– Но на Земле не нужны ветеринары, – напомнила учительница, – потому что на Земле нет животных.

– Пусть будет ветеринаром на планете-колонии, куда он эмигрирует, – настаивал Дональд Хедж.

– Даже не знаю, – сказала с сомнением мисс Джут, качая головой. – Может, ты поступаешь правильно, Ник, может, я и ошибаюсь. Мне просто не кажется, что кот настолько важен, чтобы вы с семьей меняли весь свой образ жизни и даже покинули Землю. Например, твой отец уйдет с работы. Об этом ты подумал?

У Ника уже имелся наготове ответ.

– Мой отец не любит свою работу, – сказал он. – Ему кажется, он ни на что не влияет. Он только и делает, что…

– Прости, – перебила Ника мисс Джут, – но нам пора перейти к первой теме учебного дня, очень важной. «Как пробиться на ховербас?» – этим вопросом задаются все. Сесть на общественный ховербас непросто даже взрослым, ведь в наши дни в каждый отдельно взятый момент слишком много людей хотят куда-то ехать. Нажмите кнопку «А» на вашей парте, чтобы включить пособие по этой теме. Тем временем на телеэкране вы увидите, что может пойти не так во время посадки на ховербас. Это может случиться и с вами.

Дональд Хедж наклонился к Нику и прошептал:

– По-моему, вы правильно решили насчет твоего кота. Эмигрировать в смысле. И сам посмотри, сколько было голосов «да». Большинство согласны.

Робот-наблюдатель в углу класса сказал громким металлическим голосом: «Не разговаривать».

– И, – закончил мысль Дональд, – тебе не надо будет ходить в школу. По крайней мере, вот в такую, где учителя видишь разве что на экране. Где с ней нельзя встретиться и поговорить в реальной жизни. Она сама рассказывала, что учит еще девять классов.

– Мне нравится в школе, – ответил Ник. – И мне всегда кажется, будто мисс Джут по правде меня видит и говорит прямо со мной.

– Иллюзия, – сказал Дональд голосом человека, который знает все – или думает, что знает.

– Если не прекратите разговаривать во время урока, – сказал робот, – я вызову полицию.

Ник знал, что робот-наблюдатель только грозится; это говорила запись глубоко в его механизмах. На самом деле робот ни разу не вызвал полицию за все годы, сколько здесь учился Ник.

«Правда ли я хочу на другую планету? – спросил себя Ник, нажимая на кнопку «А» на парте. – Стоит ли так поступать только ради Горация?»

Хороший вопрос. Ответить на который он сейчас не мог.

В тот же вечер, вернувшись домой из школы, Ник обнаружил в гостиной высокого брюнета с чемоданом. Раньше Ник его никогда не видел.

– Вы антизверятник? – спросил мальчик, чувствуя, как забилось от страха сердце. Он поискал глазами Горация, но того нигде не было. А вдруг антизверятник уже схватил кота; может, Гораций прямо сейчас сидит в чемодане. Хотя чемодан был маловат, так что это маловероятно.

С кухни откликнулась мать Ника:

– Это мистер Деверест, Ник. Он из газеты. Хочет взять интервью у твоего отца. – Она вошла в гостиную, вытирая руки. Ее лицо светилось от радости. – Он напишет про ситуацию Горация и что с ней можно сделать.

– Откуда вы узнали про Горация? – спросил Ник мистера Девереста.

– Есть методы, – сказал с улыбкой мистер Деверест. Он оглядел комнату, поднял одну серую бровь. – Кота нигде не видно. Он что, на улице?

– Мистер Деверест сфотографирует Горация, – сказала мать. – Чтобы пробудить в обществе сочувствие.

– Кот на улице? – повторил мистер Деверест, взяв чемодан и доставая из него фотоаппарат и диктофон.

– Гораций не выходит на улицу, – ответил Ник. – Только один раз вчера, но это была ошибка. – Он не знал, стоит ли показывать Горация газетчику. Чем меньше внимания привлекал кот, тем лучше – по крайней мере, так часто говорил отец. Но со вчерашнего дня все изменилось.

– Ник хочет дождаться, когда с работы вернется отец, – объяснила газетчику мать. Мягко положила руку на плечо Нику. – Если Пит разрешит, мы покажем вам кота.

Но как раз в этот момент Гораций появился в гостиной. Он услышал голос Ника и, как обычно, вышел его встретить.

– Не очень-то большой кот, – сказал газетчик с каким-то разочарованием.

– Вы просто давно их не видели, – сказал Ник. – Вообще-то Гораций довольно большой.

Гораций искоса бросил на газетчика подозрительный взгляд. Остановился и сел, не заходя в комнату дальше.

Самому Нику кот казался огромным, но по правде Гораций был недоростком. Как ни странно, при этом у него был двойной подбородок – валик белого меха от уха до уха. Почти весь он был черный – весь, кроме животика, лапок и того же пушистого двойного подбородка… и вдобавок белой маски, как у бандита, накрывающей нижнюю часть мордочки. Повадки у Горация были важные – как будто он внимательно продумывал каждый свой шаг перед тем, как его сделать… или не сделать, как сейчас. У него росли необыкновенно длинные белые усы с обвисшими концами, придававшие внешность мудреца – старца большого ума, который не бросает слов на ветер; кот как будто за всем наблюдал, всех и всё понимал, но от себя ему добавить было нечего. Всё понимал, но не комментировал – словно отстранился от мира.

Когда-то – особенно в первый год жизни – Гораций задавал Вопрос. У него была привычка садиться перед человеком, поднимать зеленые глаза – круглые и выпуклые, как пришитые стеклянные пуговки, – и уголки его маленького ротика опускались, как от беспокойства. Наморщив лоб от раздумий, кот издавал баритоном одно-единственное «мяу», а потом ждал ответа – ответа на Вопрос, который никто не мог постичь. «Что это спрашивает Гораций?» – рано или поздно говорил каждый в семье. Кот каждый раз ждал ответа, но, конечно, не дожидался. Мало-помалу, через несколько месяцев, он перестал задавать Вопрос. Но бывшей озадаченности не потерял по сей день.

Теперь Гораций приглядывался к газетчику со своей традиционной озабоченностью. То было не простое замешательство; Гораций не спрашивал: «Кто вы?» или «Что вы тут делаете?». Он словно хотел узнать что-то серьезное – может, даже философское. Но, увы, его Вопроса не понять никому. Уж точно не газетчику; мистер Деверест отреагировал на пытливый взор кота с тревогой – как и все при встрече с Горацием.

– Чего он хочет? – спросил мистер Деверест, словно испугавшись.

– Этого не знает никто по сей день, – ответил Ник.

– Можно его сфотографировать? – спросил газетчик.

– Конечно, – сказал Ник. Но сам жалел, что папа еще не вернулся.

Папа Ника работал пятнадцать часов в неделю – особая привилегия; большинству не разрешалось работать больше десяти часов в неделю. Были в мире и счастливчики, которым доставалось по двадцать часов, а самым богатым или могущественным людям – целых двадцать два. Получить разрешение на работу было величайшей честью, которой только мог удостоиться человек, – потому что теперь на свете было столько людей, что на всех занятий не хватало. Многие невезучие не проработали ни дня в своей жизни. Конечно, они подавали заявления о приеме; умоляли, чтобы их куда-нибудь взяли. Писали долгие сочинения о своей учебе, талантах и умениях. Их заявления кодировались и загружались в огромные компьютеры… И люди ждали. Шел год за годом, а места так и не появлялись; они ждали впустую. Так что по нынешним стандартам папе Ника очень повезло.

И все же Ник знал, что папа не любит свою работу; папа не считал ее настоящей – не такой, как в прошлом. Работа понарошку; да, папе платили зарплату, у него был свой стол в офисе, но…

– Если меня не станет, – сказал однажды папа, – все спокойно обойдутся и без меня. Должность после моего исчезновения можно отменить без всякого вреда. Ее отсутствия даже не заметят. Моего отсутствия даже не заметят, – сказал и помрачнел.

Мама ему возражала:

– Но сейчас так можно сказать о любой работе! Компьютеры могут почти все.

– Хотелось бы жить в мире, где еще существуют настоящие дела, важные занятия, – сказал тогда отец. – В прошлом люди под названием «ремесленники» собственным руками создавали красивые вещи; делали всякие ценности, например туфли и мебель. Чинили машины и телевизоры. Когда-то руки человека чего-то стоили. Посмотрите на мои руки. – Он поднял их перед Ником и миссис Грэм. – Эти руки, – закончил он, – ничего не делают и не чинят. Я спрашиваю себя: зачем я нужен? Я существую, чтобы работать? Нет. Это работа существует только для того, чтобы подарить мне иллюзию, будто я чем-то занят. Но что я могу на самом деле? Эд Сейнт-Джеймс за столом справа от меня проверяет документы и, если они правильные, подписывает. После подписи он передает их мне. А я проверяю, чтобы он не забыл поставить подпись после проверки. За четыре года Эд Сейнт-Джеймс не сделал ни одной ошибки; он всегда подписывал документы перед тем, как передать их мне.