серпом в руках и молодой кузнец, роющий мечом могилы. Только волосы его были
белыми, а глаза синими. Но, это точно был он. А вокруг стояли такие же беловолосые
люди. Каждый с лицом кузнеца, от млада до велика. Их было ровно тридцать, по числу
его лет. И каждый держал что-то в руках. По одному предмету из его комнаты.
Она же была одета в сияющую сталь и в руке ее был меч. Почувствовав рукоять в
ладони, она ощутила уверенность и силы, бурлящие вулканом внутри. Было по -
настоящему хорошо! Солнце играло на острых гранях… крылья не болели, а доспех
совсем не тянул к земле….
Но, вдруг, что-то изменилось… теперь все они смотрели на нее. Меч резко потяжелел, и
она увидела на нем кровь… Кровь была везде… на ее руках, на лице, брызгами был
покрыт весь доспех, а ноги запачканы по щиколотку. В глазах каждого из стоявших
читалось разное. Кто-то был зол, кто-то растерян, кто-то грустил… Алые пятна
проступили сквозь их робы, окрашивая одного за другим. Они трогали себя, не понимая, что же это, смотрели на свои руки, испачканные в крови, и валились замертво наземь.
— Это не я…. Нет! Это не я! - шептала она. - Я не могла… нет! Я не хотела…
Но они падали и падали, словно костяшки домино, а меч становился все тяжелей и
тяжелей… Сольвейг держалась за него как за спасительную соломинку, пока не разжались
пальцы. Она пыталась поднять его, вырвать из сырой земли, но корни деревьев оплели его
клинок. А потом, ратный меч превратился в прах…. рассыпался на глазах в рыжую труху.
А люди лежали на земле, медленно умирая и взгляд каждого из низ был обращен к ней.
- Но это не я! - хрипела она оправдываясь. - Я не делала этого!!!
Дева кинулась к кузнецу, который копал могилу, но он не услышал ее. Его израненные
руки горсть за горстью выгребали землю из ямы… Он снова брался за меч, и остервенело
вонзал его в вязкую сырую землю. Она пыталась дотянуться до него, но не могла…
убегала прочь, но каждый раз возвращалась на то же место. А он все копал и копал, а на
локте его проявлялись свежие кровавые шрамы… Земля была грязна, но руки его
оставались чисты, хоть и кровоточили… а одежда его - белоснежна.
Сольвейг заглянула в яму, и голова ее закружилась. Кузнец стоял по колено в крови. Но
когда он наклонялся, она уходила в землю, не оставив от себя и следа… Ноги подвели ее, стали ватными, и она полетела вниз, беспомощно хлопая крыльями. Теплая бурая жижа
поглотила ее. Она ощущала знакомый вкус на своих губах и все нутро от этого рвалось
наружу. Ее выворачивало словно бурдюк. Хотелось кричать, но она не могла.
Цепляясь за скользкие стены Сольвейг, пыталась встать, но все было зря. Она падала
снова и снова, утопая в кровавой жиже. Она пыталась звать кузнеца, но от чего-то не
могла вспомнить его имя, хотя знала его наверняка. Она вдруг подумала, что это кошмар
и нужно проснуться… но ничего не менялось. Сольвейг била себя по лицу, но и это не
помогало. Когда силы наконец оставили ее, дева посмотрела вверх, в пьянящее высотой, голубое небо. И вспомнился вдруг родной дом. Сильные руки отца и светлый лик матери, сияющий добротой…
- Простите меня все… - прошептала она, и опустив руки, безвольно погрузилась на дно.
Бурая густая жижа, хлюпая и пузырясь поглощала ее окрыленное тело.
— Вот и все, - сказала она себе. - Такой вот, красочный конец….
Но вдруг, когда Сольвейг окончательно отчаялась, чья-то сильная рука схватила ее за
шиворот и выдернув из смердящей тленом могилы, опрокинула на живот… Рвотные
массы хлынул наружу, освободив глотку. И она снова смогла дышать!
Жадно глотнув воздуха, дева подняла глаза, и увидела кузнеца. Он крепко держал ее за
плечи, опустив головой вниз. Лицо его было хмурым, но сам он, будто светился
изнутри… Неярким, мягким светом, словно затухающая восковая свеча, оставленная на
окне, в лучах утренней зари.
- Прости и ты, не моя это вина… - хрипло прошептала она.
- Не твоя… - успокоил он ее. - Не твоя….
К утру следующего дня Сольвейг пришла в себя. Кожа ее была бледна, а по телу гулял
мороз. Лежа под кипой одеял, она никак не могла согреться. Небо было пасмурным и
моросил дождь. В комнате не было никого, окна были закрыты, а у кровати стоял пустой
медный таз, и тряпка с ведром. Где-то внизу позвякивала посуда и вкусно пахло едой.
Когда она проснулась в следующий раз, котелок уже стоял на столе, рядом с ней. Кузнец
тоже был недалеко. Он поправлял тлеющие дрова сидя у камина. Заметив, что она
проснулась он ни сказал ни слова.
- Прости меня, - снова прошептала она. - Я не умею по-другому.
- А хочешь? – мягко спросил он.
- Хочу ... наверное, - прошептала она и слезы покатились с ресниц.
Кузнец выглядел жутко усталым. Он не спал уже сутки и валился с ног. Присев рядом, он
пощупал ее лоб.
- Тебе надо поесть, - сказал он так же мягко.
Арон помог ей сесть и налил в глиняную миску содержимое котелка. Трясущимися
руками, Сольвейг пригубила ее и, пряный, дымящийся бульон смягчил ее пересохшее
горло. Тепло медленно разлилось по нутру. Сначала согрелись ноги, потом потеплело в
плечах. Вскоре на лбу проступил мелкий пот. Прикончив почти весь котелок, Сольвейг
блаженно завернулась в одеяла и снова прикрыла глаза…
- А ты светишься в темноте…
Арон прощупал ее лоб еще раз, он был горячим. А тело ее трясло мелкой дрожью.
- Ты еще бредишь.
- Нет… - прошептала она. - Ты светишься….
Арон потянулся устало. Кризис видимо миновал, бестию больше не рвало. Хорошо, что
ночью была гроза и никто не слышал ее икотного рева. Пришлось здорово попотеть, чтобы удержать ее в беспамятстве, особенно, когда она задыхалась. Сколько же было
потрачено сил…
Накормив валькирию, кузнец тоже поел. И теперь глаза его сами собой слипались. Дождь
монотонно стучал по крыше и ставням, солнце и не думало выглядывать из-за туч. Как же
хотелось спать! Скинув на ощупь свои сапоги, Арон избавился от сорочки, будто
веревкой, сдавившей его грудь, и повалился на софу, уснув раньше, чем голова коснулась
постели...
Дрожащая, Сольвейг, выкинула подушку из-под его головы и не слишком бережно
подтянула парня к себе под одеяла. Было очень приятно прижаться грудью к его теплой
спине, а руками обнять сильное тело. Согревшись живой теплотой, она перестала
дрожать. Вдыхая слабый аромат его чистой кожи, она забылась спокойным сном.
Глава 10. Слезь с меня.
Арону не приснилось ничего. После тревожной бессонной ночи, он не уснул, а упал в
бездонную яму. Общение с валькирией само по себе стоило огромного труда. Только одно
то, что она ходит голой, постоянно сбивало с мыслей. Он то и дело ронял взгляд на ее
выдающиеся прелести. А они, к слову, были куда крупнее чем у обычной женщины. Когда
настроение ее менялось соски твердели, грудь набухала. На простынях и мебели то и дело
возникали влажные следы от ее промежности. При его немалом росте, она, все же была на
голову выше. Но пропорции оставались неизменны, разве что ноги длиннее… А значит и
грудь ее и бедра и… все что прилагалось к ним не могло оставить его равнодушным.
Ровно, как и ее необычная кожа и крылья за спиной. В довершение ко всему скверный, взрывной характер, смешанный с высокомерием и грубостью… Однако, она прекрасно
понимала, что пока не может обходиться без него. И сей аргумент многое смягчал в
отношениях.
Но, сейчас ему было хорошо. Просто замечательно. Он спал и не хотел думать ни о чем.
Мысли прочь, и сны тоже! Только тьма и тишина. Только вот что странно… хорошо ему
было не так как бывает во сне. Как-то по-другому… и не там, где надо бы. Совсем не там!
Арон попытался открыть глаза. Но не тут-то было - веки слиплись! Пришлось потереть
