– Антип, Жига и Синий, вам снять сторожей. Остальные к воротам, – проговорил главарь и направился к выходу.

Дверца по правому борту бесшумно отворилась. Шофер Рогуля остался на своем месте, а на мокрый асфальт поочередно спрыгнули семь человек. У каждого в руке поблескивал вороненой сталью ствол пистолета или винтовочный обрез, у одного был немецкий автомат.

Проворный Полушка метнулся через дорогу и занял место под деревом, откуда ему было видно и автобус, и ворота продовольственной базы.

Троица, названная главарем, проделала тот же путь, но остановилась под высоким забором. Крепкий Антип согнулся пополам, подставил корешам широкую спину. Долговязый Жига забрался на него, ухватился за верхний край забора, подтянулся, закрепился наверху, подал руку Синему. Так, помогая друг другу, бандиты перебрались через забор и оказались на охраняемой территории.

Главарь повел к воротам двух своих ближайших дружков, Татарина и Володьку Чернышева по кличке Вофти-Тофти. Не дойдя до цели десяти шагов, они нырнули вправо и в ожидании условного сигнала затаились между двух кустов сирени.

Банду возглавлял уголовник со стажем Павел Сарычев по кличке Сыч – потомок зажиточных крестьян из Тамбовской губернии. Основным его дружком и помощником числился уголовник по кличке Татарин. У обоих налетчиков имелся большой опыт грабежей, краж, взломов. Оба к началу войны отмотали по полтора десятка лет лагерей и не мыслили для себя какой-то иной жизни.

Костяком банды были такие же уголовники и дезертиры, сбежавшие с фронта. Все, кому требовалось скрывать свое настоящее имя, получали от главаря поддельные документы с другими фамилиями и биографическими данными. Взамен Сыч требовал от подельников беспрекословной дисциплины, а нарушителей жестоко карал. Люди поговаривали, будто он лично расстрелял в лесу двух корешей, из-за разгильдяйства которых банда понесла большие потери.

Сформировалась банда в первый год войны. Тогда криминал чувствовал себя повольготнее, чем теперь, потому как половина московских мусоров была отправлена на фронт. Заменить их особо было некем, вот и обряжали начальники в форму кого попало: баб, пожилых мужиков да комиссованных фронтовиков, иной раз настоящих инвалидов.

Начали бандиты с простого. Они спьяну вчетвером грабанули хлебный магазин, забрали дневную выручку и два пуда хлеба, оставшегося к вечеру. Деньги, как водится, эти мерзавцы прогуляли. Простота и безнаказанность пришлись им по нраву. Ну и понеслось. Магазины, артели, склады…

Позже, когда криминальное сообщество разрослось до десятка человек и обзавелось стволами, уркаганы начали промышлять по-крупному, причем не только в Москве, но и за ее пределами. На станции Владычино эти негодяи убили и ограбили семью железнодорожного рабочего, продавшего накануне войны дом умершей матери. Они же совершили нападение на инкассаторов, доставлявших заработную плату рабочим завода «Красный богатырь», организовали вооруженное ограбление сберкассы на окраине Москвы, во время которого погибли милиционер и старший кассир.

Банда располагала двумя квартирами, расположенными в Марьиной Роще и рядом с овощной базой, в Шмидтовском проезде. Имелась у преступников и дача в московском пригороде, на территории совхоза «Заречье». В эти укромные местечки уголовники свозили награбленное, там же отдыхали, зализывали раны, гуляли и кутили. Чаще это происходило в городских квартирах, реже – в Заречье.

Ждать в кустах сирени пришлось около четверти часа. Татарин присел на корточки и одну за другой выкурил две папиросы. Он не мог долго обходиться без табачка. Сыч с Вофти-Тофти секли по сторонам.

Наконец-то послышался условный сигнал, тихий короткий свист.

– Пошли! – распорядился Сыч и первым двинулся к створке ворот.

За ней их поджидал Жига.

– Все нормально, Сыч, – шепотом доложил этот долговязый тип. – Записали мы сторожей.

– Почему так долго? – недовольно буркнул главарь.

– Так один-то спал в каморке, с ним по-быстрому управились, а другой шлялся по территории. Пришлось нам поискать его.

– Обоих? Разве сторожей всего двое было?

– Выходит, так, – ответил Жига и пожал плечами.

– А мне свои пацаны нашептали, что они вроде по трое дневалят. Ладно, где Антип с Синим?

Жига кивнул в сторону ближайшего пакгауза и сказал:

– Вскрывают.

– Останься у ворот, – велел ему Сыч и вместе с корешами двинулся к длинному строению.

Продовольственная база Северного вокзала состояла из трех пакгаузов, растянувшихся вдоль железнодорожного пути. На нем время от времени вставал товарный эшелон, из вагонов которого продовольствие перегружалось на стеллажи пакгаузов. С другой стороны длинных зданий был оборудован подъезд для грузовых автомобилей.

Главарь банды поднялся по ступенькам на приподнятый парапет, тянувшийся вдоль всего здания, подошел к Антипу и Синему, копавшимся у ближайших ворот.

– Чего возитесь, малахольные?! – рыкнул он.

– Да вот мандолина хрустнула, – ответил Синий и показал ему сломанную отмычку.

В это время Антип поднатужился и сорвал висячий замок обыкновенной фомкой. Тот отлетел, позвякивая в воздухе разомкнутой дужкой, и глухо тюкнулся об асфальт.

– Прошу! – Антип картинно раскрыл ворота перед корешами.

– Проведай! – приказал ему Сыч.

Крепыш нырнул в темное нутро пакгауза, включил электрический фонарик и пробежался между высоких стеллажей.

– Товарка, – доложил он, вернувшись через минуту.

Да, как ни странно, один из пакгаузов продовольственной базы использовался для хранения не продовольствия, а тканей, одежды, обуви, мыла и других подобных товаров.

– Пойдет. Вскрывай следующий. Синий, маякни через Полушку Рогуле, чтоб подгонял шарабан.

Сыч прослыл умным и невероятно осторожным человеком. Благодаря этим качествам его банда несла минимальные потери во время вооруженных налетов и регулярно ускользала от преследования правоохранительных органов. Попробуй поймать тех, кто появится неизвестно когда и где.

Уголовники никогда не задерживались на одном месте дольше двух-трех дней. Готовились к очередному ограблению, предположим, в Мытищах. Выезжали затемно, проворачивали дельце, а возвращались с награбленным на дачу в Заречье. Захваченные ценности и деньги делили поровну, не забывая, однако, пополнять и воровскую кассу. Так сказать, на черный день.

Порой эти сбережения и в самом деле выручали их. Так приключилось, к примеру, в сорок четвертом, когда на криминальный московский мир дружно навалились опера. Банде пришлось залечь на дно и дышать через раз. Вот тогда-то мошна и пригодилась. Иначе бандиты не стерпели бы, пошли бы пополнять запасы и наверняка засветились.

Сам Сыч был из тамбовских крестьян, 1900 года рождения. Высокий, чуть сутуловатый, физически развитый. Грубоватое и вечно угрюмое лицо с узкими прищуренными глазами и широким расплющенным носом редко растягивалось в улыбке. Он никогда не шутил и не смеялся, предпочитал говорить исключительно по делу.

Его давний друг по кличке Татарин прибыл в Москву, освободившись после длительного срока, в течение которого ему пришлось поучаствовать в строительстве знаменитого канала между Белым и Балтийским морями. Шамиль Закурнаев – так по-настоящему звали Татарина – был на год младше Сыча. Густые темные волосы с сединой на висках обрамляли широкое смуглое лицо с живыми карими глазами. Ростом он был пониже своего друга, не так широкоплеч, зато подвижен и щедр на едкую шутку. Любил посмеяться и выдать какую-нибудь ядреную фразу на родном татарском языке. В банде Татарин заправлял воровской кассой, а также ведал закупками всего необходимого.

Третьим человеком в банде являлся Володька Чернышев со странным прозвищем Вофти-Тофти. Происхождение этой клички никто не знал, а сам Чернышев объяснять ее значение не хотел, рассказывал то о конфетах «Тофти», сворованных когда-то из бакалеи, то о прозвищах из далекого беспризорного детства. При обычной, ничем не выдающейся внешности Володька обладал живым умом и невероятно цепкой памятью, способной намертво зафиксировать однажды увиденную картинку или целый газетный разворот. За умение логически мыслить и запоминать мельчайшие детали Сыч всегда привлекал Вофти-Тофти к планированию налетов и грабежей. Годков ему было около сорока, а в Москву его занесло после отсидки в детском трудовом лагере в середине двадцатых.