— Ты глянь, что с водой делается!

Я и без него слышал, как приближалась громадная туша. С другой стороны косы, вспарывая костяным брюхом дно, к нам наперерез спешил еще один червь. Каменистая насыпь вздрагивала под ногами. Гвидо спешил изо всех сил, он уже миновал скелеты и почти добрался до края упавшего балкона.

Я почти не чувствовал рук. Обер-егерь оказался гораздо тяжелее, чем я предполагал. Если бы снять кольчугу, пояс с ножнами и тяжелые, подбитые железом сапоги, дело пошло бы гораздо быстрее, но теперь, в темноте, нам некогда было возиться с застежками и шнуровкой. Подъем становился все круче, сверху сыпались мелкие камни, ботинки скользили. Мы едва одолели треть пути, а мое сердце уже выскакивало из груди. Балюстрада балкона уцелела, но когда обе руки заняты, приходится рассчитывать только на ловкость ног.

За спиной раздался оглушительный треск. Мне не понадобилось оглядываться, чтобы определить источник звука. Это трещали и рассыпались скелеты у самого берега. Их давило и перемалывало в труху что-то тяжелое и неповоротливое. Червь вытягивал на берег свою противную и одновременно изящную тушу.

— Мама родная! — Саня ухватился за поручень. Его обычно звучный раскатистый голос прозвучал, как карканье.

Гвидо уже взбирался по вставшему на дыбы балкону. Он поскользнулся и упал, но снова вскочил и, ловко перебирая всеми четырьмя конечностями, как обезьянка, устремился за нами. Мой фонарь болтался позади за поясом, неприятно жег пятую точку, но перекошенное, в капельках пота лицо младшего егеря я отлично разглядел.

И сразу же понял, по ком рыдали баньши. Умереть должен был вовсе не славный Брудо. Мне стало так больно в груди, и так обидно, что я раньше не угадал столь простой вещи, это непростительно для взрослого фэйри. Вероятно, фомор прав, и я совсем еще не взрослый, раз не способен различить печать смерти.

— Бернар, помоги мне закинуть его на плечо! Попробую тащить его на закорках, а ты подстрахуй сзади!

Я отпустил ноги Брудо, перехватил его за пояс и попытался приподнять. Дядя Саня присел, едва не кувыркнувшись назад. В этом месте наклон достигал сорока градусов. Крепыш Брудо весил не меньше ста двадцати фунтов. Даже налегке карабкаться вверх без помощи рук не получалось, а с таким грузом Саня окончательно застрял.

— Нет, надо вдвоем, — уперся я. — Толкайте его снизу, вы сильнее. А я заберусь выше и закреплю веревку. Попробуем его вытянуть!

— Давай... — прохрипел Саня. — Зацепи за гладкое, чтобы не терлась. За ногу кабана зацепи.

Я взбирался, сжимая в зубах моток веревки. Дотянувшись до бивня опрокинутого кабана, перевел дух и позволил себе оглянуться назад. Гвидо почти настиг дядю Саню, но снова сбросил темп. Остановился, укрепил в трещине факел и снарядил арбалет. Вспыхнули наконечники стрел. Я глазам своим не верил — отчаянный парень собирался противостоять гадине.

— Уносите же его быстрее! — выпалил Гвидо и приложил к плечу приклад арбалета. Одна за другой просвистели пять коротких стрел, оставив на моей сетчатке полыхающие следы, как от трассирующих пуль.

Червь проутюжил себе канал среди костей, он двигался гораздо быстрее, чем мы. Он не слишком походил на своих мелких собратьев. Сверху казалось, что сжимается и разжимается серая гофрированная труба, толщиной с вагон метрополитена. Одно сжатие, хруст, скрип, и вот он уже у подножия скалы.

Гвидо израсходовал боезапас. Он разбил о булыжник свой фонарь и плеснул в червя горящим маслом. Морда гадины вспыхнула. Я так и не увидел его целиком, только переднюю часть, не больше трети. Пока он разевал усаженную зубами пасть и мотал плоской башкой, пытаясь сбить пламя, я успел заметить короткие передние конечности, больше похожие на ласты, чем на лапы. То есть короткие для него, а в реальности длиной с ногу взрослого мужчины. Червь карабкался по скошенной плите, нависал над подземным пляжем вонючей сизой колонной. С него сыпались мелкие паразиты, вроде глистов или улиток. Они сыпались, как дождь, но еще больше склизских тварей копошилось на его бородавчатой коже. Нижняя часть пиявкообразного тела, складчатое брюхо, обросло костяными пластинами или мозолями, без которых он, наверное, не мог ползать по острым камням. От червя разило тухлятиной, когда он шумно выдохнул, у меня от гнилостной вони сперло дыхание. Меня не стошнило только потому, что русский кровник снова подхватил Брудо за плечи, и пришлось помогать. Эти механические действия, никак не отслеживаемые разумом, спасли мне жизнь. Червь подбирался все ближе, он так и притягивал взгляд. Не смотреть. Не оборачиваться.

— Бернар, веревку!

Я перекинул веревку через бивень кабана, проверил своим весом. Перевернутая статуя не шевельнулась. Дядя Саня закрепил конец на поясе Брудо.

— Борька, давай!

Я прыгнул вниз, моля духов, чтобы статуя не покатилась за мной следом. Но кабан застрял прочно! Я потихоньку спускался вниз навстречу Сане, а он толкал вверх егеря. За минуту мы преодолели самый трудный участок и выволокли безвольное тело обер-егеря на относительно ровный, горизонтальный карниз. Теперь предстояло лезть сквозь россыпь обломков. До просевшего полукружия арены оставалось совсем немного. Я уже видел играющие отражения в глазах уцелевших статуй, совсем немного оставалось до арки с зеркалами.

Гвидо успел снова зарядить арбалет и выпустил следующие пять стрел. Они втыкались в шкуру гиганта, не причиняя ему заметного вреда. Червь в очередной раз сложился, с пронзительным скрипом проехавшись брюхом по острым камням, и устремился вверх.

Он преследовал нас. С его раздувающихся мускулистых колец ручьями лилась вода, вместе с водой сыпались десятки вертлявых созданий, прилипал и паразитов, питавшихся на шкуре хозяина. Смрад от дыхания червя перекрывал вонь распыленного в озере порошка. Может быть, Гвидо перепутал порошки или Железный корень не подействовал на червя. Однако на других живых обитателей озера Мхораг и на само озеро он подействовал самым печальным образом. Вода у берега превратилась в кипящий бульон, и зона кипения продолжала расширяться. Пузырящаяся масса извергала из себя полусваренных рыб, прозрачных рачков и прочую пакость, душный пар клубился над высыхающими лакунами. Червю наверняка тоже приходилось несладко, но, вместо того чтобы вернуться в прохладную глубину, он рванулся на сушу. Его младший и менее крупный собрат не успел прорваться сквозь фронт кипятка и позорно бежал.

Младший егерь торопился изо всех сил, но не успевал. Червь разомкнул кольца, разом удлинившись футов на пятнадцать. Он не умел кричать, только шипел и фыркал от боли. Гвидо обдало струей воды, его руки соскользнули с уступа.

— Гвидо! Гвидо, держись! — Саня чуть не плакал. — Бернар, тащи его один, я постараюсь отпугнуть эту гадину огнем. Швырну в него фонарем!

— Нет... лучше вместе... — Я едва мог шевелить языком. — Все равно вы его...

Я чуть было не произнес фразу «все равно вы его не спасете», но меня спас обер-егерь. То ли он потихоньку приходил в себя, то ли мокрота попала ему в дыхательное горло. Лежа возле меня на крутой насыпи, Брудо начал кашлять. При каждом вдохе он со свистом втягивал воздух, затем застывал и ударялся затылком о камни. Я подхватил его голову и удерживал, пока Брудо не затих.

Геидо не скатился до самого низа, он сумел зацепиться за обломки гранитных перил. Оставалась крохотная надежда, что червь не заметит человека, повисшего прямо у него под брюхом. Но червь заметил. Он заметил нас в тот самый момент, когда я спрыгнул из трубы на берег вечно черного озера.

Морщинистая колонна повернулась и накрыла младшего егеря. К счастью, дядя Саня вовремя затормозил.

Он рванулся назад, перескочил через поваленного кабана, а в следующий миг земля затряслась.

Червь не удержался на хвосте и всей массой рухнул на откос. Он окончательно вылез из воды. Задняя часть, хвост, не знаю, как верно назвать, дымилась и лупила по воде, поднимая тучи брызг. Озеро кипело уже на расстоянии сотни ярдов от берега. Вытяжка Железного корня все-таки нам помогла. С кольчатого хвоста кусками осыпалось розовое мясо. В тот момент, когда над нами нависла распахнутая пасть, я впервые в жизни искренне обрадовался темноте. Я совершенно не хотел смотреть на того, кто несколько дней или недель назад сожрал целую общину пиктов.