Самолет неудержимо снижался, и снижался подозрительно резко. У Анки не получалось набрать во рту достаточно слюны, чтобы сглатывать и как-то противостоять разрывающей боли в барабанных перепонках. Серая пелена за окошками сменилась рваными хлопьями, затем в салон хлынуло солнце, самое обычное солнце, яркое, нестерпимо горячее.
Младшая едва не порвала ремень безопасности. За бортом грело настоящее солнце из Верхнего мира, топорщились заснеженные вершины гор, и горизонт не стягивался в кучку, а напротив, прятался, проваливался за край облачной страны. Под блестящим, чуть трясущимся крылом проплывали нитки подъемников, домики с дымками, затем рассыпчатым языком разлегся тающий ледник.
Верхний мир, Нижний мир...
В голове как будто взорвалась шаровая молния. Она вспомнила все разом, чересчур быстро, невольно подпрыгнула и опрокинула сок. Это не может быть правдой, это Ритуал имени, это колодец, куда она сама прыгнула, это испытание, которое она сама себе выбрала, потому что выбирать необходимо, как бы нам ни мечталось отсидеться в норке.
То есть она себе ничего не выбирала. Тетя Берта через Бернара передала слова угрюмой баронессы де Урр.
— Раз обычная не понимает языка, Ритуал будет проведен при помощи верескового меда и травы Ахир-Люсс! — припечатала круитни. — Это плохо, потому что наших девушек мы ведем за руки, а обычной никто не сможет помочь. Ее поведут духи гор, которым не нужен человеческий язык.
По салону, натужно улыбаясь, промчались две стюардессы. Анка моментально отметила, что девушки между собой говорили на чужом языке, кажется, на испанском. И одеты они были совсем не так, как стюардессы, обслуживавшие ее на рейсе в Лондон.
— Аня? — рядом проснулся Бернар и таращил осоловелые глаза. — Что случилось? Почему трясет?
Младшая понятия не имела, что ему ответить. Язык словно застрял во рту. Она толком не понимала, насколько этот сказочный Бернар соответствует тому, настоящему. Тетя Берта перед тем, как идти в подвал, дважды повторила загадочную фразу, а Саня старательно перевел. Не важно, как меняется мир вокруг нас, — успокоила Хранительница, — важно, как меняемся мы.
Легко успокаивать, а что делать, когда уши лопаются?
Не успела Анка набрать достаточно слюны, чтобы непрерывным глотанием заглушить боль в барабанных перепонках, как повисла подозрительная тишина. Замер двигатель, лайнер клюнул носом, выровнялся, еще раз клюнул и помчался к земле под аккомпанемент кошмарного, пронзительного свиста. Двигатель еще несколько раз всхлипывал, кряхтел и кашлял, но так и не застучал, ровно и глухо, как раньше. В ответ на свист ветра истошно заорали женщины. Младшая молчала, сцепив зубы. Она никогда не слышала, чтобы две дюжины людей кричали одновременно на такой высокой ноте. Не только женщины, но и мужчины. Теперь она их видела, потому что пассажиры повскакали с мест. Позади, оказывается, сидели парни, молодые, в легких курточках, похожие на спортивную команду. Они начали визжать не хуже женщин. Бернар подался вперед, его грива распушилась, стала похожа на шар.
Распахнулась дверь в туалет. По ковровой дорожке запрыгал мячик, за мячиком покатился сандалик. Ребенок орал, перекрикивая толпу взрослых. Толстая тетка упала в проход, захлебываясь пеной, зажимая уши. Стюардесса, с налившимися кровью глазами, кричала в микрофон, но ее никто не слушал. Анка высматривала впереди Старшего, но его загораживали широкие спины вскочивших мужиков. Распахнулись клапаны над сиденьями, оттуда вывалились и повисли кислородные маски. Крен усилился, стюардесса схватилась за занавеску, закрывающую проход к кабине, но не удержалась и упала. Занавеска упала вместе с ней. Мальчика, сидевшего впереди Анки, вырвало. Игроки спортивной команды, смуглые парни в одинаковых куртках, прорывались вперед, расталкивая людей в проходе. Возможно, хотели помочь экипажу. Индианка в пончо, с совершенно ооезумевшими глазами, расшвыривала корчащихся на полу пассажиров, искала своего годовалого ребенка. Из туалета в хвосте салона вывалился дедушка и покатился кубарем вслед за спортсменами. Мария названивала по сотовому. Анка обратила внимание, что рука у нее снова была в порядке. Тетя Берта уткнулась в гигиенический пакет, ее плечи в зеленой кофте тряслись.
Младшая дышала ртом, чтобы не вырвало от разлившегося кислого зловония. В иллюминатор ока глянула только один раз и мгновенно отвела глаза. Горы опрокинулись и мчались навстречу, медленно разворачивались, словно ослепительные, незагорелые курортники, подставляя солнцу сметанно-белые бока. Между неровных склонов промелькнула россыпь черных прямоугольничков — крыши строений, ажурные высоковольтные опоры, и снова помчались навстречу до тошноты страшные скалы. В какую-то секунду показалось, что пилотам удастся выровнять машину, нос задрался чуть выше, но двигатель так и не заработал.
— Аня, Аня, — Бернар еще что-то говорил, повторял, теребил ее за рукав, но уши окончательно заложило, словно внутрь черепа набились жуки. Они шуршали ножками, шуршали усиками, создавая сообща невообразимый, колючий шум.
— А-гаааа-га! — Голоса пассажиров уже не разделялись, невозможно было разобрать ни слова, они точно свалялись в единый вопль отчаяния. Между сидений высунулось багровое от крика, искаженное женское лицо в потеках расплывшейся туши. Женщина ревела, зажав щеки ладонями. Ее пытался успокоить темнокожий мужчина в белом костюме. Из носа у него ручьем текла кровь, заливая рубашку и лацканы пиджака. Мужчина смахивал кровь рукавом, шмыгал носом и выкрикивал что-то своей жене прямо в ухо, но она его не слушала, раскачивалась и визжала.
«Старший! Валечка, Старший, где ты там?»
Младшую вырвало, она вовремя успела перегнуться в проход. Ей было стыдно, но почему-то совершенно перестало волновать, чем все это закончится, ее будто охватило оцепенение. Наверное, потому что подсознательно ждала плохого. Нельзя ждать плохого, так часто любит повторять маманя. Будешь ждать плохое — поневоле приманишь его.
Скалы приближались, нарастали, как будто в каждом иллюминаторе показывали кусок мультфильма. Анке удалось выбраться из кресла на ковровую дорожку. Ей внезапно показалось крайне важным успеть увидеть Вальку до того, как все кончится. В том, что это безумное падение очень скоро завершится общей гибелью, она не сомневалась. Тетя Берта предупредила, что смерть придется увидеть в лицо, ничего уж тут не поделаешь.
Едва поднявшись с кресла, Анка моментально поняла, что делать этого никак не стоило. Ей открылась совершенно дикая картина — люди валились друг на друга, образуя возле служебного отсека кучу-малу, но смешной игрой тут и не пахло. Самолет внезапно начал размахивать крыльями, Анку швырнуло в сторону, она снова не успела рассмотреть — Валька там впереди или кто-то очень на него похожий. Погас свет, из ящиков над левым рядом кресел посыпались сумки, пакеты и верхняя одежда. Прямо перед Анкой на коленях стоял молодой парень, один из спортсменов. Он истово молился, осеняя себя крестами, бился головой об пол и делал это с таким сосредоточенным видом, словно находился на службе в главном ватиканском соборе. Еще двое молились позади, скорчившись на креслах, раскачиваясь из стороны в сторону. Загорелось слабое аварийное освещение, Младшая сфотографировала взглядом несколько залитых слезами, опухших лиц.
— Миа купла, миа купла...
— Иезуз Мария, Иезуз Мария...
Тут впереди рывком распахнулась дверь в кабину пилотов или ее взломали, в салон хлынул поток сигаретного дыма, ругани и нежно-голубого света. Совсем близко, прямо по курсу, надвигалась щербатая бурая поверхность, затем самолет в последний раз накренился, и каменистое плато сменилось заснеженной поверхностью ледника. Трещины разрастались, ледник походил на пологий, торчащий из пасти пса язык, как при болезни припорошенный белесым налетом. Пилоты кричали, Младшая разглядела парня в кителе, изо всех сил тянущего на себя штурвал.
— Нет, нет, господи, мамочки! — уговаривал кто-то в темноте. Анка стучала зубами, вцепившись в подлокотник, и чувствовала, что не может сделать и шагу. Зрелище накатывающей, гигантской, жестокой земли приковало ее полностью. Кажется, кто-то повторял ее имя, но жуки в голове шебуршали все громче, и не было ни малейших сил отцепиться от подлокотника и обернуться на голос.
