Из хитреца вытапливает жир.
Немейский лев грызет Геракла с хрустом,
Разит Эрота Фебова стрела;
Киприда же, в чем пена родила,
На хитром ложе любится с Прокрустом.
В изгнании великий умер Пан,
Сиринга мчит, преследуема быдлом;
Полны конюшни Авгия – повидлом,
И трезвенник Силен от жажды пьян.
И свой же лик Нарциссу ненавистен,
И мучит уши пение сирен;
И Хронос, похотливый старый хрен,
Срывает лифчики с кричащих Истин…
Троянский конь – могучий коренник,
А пристяжные – Хризаор с Пегасом.
Вопи, Орфей, в пустыне скорбным гласом! –
Все мчится птица-тройка напрямик:
Несется, вдаль безудержно стремясь,
И сеет за собой метаморфозы.
Как хороши, как свежи были розы,
Моей страною брошенные в грязь!
На помраченный век пенять Судьбе –
Негоже: ты – посланник, хоть и пленник.
Но все же, дорогой мой современник –
Ужель и правда весело тебе?
17 августа 1990
После битвы
Гей вы! слушайте, вольные волки..!
Валерий Брюсов
На скатерти снегов – огрызки тел.
Сначала – левый глаз, а после – правый, –
И сытый ворон медленно взлетел,
Запасливо неся кусок кровавый.
Седок примерз к убитому коню,
И волчье солнце встало над равниной.
В нехитром списке волчьего меню
Сей ночью – человечина с кониной…
Нагих и мертвых вьюги замели;
Орда ушла, укутана в тулупы.
Кочевник, хищный гость чужой земли,
Не прибирает вражеские трупы.
И гимном вольной жизни кочевой
Вороний грай звучит, – и волчий вой.
1986. 2006
От – и до
От варяга – до опричника,
От святого – до язычника,
От единого – до розного,
И от Мудрого – до Грозного.
От блаженного Василия –
До босяцкого насилия,
От высот – до дна до самого,
От Яфетова – до Хамова…
А от чистого – да в сторону,
А от голубя – да к ворону:
Гонит рок лихую братию
От пророчества – к проклятию.
Коль от грабелек – до сабельки, –
Так от морюшка – до капельки:
От растерзанного барина –
До симбирского татарина,
От царево – до Емелино,
От дозволено – до велено;
От убранства – до убожества,
От любви – до скотоложества,
От позора – до побоища,
От побоища – до гноища…
В саду ягода смородина!
От и до вкусила Родина:
От свободного парения –
До свободного падения.
8 октября 1992
* * *
На челе его горит…
А. К. Толстой
И не помнил Бога, и не ведал страха
Снявший с Государя шапку Мономаха.
Мчатся год за годом, и за горем горе…
И все легче шапка.
И горит на воре.
9 сентября 2007
* * *
Памяти моего прадеда, генерал-майора Григория Степановича Шувалова, расстрелянного большевиками в Крыму
России нет – она себя сожгла…
Максимилиан Волошин
Оплачь ее. России нет в помине.
И пахари мертвы, и палачи,
Заржавели орала и мечи,
И тать угрюмый крадется в ночи
На голос вопиющего в пустыне.
Угас огонь. И тает струйка дыма.
Все истребил Кащеевский разбой.
Убийцы спят бесчувственной гурьбой,
И плещет море крови голубой,
Баюкая счастливый берег Крыма…
Скончалось царство бешеного волка –
Смердящего настанет царство пса!
Не ждите чуда, девица-краса:
Молчат вокруг столетние леса,
И в стоге сена спряталась иголка.
13 февраля 1993
Фотоснимок
Голодный – тих, бездомный – робок…
Задворки каменных коробок.
Забыв вражды старинный зуд,
Собака с кошкою бок о бок
Кусок отысканный грызут.
Зверь, притерпевшийся к нужде,
Отверг звериные скрижали.
Одной бедою вас прижали –
И, словно при лесном пожаре,
Вы позабыли о вражде.
1986
Синий троллейбус
Геннадию Зельдовичу
Твои пассажиры – матросы твои…
Булат Окуджава
Задняя дверь отнялась у троллейбуса.
Выйти – что выдать решение ребуса!
Публика зычно взывает к водителю,
Будто ребенок капризный к родителю.
Здесь поголовно становятся ловкими,
Крепкими – между двумя остановками.
Публика рвется сквозь крики и прения,
Публика борется с силою трения,
Публика смята, зажата, раздавлена;
Здесь торжествует учение Дарвина.
Двери берутся младыми и старыми,
Словно ворота Рязани татарами:
Людям не терпится выбраться первыми,
А не за разными прочими стервами.
В синем троллейбусе душно от ругани,
В синем троллейбусе дети испуганы,
В синем троллейбусе – давка и паника.
В синем троллейбусе – гибель «Титаника».
21 января 1985
До – и после
I.
Налагали вериги,
Объявляли устав,
И порочили книги
Не листав, не листав…
Если власть-недотрогу
Огорчишь невзначай,
Если ступишь не в ногу –
Отвечай, отвечай,
Раскрывая не шире,
Чем положено, рот!
Но машинка четыре
Экземпляра берет.
И запретная Муза,
Неизменно бела,
В черном чреве Союза,
Как Иона, жила…
А служители Феба,
Как во все времена,
Много просят ли? Хлеба,
Табаку, да вина –
Пусть маячит упрямо
И в морозы, и в зной
Тень ревнивого Хама
Над ленивой страной –
В переплетные глянцы
Не стремятся они,
И, как древле спартанцы,
Могут биться в тени.
II.
Стали падшею кастой
Нагонявшие страх,
И в кремлевской, в зубастой
Заворочался прах.
На верху пьедестала –
Пустота, пустота,
И не стало, не стало
Живоглота-кита.
И разверзлась утроба,
И выходим на свет,
Как из черного гроба…
Только берега – нет.
Молкнут ритмы отныне:
Ничего впереди!
На бездонной равнине –
Даже эха не жди!
Но – быть может, не сразу,–
Все же выплывем, хоть
Источает заразу
Кашалотова плоть:
Разлагается туша,
Раздувая бока…
А желанная суша –
Далека, далека…
Вспомни давнее чувство –
И бестрепетно стой:
Для искусства искусство –
Звук отнюдь не пустой.
Пой спокойно и смело
На останках тюрьмы.
