– Ты полагаешь, он поставил тебе подножку?

– Внутренний враг? – Он задумался. – Нет, не в открытую. Я просто думаю, что Валькруа не поддержал программу лечения в той степени, в какой должен был бы. Черт возьми, Алекс, это же не какой-то отвлеченный философский семинар! Речь идет о мальчике с отвратительной болезнью, которую можно лечить и вылечить, но эти люди хотят отказаться от лечения. Это же – убийство!

– Ты мог бы обратиться с этим в суд, – предложил я.

– Я уже обсуждал это с нашим юристом, и он думает, что мы победим, – печально кивнул Рауль. – Но только победа эта будет пирровой. Помнишь дело Чада Грина – у ребенка была лейкемия, родители забрали его из детской клиники Бостона и сбежали в Мексику, чтобы лечить его там лаэтрилом. Средства массовой информации устроили из всей этой истории настоящий цирк. Родителей сделали героями, врачей и клинику выставили злыми волками. В конечном счете, пока шли судебные разбирательства и выносились решения, ребенок так и не получил лечения и умер.

Рауль надавил указательными пальцами на виски. Под кончиками пальцев задергались жилки. Он поморщился.

– Голова болит?

– Только начинает. Я справлюсь. – Рауль шумно втянул воздух. Брюшко затряслось. – Может быть, придется обращаться в суд. Но мне бы хотелось этого избежать. Вот почему я и обратился к тебе, друг мой. – Подавшись вперед, он накрыл мою руку своей. Кожа у него оказалась на удивление теплой и лишь чуточку влажной. – Поговори с ними, Алекс. Воспользуйся всеми ухищрениями, какие у тебя есть. Сострадание, сочувствие – все что угодно. Постарайся заставить их увидеть последствия своих действий.

– Трудная задача.

Убрав руку, Рауль улыбнулся:

– У нас здесь других не бывает.

Стены в отделении были оклеены солнечными желтыми обоями с танцующими плюшевыми медвежатами и улыбающимися тряпичными куклами. Но больничные запахи, к которым я привык, когда работал здесь, – дезинфицирующие средства, запах человеческих тел, увядающих цветов, – ударил мне в ноздри, напоминая о том, что я здесь посторонний. Хотя в прошлом я уже тысячу раз ходил по этому самому коридору, меня стиснула ледяная тревога, неизбежно порождаемая больницами.

Модули ламинарных воздушных потоков находились в восточном конце отделения за серой дверью без окон. При нашем приближении дверь распахнулась, и в коридор вышла молодая девушка. Закурив, она двинулась было прочь, но Рауль окликнул ее, и она остановилась, обернулась, отставила одну ногу и застыла в такой позе, в одной руке держа сигарету, а другую положив на бедро.

– Сестра, – шепотом объяснил мне Рауль.

Он назвал ее привлекательной, но это было явное преуменьшение.

Девушка была сногсшибательная.

Высокого роста, пять футов и восемь или девять дюймов, тело ухитрялось одновременно быть и женственным, и мальчишеским. Ноги длинные, поджарые, упругие, грудь высокая и маленькая. Девушка обладала лебединой шеей и изящными тонкими пальцами, заканчивающимися выкрашенными алым лаком ногтями. На ней было белое платье из тонкого трикотажного материала, перехваченное серебряным шнурком, подчеркивающим тонкую талию и плоский живот. Мягкая ткань, обтягивающая все выпуклости и изгибы, заканчивалась, не доходя до колен.

Лицо овальное, с волевым подбородком, рассеченным глубокой ямочкой. Широкие скулы и ровная линия нижней челюсти, уши с маленькими мочками. В каждом висело по два тоненьких колечка из кованого золота. Прямые и полные губы выделялись на лице щедрым алым пятном.

Однако самой поразительной была окраска волос.

Длинные, пышные, зачесанные назад с высокого ровного лба, медно-красные. Однако в отличие от большинства рыжих нет веснушек, и лицо не цвета сметаны. Гладкая кожа без изъянов была покрыта темным калифорнийским загаром. Глубоко посаженные глаза горели сквозь густые ресницы черными бриллиантами. Косметики было, пожалуй, многовато, однако брови остались нетронутыми. Пышные и темные, они естественно выгибались, придавая лицу скептическое выражение. На такую девушку, обладающую странным сочетанием простоты и показного блеска, страшно сексуальную без каких-либо усилий с ее стороны, невозможно было не обратить внимания.

– Здравствуйте, – сказал Рауль.

Переступив с ноги на ногу, девушка смерила нас взглядом.

– Здрасьте, – угрюмо буркнула она, с нескрываемой скукой глядя на нас. Словно чтобы подчеркнуть свою незаинтересованность, она уставилась куда-то вдаль и глубоко затянулась.

– Нона, это доктор Делавэр.

Девушка равнодушно кивнула.

– Он психолог, специалист по работе с детьми, больными раком. В прошлом он работал здесь, у нас в отделении.

– Здравствуйте, – послушно произнесла Нона. Голос у нее был тихий, практически шепот, ровный, без модуляций. – Если вы хотите, чтобы он переговорил с моими родителями, их здесь нет.

– Мм… да, именно это я и хотел. Когда они вернутся?

Пожав плечами, девушка стряхнула пепел на пол.

– Они мне не сказали. Спали они здесь, так что скорее всего сейчас они вернулись в мотель, чтобы привести себя в порядок. Может быть, сегодня вечером, может быть, завтра.

– Понятно. А у вас как дела?

– Замечательно. – Уставившись в потолок, она постучала носком ноги.

Рауль поднял было руку, чтобы похлопать Нону по плечу, классический жест всех врачей, однако ее взгляд остановил его, и он поспешно опустил руку.

«Суровая девочка», – подумал я. Впрочем, она сейчас не на пляже загорала.

– Как Вуди? – спросил Рауль.

Этот вопрос привел девушку в бешенство. Все ее стройное тело напряглось, она бросила окурок и раздавила его каблуком. Во внутренних уголках ее черных, словно полночь, глаз навернулись слезы.

– Чертов врач! Почему вы не сказали мне!

Смахнув слезы, Нона развернулась и убежала прочь.

Стараясь не смотреть мне в глаза, Рауль подобрал с пола смятый окурок и выбросил его в пепельницу. Прижав ладонь ко лбу, он глубоко вздохнул и снова поморщился. Должно быть, головная боль была невыносимой.

– Пошли, – сказал он. – Зайдем к нему.

На двери комнаты медсестер висела написанная от руки бумажка, гласящая: «Добро пожаловать в медицину космической эры».

Доска на стене была сплошь покрыта приколотыми бумажками: графики дежурств, вырезанные из журналов карикатуры, таблицы приема лекарств, а также подписанная фотография знаменитого бейсболиста с лысым мальчиком в инвалидной коляске. Схватив обеими руками биту, ребенок с восторгом смотрел на бейсболиста, а тот чувствовал себя неуютно среди стоек с капельницами.

Достав из корзины историю болезни, Рауль пролистал ее и, пробурчав что-то себе под нос, нажал на кнопку над столом. Через считаные секунды в комнату просунула голову грузная женщина в белом халате.

– Да… о, здравствуйте, доктор Мелендес. – Увидев меня, она кивнула, завершив этот жест красноречивым вопросительным знаком.

Рауль представил нас. Медсестру звали Эллен Бекуит.

– Хорошо, – сказала она. – Вы нам здесь пригодитесь.

– В прошлом доктор Делавэр возглавлял службу психологической помощи в нашем отделении. Он специалист с мировым именем в области психологических последствий вынужденного карантина.

– О! Замечательно. Рада с вами познакомиться.

Я пожал протянутую мясистую руку.

– Эллен, – сказал Рауль, – когда должны вернуться мистер и миссис Своупы?

– Господи, доктор Мелендес, да откуда ж мне знать? Они провели здесь всю ночь, после чего ушли. Обыкновенно они приходят каждый день, так что и сегодня, думаю, появятся.

Рауль стиснул зубы.

– Спасибо, Эллен, – резко произнес он, – ты нам очень помогла.

Медсестра вспыхнула, и на ее мясистом лице появилось выражение животного, приведенного в незнакомый загон.

– Извините, доктор Мелендес, но родители не обязаны сообщать нам…

– Не бери в голову. Насчет мальчишки никаких новостей?

– Нет, сэр, мы просто ждем… – Увидев выражение лица Рауля, она осеклась. – Мм, я должна поменять белье в третьей палате, доктор Мелендес, так что если у вас больше нет ко мне никаких вопросов…