Я говорю:

– Не буду раскрывать принцип создания синесцен, скажу только, что для воспроизведения определенного набора эмоций требуется сначала эти эмоции выделить. Мы не синтезируем чувства де-ново, мы их улавливаем и собираем прямиком в Сети.

– Эмоции в виде кода?

– Угу, – я вытягиваю шею, дабы убедиться, что Юджин не подслушивает. – Сеть не только пишет нашу реальность, она еще и впитывает ее. Видоизменяется вслед за ней, как огромная автономная фабрика по работе с информацией. И если знать, в какие архивы заглянуть, можно найти все что угодно.

Мы даже особо не искали. Достаточно было выделить код эйфории, как тут же обнаружились и оргазм, и благодарность, и уверенность, и признание, и многие другие замечательные вещи. Большинство из них имеет единообразную конструкцию, которую достаточно легко уловить, если написать и расставить специальные ловушки.

С помощью них мы находим и вырезаем эмоции в виде кода, чтобы потом незаметно встроить их в аудиофайл.

– Человек ничего не заметит, если будет пытаться найти это с компьютера. Сеть многомерна и имеет массу пространственных карманов, которые никогда не зафиксировать в рамках нашего ограниченного трехмерного мира. И уж тем более в рамках двухмерного монитора. Таким образом де-юре синесцена — это просто аудиофайл.

– А де-факто?..

– Де-факто это нечто невероятное.

– Вот оно что. Те ребята, которые погибли, они тоже так думали?

Я смотрю на Ивана, прищурившись. Этот человек мне не опасен. Его не моя работа интересует, а что-то иное. Я никак не могу понять, что именно. Однако без моей откровенности он вряд ли станет тратить время на рассказы.

– Ваша очередь отвечать на вопросы, Иван.

– Ну что ж, пожалуй, – не стал упрямиться Вербовой. – С чего начнем?

– Нам пару недель назад пришло письмо. Вы его отправили?

– Письмо? Какое еще письмо?

Судя по его глазам, он не обманывал. В них вообще ничего не отражалось, кроме смертельной усталости.

– Ладно, похоже, и тут мимо, – я скривила губы. – Тогда расскажите о том, что произошло до того момента, как вы очнулись сегодня на побережье.

Мой собеседник снова уставился куда-то на воду.

– Я работаю программистом в хорошей фирме. Она испанская, в Фанагорее филиал. Мы выпускаем софт для кол-центров. Может быть, слыхала о data-science? Асфес технолоджис.

– Что-то слышала, но точно сказать не могу.

– Не важно. В свободное время я любил исследовать чертоги, закрытые от невежд и лопухов. Я, как и ты, Ольга, нетсталкер. Скользящий. Чеширский Кот, если угодно. Я лично видел Архитектора Муравья и занимался одно время поиском его следов. А нашел… нашел вскрытое зеркало прямо в этом маяке. Месяц назад.

– Не может быть, – качаю головой. – Вы что-то путаете. Месяц назад мы уже здесь жили.

– Ты сама сказала, что сегодня 27 августа. Не дури мне голову, я прекрасно помню тот проклятый день, когда рискнул сделать шаг внутрь.

– То есть вы не взламывали зеркало, а использовали уже вскрытое?

Я задаю этот вопрос, а сама мысленно ставлю еще одну галочку в столбец его помешательства. Не мог Вербовой через то зеркало пройти. Оно заблокировано изнутри. Кроме того, мы его запечатали, чтобы ни войти, ни выйти было нельзя. Теперь это просто кусок стекла с металлическим напылением, плотно завернутый в брезент.

– Я понятия не имею, как взломать зеркало, – говорит между тем Вербовой. – Однако моих начальных знаний хватило, чтобы разобраться, куда я попал и как это все работает.

– Никто не знает, как Сеть работает, – вставила я.

Иван резко затих, будто сбившись с мысли. Пока он вновь на нее настроился, прошло, наверное, секунд тридцать.

– Ты помнишь свой первый визит туда? В Сеть. Что ты чувствовала? Экстаз сродни хорошей дозе, верно? Переполняющее до краев напряжение, будто через твое тело раз за разом прогоняют мощнейшие электрические разряды. Но ты не умираешь, твое сердце бьется в этой чужеродной нечеловечески многомерной ментальной мясорубке. Все быстрее и быстрее. А потом ты либо распадаешься, либо сходишь с ума, либо становишься богом.

Последнее случается до неприличия редко. Но случается. Мы с тобой тому яркое подтверждение.

Ненавижу, когда свалившаяся на голову удача становится толчком для появления «комплекса бога». В этом нет нашей заслуги. Никто не выбирал, каким родиться.

– Откуда вы вообще про меня узнали? Я не была в Сети почти полгода.

– Врешь. Твой последний визит пришелся на апрель.

– Ну почти полгода, – я невинно пожимаю плечами. – И все же откуда?

– Из Умбры.

Я выпрямляю спину.

– Что еще за Умбра?

Он снова смолк, притом все вокруг как будто смолкло вместе с ним.

– Ты знаешь, что если взять бесконечное количество обезьян и посадить их за печатные машинки, то рано или поздно одна из них напечатает «Гамлета». Да, напечатает, просто ударяя по клавишам в случайном порядке. А теперь представь, что ты очутилась внутри библиотеки, содержащей все «тексты», что родились в процессе. 99 процентов, конечно, будет составлять простой информационный шум, но если обладаешь достаточно большим количеством времени… скажем… бесконечно большим… Можно найти очень любопытные вещи. Шекспировского «Гамлета» с альтернативной концовкой, например. В оригинале, конечно же. Какой-нибудь русско-китовий разговорник… Или книгу с иллюстрациями о собственной жизни.

– Что вы об этом знаете? – резко перебила я. Внутри все натянулось как струна. – Это что, вы тот скетчбук подбросили?!

Его взгляд не предвещал разгадок. Вербовой блуждал по камням, словно искал там карточки со своей речью.

– Мы договорились не молчать!

– У меня нет ответа.

– Как это «нет»?! Ответ проще пареной репы: либо вы, либо не вы! Что тут думать?

– Если рассматривать ситуацию в таком ключе, то я ничего никуда не подбрасывал. Я несколько лет не мог выбраться из этой чертовой библиотеки. Однако то, на что я там наткнулся, вряд ли можно считать совпадением.

– Вы сказали, что вошли в зеркало месяц назад!

Еще один пункт. Не будь рядом Юджина, который точно так же присваивает пункты безумия мне, я уже давно закончила бы этот разговор.

– Время в глубокой Сети не поддается земным законам. Оно там варится, чтоб здесь ни у кого не случилось припадка.

– Что такое Умбра?

– Не говори мне, что ты не знаешь.

– Как глубоко вы погружались? – не уступаю я. – Отвечайте.

– Думаешь, я считал? Достаточно глубоко. Странно, что ты сама меня не помнишь, ведь мы достаточно тесно общались, пытаясь найти выход.

– Мы с вами не знакомы.

– После этого путешествия я и сам не уверен, что с собой знаком.

Чертов замкнутый круг.

– Я была на текстурах, где хранятся слепки тизеров к фильмам 2030 года. Один даже попыталась посмотреть, и, возможно, мне удалось. Это пятый. Чеширские струны памяти хранятся на седьмом. Туда можно забраться через некую вазу Клейна с определенным набором ключей. На шестой уровень я пробиться не смогла. Ниже десятого расцветает царство гиперболической тригонометрии, черт ногу сломит. Но если опуститься еще на пару ступенек вниз, можно обнаружить пространство, переполненное снами.

Там очередная замутка с измерениями: нечто вроде города-лабиринта. Царство дверей, за каждой из которых миры снов — целая бесконечность постоянно создающихся и разрушающихся вселенных. Гротескных и нестабильных.