Когда дверь за Уилкинсом захлопнулась, я убедился, что Гаэль и не думает последовать его примеру — напротив, она лишь слегка изменила позу, устраиваясь поудобнее, и намерилась продолжить порчу своих легких никотином. Но прежде, чем она заговорила, я уже знал, о чем она будет меня спрашивать — о том, что мне за долгие годы удалось благополучно забыть…

— А у вас есть семья, герцог?

— Нет.

Она уже достаточно хорошо изучила меня, дабы чувствовать, когда разговор мне не по душе, тем не менее прикурила и упрямо тряхнула головой:

— Здесь — нет, я знаю. А на Кертории?

— Я ухе ответил на ваш вопрос.

— Извините.

— «Извините, но я все равно от вас не отстану»?

Она все-таки смутилась и отвела глаза.

— Ну зачем вы так?..

— Не зачем, а почему. Потому, что такова ваша манера, Гаэль. Если я не отвечаю вам сразу, вы никогда не успокаиваетесь и возвращаетесь к тому, к чему прицепились, снова и снова, используя смежные темы, наводящие вопросы и так далее. Разве нет?

— Наверное. Но я пытаюсь понять.

— Не утруждайте себя объяснениями — мне они не очень интересны. Но я расскажу вам о своей семье, раз уж вы того хотите. Так дешевле обойдется.

— Тогда возьмите хотя бы сигару. — Она извлекла из сумочки отличную сигару в металлическом футляре и протянула мне. — Я припасла для вас на крайний случай…

— Спасибо, и впрямь добрый поступок. А главное, очень к месту.

Предвкушение небольшого удовольствия несколько скомпенсировало необходимость извлекать на свет малоприятные воспоминания. Во всяком случае, злиться я перестал, — в конце концов, все это было так давно, что казалось почти нереальным.

— Итак, семьи у меня нет, — повторил я, затягиваясь. — И практически никогда не было. Потому что мои родители погибли, когда я еще был почти младенцем, двух лет от роду. Естественно, я их не помню и знаю, как они выглядели, только по оставшимся в замке картинам. Очень темная история с их смертью. Они возвращались в замок из столицы, где присутствовали на каких-то торжествах, и на самой границе нашего герцогства им надо было переправляться через полноводную реку. Они загрузились с сопровождавшим их отрядом на паром, но посреди переправы неожиданно налетел сильнейший шквал, баржа перевернулась, и они утонули в разбушевавшихся водах. Несчастный случай? Маловероятно. Это было летом, в погожий день, ничто не предвещало бурю. И вообще, даже никто из старожилов нашей равнинной местности не мог припомнить столь внезапных и разрушительных ураганов.

— Что ж, не было никакого расследования? — тихо спросила Гаэль.

— Официального, разумеется, не было — у нас нет государственной полиции. А частным образом — было. Моя мать была старшей сестрой барона Детана, так что дядя подробнейшим образом изучал обстоятельства ее гибели. Много лет. Но ничего не выяснил…

— А говорят, что в раскрытии преступлений он не знает неудач.

— Теперь, может, и не знает. Хотя, я думаю, что и это преувеличение. Тем не менее всех способностей его необыкновенного ума в случае с моими родителями не хватило — это факт!.. Впрочем, если быть до конца честным, то мне кажется, что какие-то подозрения у него были и, возможно, остались. Однако он никогда ими ни с кем не делился, в том числе и со мной. Догадываться же о мыслях барона Детана — это выше моих возможностей.

— Что же было с вами? Вас воспитывали родственницы? — Сочувствие в ее голосе не показалось мне наигранным.

— И да, и нет. Со стороны отца близких у меня не осталось — он был единственным представителем нашей фамилии, а по материнской линии родня, напротив, весьма многочисленна. Но моими опекунами были, разумеется, назначены ближайшие родственники: дядя и его супруга.

— А у него была жена?

— Почему была? Есть.

— Да? — Она иронично улыбнулась. — Тогда едва ли он сильно ее любит, раз оставил на неопределенный срок.

— Гаэль! — достаточно резко оборвал ее я. — Прошу вас, не комментируйте то, о чем не имеете ни малейшего представления!

— Хорошо. Не буду.

— Но возможно, вы и правы, — признал я после небольшой паузы. — Во всяком случае, я тоже не слишком жаловал баронессу, а она, видимо, меня. Так что встречались мы не часто.

— Как это? Если они вас воспитывали…

— Прошу прощения. Я сказал, что они были моими опекунами, а это не одно и то же. Они управляли моим герцогством, следили за порядком в моем замке, но жили-то при этом в собственном. Впрочем, не могу не отдать должное дяде, он как раз навещал меня достаточно часто.

— Стало быть, вы росли вообще без родителей? Ни родных, ни даже приемных…

Я не выдержал и рассмеялся:

— Прежде чем жалеть бедного сироту, Гаэль, подумайте вот о чем: я был сущим сопляком, пешком под стол ходил, а в моем распоряжении была целая армия слуг, готовых исполнить любую мою прихоть. И при этом мне никто не докучал тем, что пора ложиться спать, или пора жрать, или еще что-нибудь… Я всегда, сколько себя помню, был сам себе хозяин. Так ли это плохо?

— Ну если вы смотрите на это подобным образом…

— Именно так.

— Тогда, конечно, другое дело… — Большой убежденности в ее голосе не прозвучало, и я подумал: уж не связано ли это как-то с ее собственным детством… Однако даже если б я захотел об этом спросить, все равно не успел бы — чуть наклонившись вперед, она привычным жестом потерла переносицу и задала следующий вопрос: — Вы уж не обижайтесь, герцог, но мне это кажется важным. Раз вы последний в роду, как я поняла, то кто же наследует герцогство, если вы… вдруг умрете?

Да уж, она не боялась называть вещи своими именами, что людям было несвойственно — большинство из них обязательно употребили бы эвфемизм. Тем не менее я не без интереса спросил:

— А что тут обидного?

— Не знаю… — Она иронично улыбнулась. — У вас же мозги устроены по-другому, и я не всегда могу предсказать вашу реакцию. Но все же?

— Будете смеяться, но с уверенностью сказать не могу. Помирать никогда не собирался, поэтому и не интересовался. А когда уходил с Кертории, то было уже все равно. Но наверняка кто-то из Детанов.

— Сам барон?

— Исключено. У него уже есть титул и владения, и, согласно керторианским законам, сменить их он не может. Кроме разве что…

— Королевского трона?

— Ну да.

— Ясно. Значит, дело не в этом.

Она откинулась в кресле и, полуприкрыв глаза, о чем-то глубоко задумалась, а я сообразил наконец, что все эти расспросы велись не из праздного любопытства. Цель их, правда, казалась мне неясной. Можно было спросить в лоб, но хотелось догадаться самому.

Однако получалось не очень; я докурил оставшуюся половину сигары, но так и не дошел ни до чего основательнее неоформившихся предположений. Оставалось ждать, будет ли продолжение…

И оно последовало. Открыв глаза, Гаэль вновь села прямо и, немного поизучав меня, вынесла заключение:

— А вы как будто не прочь поговорить еще, герцог?

— Более-менее… — признал я, слегка уязвленный тем, что опять забыл придать своей физиономии непроницаемое выражение.

— Удивительные дела!.. Тогда расскажите мне вот о чем. Вы тут недавно сказали майору о Лагане, — что он уроженец Запада. И вы тоже с Запада?

— Верно.

— А еще кто-нибудь с Запада среди вас есть?

— Да. Реналдо Креон.

— Веганский банкир… С ним вы дружили?

— В юности мы — Реналдо, Бренн и я — действительно были дружны…

— А еще?

— Нет, это все. Вообще нас было четверо, почти сверстников, чьи замки стояли неподалеку друг от друга. Но четвертый остался на Кертории: он был вторым сыном и, следовательно, не имел права принять участие в мероприятии, посвященном дележу трона.

— А так стал бы?

— Очень вероятно…

— Гм… Ладно, неважно. Я, собственно, к чему веду… Не было ли, герцог, на Кертории какой-нибудь вражды, противостояния по географическому, что ли, признаку?

Прежде чем ответить, я некоторое время смотрел на ее лицо. Назвать ее очень красивой было трудно — черты немного резкие, не совсем правильные, — но определенно она была недурна собой… Вот ведь странно! Женщинам и вовсе не полагалось быть слишком умными, а уж с такой внешностью — тем более…