— Твои сестры тебя звали.

— Звали.

— Ты не хочешь заняться ими?

— Не очень, — Сорча уперлась локтями в стол и обхватила голову. — Это делает меня плохой? Я должна хотеть помогать сестрам. Они больны, они заслуживают моего внимания и заботы.

Она услышала, как отец встал и прошел, шаркая, к ней. Скамья скрипнула, он сел рядом с ней. Его тонкая ладонь потерла ее спину.

— Ты так старалась сохранить нас живыми, и я думал, что случилось что-то ужасное.

— Почему?

— Никто не работает с таким пылом, если не пытается что-то забыть. Или кого-то.

— И я так делаю.

— Знаю.

Она посмотрела на мужчину, который много раз спасал ее жизнь. Новые морщины появились на лице папы. Старые стали глубже, а на лбу пролегли линии тревоги и боли.

— Мне все еще сложно осознать, сколько времени прошло, — сказала она. — Год и день. Серьезно?

— Я могу повторять это снова и снова, Сорча. Мы думали, что ты мертва.

— Мне жаль, что я заставила вас беспокоиться.

— Хватит так говорить, — он убрал ее ладонь от лица, крепко сжал. — У тебя было приключение, которое никто из нас не мог бы представить. Ты рассказываешь истории каждый вечер, и потом нам снятся чудеса. Хорошо, что ты вернулась к нам.

Она не могла так думать. Сорча не хотела думать о Гибразиле. Манящие воспоминания о глазах цвета океана и кристаллах на коже не давали ей покоя во сне. Дыра в ее сердце была все шире с каждым днем. Она не знала, как остановить боль, так что успокаивала ее семьей. Но даже их утешающее присутствие не исправляло то, что было сломано.

Сорча сжала руку папы.

— Я рада помочь. Приятно быть дома.

— Но ты не здесь хочешь быть.

— Не здесь.

— Ты хочешь быть с ним.

— Да, — выдохнула она. — Сильно.

— Тогда вернись к нему.

— Не могу.

Папа нахмурился.

— Почему? Ты же можешь уйти в Другой мир? Найти пикси, что отведет тебя.

— Все не так. Пикси сообщат королю, что я вернулась, и он выследит меня. Я даже не знаю, жив ли Стоун.

Она звала его прозвищем, боясь, что не те уши узнают его настоящее имя. Люди не лезли в политику фейри, но осторожность никогда не была лишней.

Ее сердце ныло. Сорча надеялась, что он был жив. Его пыл и сила должны были помочь в первом бою с его братом, но она видела золотую армию и боялась худшего.

— Твое сердце говорит, что он жив? — спросил папа.

— Да.

— Тогда он жив.

— Вечный оптимист. Птица сказала тебе, что он еще дышит?

— Птицы о многом говорят. Эта сказала, что ты сама не своя.

Губы Сорчи дрогнули.

— Да?

— Ты знаешь правду, милая. Ты даже не ходила к храмам.

— Не хочу.

— С каких пор? — папа отпустил ее руку и ударил кулаком по столу. — Те храмы были для тебя очень важны даже в детстве. Что изменилось?

— Я уже не верю, что они полезны.

— Врешь.

Она вспомнила, как фейри ощущали вкус ее лжи в воздухе. Может, в отце было больше крови фейри, чем у нее. Сорча приподняла бровь.

— Думаешь?

— Ты сейчас ожесточилась. Ты сломаешь спину, заботясь о нас, но я не думаю, что ты хочешь этим заниматься. Было время, когда ты работала бы до своей смерти, чтобы спасти нас. Теперь не знаю, есть ли тебе дело.

— Конечно, есть.

— Тогда где твоя вера? Где твоя просьба фейри, чтобы они пришли на помощь? Ты стала такой наглой, что думаешь, что справишься сама?

Она встала из-за стола. Ее ногам нужно было двигаться, разум кипел, пока она расхаживала по кухне.

— Я боюсь! Это ты хочешь услышать? Я не исполнила свою половину сделки, этим я нарушила сделку с фейри. Я не могу идти к храму, потому что не знаю, что там меня ждет.

— Думаешь, они тебя убьют?

— Не знаю! — Сорча вскинула руки, поймала пальцами стебелек травы и бросила на пол. Она вздохнула и посмотрела на потолок. — Я схожу за метлой.

— Нет, — папа поднял руку. — Ты покинешь дом и пойдешь к храму.

— Что будет, если я не вернусь? Кто будет вытаскивать жуков из ваших тел и сберегать ваши жизни?

— Мы сами справлялись год.

— Потому что я сделала это частью сделки! — ее крик поднялся до крыши, и голубь вылетел с чердака. Она вздохнула и потерла виски. — Прости, я не хотела кричать. Я не хочу, чтобы вы умерли, и я не доверяю целителям в деревне.

— Как и я. Но я думаю, что у фейри еще есть планы на тебя. Мы живы не просто так, — он встал и убрал ладони от ее лица. — Ты — талантливый целитель, Сорча. Но не только из-за тебя жуки еще не убили нас.

Он был прав. Она заметила, как быстро они исцелялись после ее операций. Жуки не размножались в них так, как в других ее пациентах. Весь бордель словно застрял во времени. Они все еще были больны, с тем же количеством жуков, но хуже не становилось.

— Мне нечего им принести, — буркнула она. — Ни сахара, ни сливок, ни цветов из наших садов.

— Тогда принеси им свои извинения.

— Фейри нет дела до моей вины. Им нужны подношения.

— Может, они тебя простят. Помню, раньше люди ходили к храмам, чтобы быть в ладах с фейри и природой. Я не верю, что важно всегда что-то им давать. Порой подарок — уже быть там.

— Когда ты стал философом? — спросила она с кривой улыбкой.

— В то время, когда посмотрел смерти в глаза, и она сказала, что дочь спасла мою жизнь.

Слезы обожгли ее глаза.

— О, папа.

— Не надо такого. Иди, девочка, собери на обратном пути те милые травы.

— Одуванчики?

— Плевать, что они сорняки, они вкусные, хороши для моих старых костей. И передай привет фейри от меня.

Она взглянула на охапку белья и пожала плечами.

— Почему бы тебе не пойти со мной? Ты еще с ними не общался.

— Они не захотят, чтобы я начинал сейчас. Они увидят старика, идущего к ним, и решат, что я заблудился. Им проще общаться с милой девушкой. Иди уже!

Сорча не стала спорить дальше. Ее сестры снова закричат, и она упустит шанс. Она выбежала из кухни, укуталась в плащ и вышла наружу.

Холодный воздух наполнил ее легкие, покалывая. Она охнула, воздух заряжал ее кровь бодростью. Она оживала, покидая бордель.

Она сильно изменилась.

Папа не ошибался, указав, что ей нет дела. Она скучала по семье, но расстояние дало ей опыт, изменило ее взгляды. Ее сестры не могли перестать говорить об обыденном, мужчинах, чистоте, еде и напитках. Отец говорил только о путешествиях, но это хоть немного развлекало. И у них не было магических качеств фейри, что стали ей так дороги.

Старая калитка скрипнула, когда Сорча открыла ее. Она хотела починить ржавую петлю. Ей нужно было починить ставни, залатать дыры в крыше, убрать на заднем дворе… и список тянулся все дальше и дальше.

Может, она презирала такую жизнь. Она жила какое-то время в замке, ей прислуживали. А теперь она прислуживала остальным.

— Я так низко пала? — спросила она, взглянув на силуэт дома. — Я презираю их, потому что они больны?

Да. Ответ был гулким «да» в ее голове, словно криком в овраге.

Она сжала калитку, хмуро глядя на дом, словно это было проблемой.

— Сорча! Снаружи холодно, — мягкий мужской голос заставил волоски на ее шее встать дыбом.

Она фальшиво улыбнулась, скаля зубы.

— Геральт.

Он подошел к ней с грацией танцора. Узкие брюки обвивали его ноги, он явно считал ноги своей лучшей чертой. Объемный плащ из черной шерсти подметал землю за ним, убирая снег.

— Ты простудишься, Сорча, и кто будет заботиться о тебе, пока ты помогаешь своей семье?

— Я справляюсь неплохо сама.

— Но не обязана, — он снял свои кожаные перчатки палец за пальцем. — Прошу, позволь.

— Я не возьму твои перчатки, Геральт.

— Бери! Каким бы я был джентльменом, если бы дал тебе ходить без должной одежды?

Он взял ее за руку, вложил печатки в ее ладонь с улыбкой, от которой ей хотелось ударить его. Она выронила перчатки на землю.

— Так ты обходишься с женщинами? Будто они не понимают, что нужно самим позаботиться о себе?