем по памяти опись нашего багажа. Дежурный долго перетряхивает каждую единицу багажа, сверяя опись с содержимым. Несколько щекотливое положение у начальника партии Серёжи. Во-первых, он взял с собой 2 бутылки марочного армянского коньяка – отметить коллективный день рождения 3-х человек и окончание полевых работ. Тут сразу два нарушения: в этом крае сухой закон, и запрещение провоза спиртного самолётом. Во-вторых, начальнику партии выдали боевой карабин с двумя комплектами патронов. Это единственное реальное оружие в партии, и Серёжа отвечает за него по всем военным правилам. Разрешение на провоз в самолёте оформлено, с этим всё в порядке. Но вот, один комплект патронов Серёжа положил в вещи, т.е. в общий багаж, что не положено. Если он укажет его в описи – это письменное свидетельство его безответственности. Подумав, Серёжа не включил в опись ни коньяк, ни патроны в надежде, что не заметят или не среагируют. Но не заметили только мы. При перетряске его вещей дежурный тоже ничего не обнаружил и отдал вещи нам. Мы почти возликовали, но быстро сникли: в чемодане не было патронов и одной бутылки коньяка. Понятно, что заявлять об этом было не только бесполезно, но и . . . В рюкзаке, с которым Серёжа не расставался, остался один комплект патронов. Карабин, конечно, он тоже в самолёте не оставлял. Наконец нас выпустили.
