Зато здесь так тепло, как никогда не бывало, ведь здесь, в царстве потомков Кая и Снежной королевы, как будто стали чуть-чуть теплее две самые холодные льдинки — мои собственные глаза.

Я нахожусь внутри, и я смотрю с улицы на девочку за стеклом. Ей больше не холодно. И не будет по крайней мере ближайшие шесть часов. Вот какое счастье на вкус.

Лиловое.

Сцифоидное.

Доверительное.

Это был день, когда я впервые осознала, как далеко мы зашли. Не на концерте днем ранее, где PANDA представила уже третью по счету синесцену. И не после него, когда фанаты около часа не давали Пандоре выйти, требуя автограф.

Понимание того, как далеко мы зашли, появилось, когда мы паковали в пакеты мерч. Бесконечные футболки с нашим лого ждали своего часа, чтобы отправиться навстречу к тем, кого нам уже удалось согреть.

Эти люди не видели моего лица, но именно моя работа сделала их чуточку счастливее.

Двести тридцать тысяч подписчиков в группе. Полторы тысячи зрителей на каждом концерте. Почти триста проданных футболок в первый день.

Мы неслись так стремительно, что дух захватывало.

Помню, мы с Ткачом уже перед сном сидели на подоконнике и, свесив ноги вниз, допивали вишневый блейзер. Почти год назад. Сентябрь еще не успел принести с собой холод и комаров: мы будто впитывали теплоту из воздуха.

– Нужно десять синесцен. Их можно будет продавать на тунце как самостоятельный продукт. Надо успеть сделать это сейчас, потому что правового статуса у нас пока нет. И документы на товарный знак рассматривают полгода.

– Ничто не пугает меня так, как бюрократия.

– Этим даже голову не забивай. Я вообще думаю, может, как-нибудь исхитриться и сделать патент?

– Исключено, – качаю головой. – Тогда придется раскрыть механизм создания синесцен, а без него они — простой аудиоряд.

– Это не важно. Перед нами сейчас и так все дорожки открыты.

Никогда не видела Ткача таким воодушевленным. Обычно он не снимает маску серьезности, потому что в этом калейдоскопе событий серьезность и ответственность — его единственные ориентиры.

Но тогда… В тот вечер он выглядел по-настоящему счастливым.

– Десять — это очень много, – сказала я тогда. – За год справлюсь, но быстрее — вряд ли. Плюс нам ведь теперь нужны семплы Пандоры, раз мы решили делать акцент на нее.

В отличие от Юджина Ткач иногда демонстрирует чудеса тактичности. Я ведь даже не вкладывала в голос обиду, а он каким-то образом просек.

И обернулся в комнату, где Пандора заливисто хохотала, играя с кем-то в щекотку и разливая при этом пиво на кровать. Ее блестящие темные волосы разметались по пледу и наэлектризовались, как если о воздушный шарик потереть.

– Кира, – сказал Ткач со вздохом. – Это всего лишь коммерческий ход. Мы не можем раскрывать миру тебя как создателя синесцен. Подумай сама! Сразу начнется: а как, а законно ли это, а тестировалось ли это? Ты и сама не представляешь, как те, кто изрядно хлебнул славы, мечтают о тени.

– Мне все равно, Валера, – говорю. – О чем мечтают другие. Я должна быть на ее месте.

– Мы о твоей безопасности заботимся, глупая.

Ткач не юлит. Я его хорошо знаю, он действительно честен со мной. Опустим тот факт, что он недоговаривает — Пандора журнальная красавица, у нее актуальная внешность обторченной, ебанутой на всю голову провинциалки с идеально тощим телом и холодным, равнодушным лицом. Это то, что сейчас нужно зрителю, — глупо не понимать. Логика у Ткача железобетонная, вот только…

– Понимаешь, – ласково говорит Валера. – Если на тебя сейчас это все обрушится, ты и работать-то спокойно не сможешь. Представь личку, забитую вопросами о том, когда концерт, когда новая синесцена, можно ли поменять размер футболки, можно ли встретиться с тобой, чтобы подарить подарок, где обсудить подписание контракта на импорт мерча, а еще все эти эсэмэмщики бесконечные, которые будут названивать тебе с утра до ночи и рекламировать свои услуги.

Тебе будут звонить банки в девять утра и предлагать открыть у них расчетный счет. А потом они же будут перезванивать в двенадцать и спрашивать, не передумала ли ты. Тебе будут звонить по пять раз в день создатели битов, начинающие музыканты и околорэперы, желающие засветиться где-нибудь на бэке в новой сцене. Тебе будут звонить те, кто по каким-то причинам не дозвонился до меня.

А еще обсуждения твоего заспанного лица, мелькнувшего на какой-то фотке, твоей фигуры и одежды. Они будут осуждать тебя за каждый плохо накрашенный глаз, за каждую плохо подобранную вещь. За каждую неуместную, на их взгляд, ноту.

Они поднимут твои детские фотографии. Они найдут твоих одноклассников. Они всё тебе припомнят: и школу, и прыщи, и пацанский цитатник, и тройку по литературе в аттестате.

Хейтеры! Ты знаешь о том, что у Пандоры есть хейтеры? Они уже называют ее тупой безыдейной шкурой при каждом удобном случае, хотя сами даже «В лесу родилась елочка» поют с трудом. Хочешь себе такую участь?

Я молчу.

– И в списке лишь то, что мне удалось с ходу вспомнить. Позволь мне избавить тебя от всего этого.

– Ты так заботлив, – хмуро улыбаюсь я.

Нет, я вовсе на него не зла. Больше того, я сама предложила эту идею. Пандора — идеальное лицо бренда. У нее, что называется, «товарная красота», очень благородные черты лица и кожа словно из фарфора. Она выше меня почти на голову, а знакомых по всей стране у нее больше раз в двадцать. К тому же она сестра Юджина, которому можно доверять. Великолепный кандидат.

– Ей все равно, что за начинку мы предлагаем, – говорит Ткач примирительно. – И в случае чего отчитываться за все придется не вам. Юджин это понимает.

– А Пандора?

Ткач усмехается и делает глоток из бутылки.

– Пандора понимает достаточно. А я верю, что у нас у всех достаточно таланта и здравомыслия, чтобы не упустить такой куш. Еще буквально полгода-год, Кира, и мы в деньгах будем купаться! Как гребаный Скрудж Макдак! Просто нырять в бабло и в нем купаться, понимаешь!

***

Когда Юджин меня нашел, тучи снова заволокли небо. Он недоумевал, как я оказалась в ледяной воде и что вообще случилось. А я не могла ему объяснить, потому что язык категорически отказывался сплетать звуки в слова.

– Где Вербовой? – Юджин завел меня домой и захлопнул двери на ключ. – Что произошло?

Со времен того разговора с Ткачом минул почти год. Я написала свою последнюю синесцену. Мы дали еще один концерт. Количество подписчиков в нашем паблике возросло втрое.

И моя старшая сестра бросилась на высадке в окно. Это случилось накануне новогодних праздников.

– Не знаю, где Вербовой, – мне кажется, я это уже говорила как минимум раз десять. Юджин обреченно вздохнул:

– Вы пошли гулять. Ты сказала, у него там какая-то информация. Что дальше было?

– Я сказала, что Фанагорея заброшена, он взбесился и напал. Но мне удалось вырваться и улизнуть.

– Хорошо, а потом он куда делся?

– Ты издеваешься, да?

Но он не издевался. Он смотрел на меня так, словно сам сейчас утопит.

Отмотать бы время назад. Эта суперспособность всегда казалась мне самой желанной.

Мы теперь здесь, вдали от цивилизации. Ругаемся, пытаясь понять, куда делся утопленник из заброшенного города, что, по его словам, и не заброшен вовсе.