Комнатка, куда пригласили капитана, была маленькой, но уютной. С низкими подоконниками, кружевными занавесочками, старинной громоздкой мебелью и множеством вышитых подушечек, салфеточек и вазочек.

– Садитесь где удобно, – позволила хозяйка, устраиваясь в кресле у окна. – Итак, чем же я могу вам помочь?

– Я слышал о вас как о человеке очень глубоком и наблюдательном. А мне важно прояснить некоторые подробности жизни покойного Модеста Петровича.

– Ну разумеется, чем смогу, – Розалия Карповна была явно польщена.

– Скажите, у Модеста Щеголева был роман с Анной Ивановной Альт? И вообще, с кем из женщин он состоял в отношениях?

– О, это сложный вопрос, я не могу всего знать, но, прежде чем уйти на пенсию, я работала в консерваторской канцелярии, а там, знаете ли, чего только не услышишь, – извиняющимся тоном сообщила Розалия Карповна.

Евграф Никанорович с энтузиазмом закивал.

– Так вот, поговаривали, что после войны, когда Альты жили у Щеголева, что-то такое было, сам Семен Альт, конечно, ни сном ни духом, знаете, как бывает в таких случаях, супруг всегда узнает последним. Поговаривали даже, что Модест собирался жениться на Анне. Но вскоре после этого он встретил свою нынешнюю супругу, и что бы там ни было между ним и Анной Альт, все это ушло в прошлое.

– А как вы думаете, Анна Альт сильно переживала эту историю?

– Ну, мне трудно судить… – развела пухлыми ручками Розалия Карповна, – но знаете, – тут же перешла она на театральный шепот, – одна моя знакомая, она тогда соседствовала со Щеголевым по коммунальной квартире на Невском проспекте, рассказывала, что Анна, узнав об отношениях Модеста Петровича с Ларисой, грозила покончить с собой. Но все это, разумеется, сплетни. Анна жива-здорова, живет с Семеном и в ус не дует.

– Гм. Ну а что вы можете рассказать о Гудковском?

– Анатолии? А что о нем рассказывать? В гении он не выбился, так, крепкий середняк. Жены у него нет, детей тоже. Со Щеголевым, Альтом и моим сыном дружен еще с консерватории. Никаких сплетен о нем не ходит. Хотя нет. Было пару лет назад. Ухаживал он за генеральской дочкой, вроде все к свадьбе шло, но закончилось скандалом. Что там точно случилось, не скажу, но свадьбу отменили за несколько дней до даты регистрации. Вот, все, пожалуй.

– А что вы можете рассказать о Марии Бессоновой?

– Выскочка, хотя и не без таланта, – скептически поджала губы Розалия Карповна. – Приехала откуда-то из провинции, была совершенно дремучая девица, никаких манер, хотя голос был, безусловно, выдающийся, ну и фигура, разумеется, этакая кровь с молоком. Исаак просто голову потерял, еле удержала его от безрассудной женитьбы, – сердито рассказывала Розалия Карповна. – Он был совершеннейший мальчишка, она просто охмурила его, запутала, он голову потерял, а она и рада, из общежития в отдельную квартиру, в приличную семью… К счастью, у нее вскоре появился какой-то воздыхатель со стороны, и она выскочила за него замуж. То ли конструктор, то ли летчик-испытатель, уж не помню.

Евграф Никанорович с интересом смотрел на Розалию Карповну. До сих пор ему никто и словом не обмолвился об отношениях Бессоновой с Минкиным, а, впрочем, он же интересовался только Модестом Щеголевым, но все равно круг консерваторских друзей оказался гораздо теснее, чем представлялось на первый взгляд.

– Ну а доктора Тобольского вы знаете?

– Вениамина Аркадьевича? Ну, разумеется. Он мой спаситель, без него я бы давно покинула сей бренный мир, – приложив к глазам маленький, извлеченный из декольте кружевной платочек, поведала Розалия Карповна. – Он просто кудесник. Одно его слово лечит.

– А какие у него были отношения со Щеголевым?

– Ну как же, это лучшие друзья еще с детства, благодаря Щеголеву мы и познакомились с Вениамином Аркадьевичем.

– А ссор между ними не было?

– Нет, из-за чего же? Один музыкант, второй врач. Тобольский счастливо женат, на личной почве недоразумений между ним тоже не было.

Спрашивать Розалию Карповну про скорняка Евграф Никанорович не стал.

– Скажите, а вы знали о золотом камертоне, принадлежавшем Модесту Щеголеву? Этой вещью прежде владел сам Чайковский. – Задавая этот вопрос, капитан внимательно наблюдал за женщиной.

– Да, я слышала о камертоне, не знаю уж, откуда у такого скромного юноши, каким был во времена учебы в консерватории Модест Петрович, могла взяться такая ценная вещь.

– А почему вы решили, что он появился у него еще в консерватории? Может, он приобрел его, уже будучи известным композитором?

– Потому что Ися мне, еще учась в консерватории рассказывал об этом камертоне. Согласитесь, странно, что у мальчика из простой рабочей семьи, а Модест, несмотря на всю напыщенность своего имени, имеет весьма простое происхождение, – пояснила с легким высокомерием Розалия Карповна, – имеется такая вещь. Папа Иси был известным музыкантом, а дедушка знаменитым на всю губернию антрепренером, – в слове «антрепренер» Розалия Карповна все буквы «е» произнесла как «э», – но у него нет золотого камертона.

– Значит, вы не знаете, откуда у Щеголева взялся этот камертон?

– Нет. Но я знаю, что он очень им дорожил.

– А кто еще мог знать о камертоне?

– Жена, разумеется. Думаю, что многие знакомые, например, Вениамин Аркадьевич, или вот Анатолий Гудковский, или Семен Альт. Та же Бессонова, не знаю, почему Лариса Щеголева терпела ее в своем доме, такая умная, тонкая женщина принимала у себя эту особу, – видимо, с годами материнская ревность в сердце Розалии Карповны не погасла.

Сентябрь 1957 г. Ленинград

Значит, все-таки Анна Альт, заключил про себя Евграф Никанорович, покидая квартиру Минкиных. Анатолий Гудковский показался Евграфу Никаноровичу человеком чрезвычайно легкомысленным и безалаберным. Занимал он просторную комнату в трехкомнатной квартире, больше похожую на закулисье какого-то театра, чем на жилище солидного человека. Она была беспорядочно заставлена разномастной мебелью, здесь имелись изящный, даже хрупкий на вид стул с украшенной тонкой резьбой спинкой, обитый розовым шелком, старинный сундук, громоздкий пузатый буфет, наспех сколоченные из старых ящиков книжные полки, старинная ширма с кое-как залатанной дырой посередине вышитого полотна, кожаный громоздкий диван с полкой для слоников, на которой чередой выстроились запыленные бутылки из-под горячительных напитков. Этажерка с книгами, часть которых заменяла подломившуюся ножку, кое-как заправленная железная кровать, странный мрачный шкаф, из которого того и гляди полезет какая-нибудь нечисть.

– Что, неуютно? – смущенно взлохмачивая волосы, спросил у гостя Гудковский, следя за взглядом следователя. – Увы. Живу бобылем, из мебели – все, что сумел собрать на театральной свалке. Знаете, в театре иногда списывают всякий реквизит или мебель старую, вот я все и тащу, где что под руку попадется. На солидные мебеля денег, увы, не хватает, – смущенно усмехнулся Анатолий Михайлович. – Да вы не стесняйтесь, проходите, садитесь. Вон хоть на диван. У меня, конечно, беспорядок ужасный. Да я, знаете, гостей не часто приглашаю. Так чем могу? – оседлав старый потертый венский стул, поинтересовался он у Евграфа Никаноровича.

– Хотел поговорить о вашем покойном друге.

– О Модесте? Ну, конечно, – серьезно ответил Анатолий Михайлович.

– Скажите, какие у Щеголева были отношения с женщинами?

– В смысле? Нормальные, – пожал недоуменно плечами Гудковский. – Модест был человеком воспитанным, вежливым, я бы даже сказал, галантным, так что у слабого пола не было поводов на него жаловаться.

– А были у него отношения с женщинами помимо жены, например с Анной Альт?

– А почему вы спросили именно об Анне? Насколько мне известно, между ними никогда ничего не было. Модест был примерным семьянином. Очень крепко любил свою жену, детей, и никаких историй на стороне у него не было. Во всяком случае, мне о них не известно.

– А вот Розалия Карповна Минкина говорила мне, что у Модеста Щеголева и Анны Альт вскоре после войны были отношения и что она даже хотела покончить с собой, когда Щеголев решил второй раз жениться.