Это превратилось в своеобразный ритуал: каждый день перед заходом солнца я бросал корм карпам, размышляя о том, какой хорошей могла бы быть жизнь. С действенностью метода Павлова я учился прогонять из сознания нежелательные образы – смерти, лжи и предательства.

И вот сейчас я слушал журчание водопада, отодвигая в сторону воспоминания о деградации Ричарда Моуди.

Небо потемнело, пестрые рыбки стали серыми, а затем вовсе растворились в черной воде. Я сидел в темноте, удовлетворенный, снимая с себя напряжение от победы над врагом.

Когда телефон зазвонил в первый раз, я как раз ужинал и не обратил на него внимания. Через двадцать минут телефон зазвонил опять, и теперь я снял трубку:

– Доктор Делавэр? Это Кэти из телефонной службы. Несколько минут назад вам звонили по срочному делу, я пыталась с вами связаться, но никто не ответил.

– Кто звонил?

– Некий мистер Моуди. Он сказал, что это вопрос жизни и смерти.

– Проклятие!

– Доктор Делавэр!

– Все в порядке, Кэти. Будьте добры, дайте мне его номер.

Кэти продиктовала номер телефона, и я спросил у нее, не показался ли ей странным голос Моуди.

– Он действительно был возбужден. Говорил очень быстро – мне пришлось попросить его говорить помедленнее, иначе я не разбирала слов.

– Ладно. Спасибо за то, что позвонили.

– Был еще один звонок, после обеда. Хотите узнать, в чем дело?

– Всего один? Конечно.

– Вам звонил доктор – так, дайте-ка я правильно прочитаю его фамилию – Мелендрес… нет, Мелен-дес-Линч, через дефис.

А вот это был отголосок из прошлого…

– Он дал мне вот этот номер. – Кэти продиктовала телефон коммутатора, в котором я узнал номер его кабинета в Западной педиатрической клинике. – Сказал, что будет там сегодня до одиннадцати вечера.

Ничего удивительного. Рауль был признанный трудоголик в профессии, где такие встречаются сплошь и рядом. Мне вспомнилось, как я заставал его «Вольво» на стоянке перед клиникой, как бы рано ни приезжал и как бы поздно ни уезжал.

– Это все?

– Это все, доктор Делавэр. Приятного вам вечера и спасибо за печенье. Мы с девочками прикончили его меньше чем за час.

– Рад, что оно вам понравилось. – Кэти имела в виду коробку весом пять фунтов. – Голод внезапно проснулся?

– Ну что я могу сказать? – хихикнула она.

В телефонной службе работают одни круглые дуры, однако они никогда ничего не путают. Кому-нибудь следует заняться изучением этого феномена.

Перед тем как рассмотреть вопрос, перезванивать ли Моуди, я выпил банку пива. Меньше всего мне хотелось выслушать тираду психопата. С другой стороны, возможно, Моуди успокоился и более благожелательно отнесется к предложению лечения. Поразительно, однако во мне еще осталось достаточно от практикующего врача, и мой оптимизм выходит за грани реальности. Вспоминая о потасовке сегодня днем на стоянке, я чувствовал себя подонком, но будь я проклят, если ее можно было избежать. Обдумав все это, я набрал номер, поскольку был в долгу перед детьми Моуди сделать все от меня зависящее.

Номер, который он оставил, относился к телефонной станции, обслуживающей Сан-Велли – неблагополучный район; а ответивший мне голос принадлежал ночному портье мотеля «Переночевал и прощай». Если Моуди стремился подпитать свою депрессию, он выбрал самый подходящий для этого район.

– Мистера Моуди, пожалуйста.

– Секунду.

После долгих щелчков и треска Моуди сказал:

– Да.

– Мистер Моуди, это доктор Делавэр.

– Привет, док. Не знаю, что на меня нашло, просто хотел извиниться, надеюсь, я не слишком вас тряхнул.

– Со мной все в порядке. Как вы?

– О, чудесно, просто чудесно. У меня есть мысли, я должен взять себя в руки. Я это понимаю. Раз все так говорят, пожалуй, в этом должен быть смысл.

– Очень хорошо. Я рад, что вы это поняли.

– О да, о да. Я всё наверстаю, просто нужно какое-то время. Это когда я впервые взял в руки циркулярную пилу, и мастер мне говорит: «Ричард!» – я тогда был еще мальчишкой, только учился ремеслу, – «Ричард, не спеши, никуда не торопись, сосредоточься, иначе эта штуковина тебя сожрет». И он показал мне свою левую руку с обрубком вместо большого пальца и сказал: «Ричард, учись на чужих ошибках». – Хрипло рассмеявшись, Моуди откашлялся. – Похоже, порой я учусь на собственных ошибках, а? Как с Дарлиной. Надо было бы прислушаться к ней до того, как она связалась с этим козлом.

Как только речь зашла о Конли, Моуди повысил голос, и я попытался сменить тему.

– Самое главное – что вы это поняли. Вы еще молодой, Ричард. У вас впереди вся жизнь.

– Ага. Ну… человеку столько лет, на сколько он себя чувствует, знаете, а я чувствую себя на все девяносто.

– Сейчас самый тяжелый период – до вынесения окончательного решения. Дальше станет лучше.

– Все так говорят – мой адвокат тоже так говорил, но я в это не верю. Я чувствую себя дерьмово, понимаете, дерьмово по первому разряду.

Он умолк, но я не спешил заполнить паузу.

– Ладно, спасибо за то, что выслушали, теперь вы можете поговорить с судьей и сказать, что я могу забирать детей, взять их с собой на неделю на рыбалку.

Увы! Мой оптимизм оказался не к месту.

– Ричард, я рад, что вы стараетесь разобраться в случившемся, но вы еще не готовы взять на себя ответственность за своих детей.

– Это еще почему, твою мать?

– Вам нужна помощь, чтобы поправить свою психику. Существуют очень эффективные методы лечения. И еще вам нужно выговориться, как вы сейчас выговариваетесь передо мной.

– Вот как? – презрительно фыркнул Моуди. – Если это такие же козлы, как ты, долбаные кретины, гоняющиеся за деньгами, говорить с ними бесполезно! Я заявляю, что разберусь сам со своими проблемами, и не вешай мне лапшу на уши, кто ты такой, твою мать, чтобы говорить мне, когда я смогу увидеться со своими малышами?

– Этот разговор ни к чему не приведет…

– Прав на все сто, мозговед! Слушай меня, и слушай хорошенько: они дорого заплатят, черт возьми, если я не займу место, которое полагается мне как законному отцу…

Он выплеснул целое ведро словесных помоев, и я, послушав его несколько минут, положил трубку, чтобы не испачкаться.

В наступившей на кухне тишине я услышал гулкий стук своего сердца и почувствовал тошнотворный холодок в глубине желудка. Возможно, я потерял чутье – способность врача сохранять дистанцию между собой и теми, кто страдает, чтобы не попасть под психологический град.

Я перевел взгляд на листок с записями. Рауль Мелендес-Линч. Вероятно, он хочет, чтобы я провел для ординаторов семинар о психологических аспектах хронических заболеваний или поведенческом подходе к контролю боли. Что-нибудь аккуратное и академическое, что даст мне возможность спрятаться за слайдами и видеопроектором и снова строить из себя профессора.

В настоящий момент эта перспектива показалась мне в высшей степени привлекательной, и я набрал номер.

Мне ответила запыхавшаяся молодая женщина.

– Лаборатория канцерогенеза.

– Доктора Мелендес-Линча, пожалуйста.

– Он вышел.

– Это доктор Делавэр, меня просили перезвонить.

– Кажется, доктор Мелендес-Линч вернулся в клинику, – сказала женщина, всем своим тоном показывая, что очень занята.

– Будьте добры, вы могли бы соединить меня с оператором пейджинговой связи?

– Если честно, я не знаю, как это делается – я не его секретарша. У нас сейчас в самом разгаре эксперимент, и я должна бежать. Хорошо?

– Хорошо.

Я нажал и вновь поднял рычажок, чтобы позвонить в справочную Западной педиатрической клиники и попросить отправить Раулю сообщение на пейджер. Через пять минут оператор перезвонила и сказала, что он не ответил. Оставив свое имя и номер телефона, я положил трубку, размышляя над тем, что с годами ничего не изменилось. Работа с Раулем дает вдохновение, побуждает к действию, но в то же время приносит глубочайшее разочарование. Пытаться поймать его – все равно что лепить скульптуру из крема для бритья.