СУДЬЯ. А потом?

МАРЬЮШКА. Зефир. Можно я не буду рассказывать? Это личное. Я подумала – зайду разок в Вконтакте, чтобы убедиться, что в сообщениях пусто. Открыла, а там Финист. Письмо свое под спам замаскировал, чтобы никто не догадался, но я-то знала, что это он, и что он обо мне переживает. И я написала ему, чтобы он не возвращался, потому что тут его посадят надолго, и не будет у нас семьи, и стирать мне будет некому. Ну расписала в деталях все, конечно.

СУДЬЯ. Вам, разумеется, никто не ответил. Но вы снова попытались уехать в Тридесятое государство. От родителей сбежали, сели в такси и поехали в Домодедово. И это после всех допросов, после ареста, после общения с силовиками. После того как тебя курды чуть на границе не подстрелили. Так все было, дура ты ненормальная без инстинкта самосохранения?

МАРЬЮШКА. Блаженный Августин говорил: «Люби – и делай что хочешь. Если молчишь, молчи из любви; если говоришь, говори из любви; если порицаешь, порицай из любви; если щадишь, щади из любви». А я из любви поехала в Домодедово. Я хотела прижаться к его груди, глаз не поднимая. Хотела историю своей семьи написать набело. А мне вон на бирке написали «Статья 205.5 п. 2 УК РФ: «Участие в террористической организации». И четыре года дали, причем с половиною. А я ведь живого террориста в жизни не видела. Это что же получается – в тюрьму меня за намерение?

СУДЬЯ. Ну а ты как думала. Намерения-то они пострашнее дел будут. Дела это дела, это против людей. А намерения – против всей нашей, так сказать, мифологии. Уф… Аж взмокла вся с тобой. Ладно. Подсудимая, хотите ли вы сказать последнее слово?

МАРЬЮШКА. Нет, спасибо. Я уже помолилась. Но, если можно, я сыграю на уде.

МАША 19–24 года, не понимает, что происходит

РОМА 24, 29 лет, красавчик, все прекрасно понимает

КОЛЯ 30 лет, непотопляемый

ВАСЯ 19 лет, потопляемый

ДЕНИС ближе к 40, все еще нравится женщинам

ДРУГ ПАПЫ ближе к 40, очень высокий

ПАРЕНЬ мальчик в носках

ИВОНА вот она шалава!

ЛЕНА еще одна

Зима. Теплая зима. Уже вечер, темно. Под фонарями блестит снег, не под фонарями – тоже. Глухо проезжают машины. По башне «Исеть» летают нарисованные снежинки. Настоящих снежинок нет. Ясное небо и звезды. А еще над высокими домами лампочки красные горят, чтобы самолеты не сбили, ну или так как-то. Маше и Роме все это хорошо видно, потому что они стоят у кладбища на Широкой речке, а это – небольшая возвышенность. Они пьют красное сухое вино из горла. Вино проливается, и в тех местах немножко тает снег. Скоро весна.

МАША. Блин… Ща у меня аура пойдет. Отвечаю. У меня ща аура пойдет…

РОМА. Подержать волосы?

МАША. Рома, почему они закрыли дверь? Ворота… А если мы готы? Нам и ночью прийти на кладбище нельзя?

РОМА. Сейчас 6 вечера.

МАША. А ночью откроют?

РОМА. Там собаки.

МАША. Я тоже их боюсь. Но я защищу тебя! Веришь мне?

РОМА. Маша, давай завтра придем? Мы же уже были на одном сегодня.

МАША. А я еще хочу на одно! Ща-ща аура пойдет… Говори со мной, пожалуйста.

РОМА. Вино кончается.

МАША. Но 11 еще нет.

РОМА. Мне кажется, что это не сильно вежливо ломиться в ворота кладбища, когда они закрыты.

МАША. А у тебя бывало такое, когда ты будто в двух местах одновременно? И там, и тут какая-то история происходит, и там, и тут ты разговариваешь. И там, и тут. И не ясно, что правда, а что нет. Рома, а если все вокруг – моя выдумка? Рома, я иногда закрываю глаза и будто раз – и в космосе каком-то. Рома, реальность – это жесть какая-то.

Маша допивает бутылку, переворачивает ее, оттуда падают несколько красных капель.

МАША. Снег тает. Мы так приближаем весну.

РОМА. Дай мне руку, не падай.

МАША. Ты запомнил могилу того чувака, на которой мы пили днем?

РОМА. Да.

МАША. А я нет.

РОМА. Зайцев Сергей, умер в 1999.

МАША. Я не знаю куда идти домой.

РОМА. А за вином?

МАША. Ну по пути же будет.

РОМА. Тогда идем в сторону «Высоцкого», его видно.

МАША. Мигает…

РОМА. Ты же там где-то живешь?

МАША. В ту сторону.

РОМА. У меня такое тоже бывает, но мне сказали, что…

МАША И РОМА. Это особенность моего организма.

МАША. Тебе тоже?

РОМА. Не пей транки.

МАША. А это весело?

РОМА. Ну… Так себе…

МАША. Почему мы не виделись столько лет? И почему именно сейчас так раз – и все круто? Рома, я же… Рома…

РОМА. У тебя очень красивые брови.

МАША. Пока, товарищи покойники! Мы придем завтра! Не скучайте! Мы молоды! И мы пошли делать весну!

Маша и Рома закрывают глаза. Пошел снег.

Зима. Поздний вечер. Маша стоит между дверей какого-то магазина, там тепло. Рядом стоит автомат для платежей. Несколько парней в дешевых черных расстегнутых пуховиках и с шапками, не закрывающими уши, пытаются с ним разобраться. Получается плохо. Маша зажевывает одну жвачку за другой, использованные она заворачивает в кусочки от рекламного флаера и складывает себе в карман. Заходит пьяный Коля.

КОЛЯ. Отстала вроде, пойдем дальше. Не замерзла?

МАША. Не-а…

КОЛЯ. Хлеба попросила купить! Я должен из центра ехать на эти Бебеля, чтобы ей хлеб купить. А она ногти дома делала. Она не понимает меня, не то, что ты.

МАША. Ага…

КОЛЯ. Пошли, еще настоечки ща возьмем. Она дешевая. Легко пьется, мягко так. 25 градусов всего. Не замерзнем.

МАША. Да…

Они выходят из магазина. Как-то друг друга держат, не падают.

МАША. Коля…

КОЛЯ. Тут недалеко.

Они идут по снегу, он уходит из-под их ног, мимо едут машины, идут люди. Ничего из этого не запоминается. Они смотрят на свои ноги, которые как-то сами по себе идут.

МАША. Коля, а куда мы потом? У тебя она, а мне нельзя домой… Меня мамка убьет, я же хорошая… У Ленки нет тусы сегодня…

КОЛЯ. Блин! Падай!

Они падают за какую-то машину, Коля выглядывает осторожно из-за нее.