– Да вы что повалились, трусы!?… он же вас только пугает!… видите, он даже ни в кого не попал! А ну вперёд бездельники, а то никто из вас не получит золота! – вскричал он, и его последняя фраза возымела своё действие. Охотники, соскочив с земли, с ещё большим рвением бросились на Огонька.

Конечно же, он бы мог не биться и свободно улететь, но тогда получилось бы, что он оставил им на растерзание Митяя. А мысль о том, что разбойники могли бы сделать с его другом, коробила его, поэтому выход был только один, принять бой. И он бесстрашно вступил в схватку. Как бывший солдат Огонёк прекрасно знал тактику боя, но применял её осторожно, не желая причинить лишнего вреда атакующим. Он не ставил себе целью поразить своих врагов насмерть, нет, он этого абсолютно не хотел. Ведь он прекрасно понимал, что это тоже люди и, нападая на него, они просто заблуждаются.

Толстая кожа и прочная чешуя надёжно защищали его от мощных ударов колющего оружия. А поэтому он больше старался обороняться, аккуратно расталкивая всю эту свору злобных глупцов по разные стороны. Притом не ломая им костей и не калеча их. Почуяв такое его поведение, охотнички осмелели и, проявляя не дюжее упрямство, выкрикивая всякие мерзости-гнусности, стали атаковать, с ещё большей силой выискивая у него уязвимое место. А таким местом была его змеиная шея.

Всячески увёртываясь и меня цвета, а то и становясь невидимым, он, стараясь не подпускать никого к шее, осторожно, дабы ненароком не замять людей пятился спиной к скале. А в это время Ефрем бормоча себе под нос, страшное заклинание целился из серебряного лука заговорённой стрелой прямо в его большие глаза. Заметив такую хитрость колдуна, Огонёк, изловчившись с грациозностью хрупкой лани, увернулся от выстрела. Стрела, ударившись о скалу, упала прямо у порога пещеры.

– Ах ты, змий вертлявый! – заорал на него не своим голосом Ефрем и от досады, что не попал, с размаху бросил в Огонька лук. И не успел лук ещё коснуться земли, как Ефрем прямо на глазах у всех начал приобретать очертания дикого вепря. Резко увеличился в размерах, сделавшись ростом с деревенскую печь. Тело его и руки покрылись жёсткой шерстью, изо рта вылезли кривые клыки, а сам рот превратился в пасть.

– Загоняй его на меня! Ослепить его! Копьё мне! Покончить с ним! – взревел Ефрем превратившись в вепря и, выхватив из рук замешкавшегося охотника пику, замахнулся ей на Огонька. Разбойнички, увидев в кого, превратился их предводитель, на мгновение ошалели и даже перестали кричать. Но вдруг в этой наступившей тишине откуда-то из чащи раздался девичий крик.

– Митяй!… Митяюшка!… – это кричала Алёна. Она, не дождавшись любимого, почуяла неладное и поспешила в лес, к Огоньку желая разыскать своего Митяюшку. Девичье сердце вещее и знает где надо искать любимого.

– Ага, вот я тебя сейчас!… – злорадно воскликнул Ефрем-вепрь и рванулся к Алёнке навстречу.

– Беги Алёночка! Беги доченька! – отбиваясь от вражеских багров и пик закричал Иван-Огонёк, и рьяно бросился ей на помощь. Но было поздно, проворный колдун, обретший новый вид ужё схватил Алёнку и потащил её к скале.

– Иди сюда девица, иди сюда красавица… – ехидно шипел он, толкая сопротивляющуюся Алёнку вперёди себя.

– Ну что чудище солдатское, сдаёшься?… или же я сейчас одним ударом лишу её жизни!… – завопил колдун и для убедительности своих злодейских намерений взял меч у стоявшего рядом разбойника.

– Смотри, что я сейчас с ней сделаю!… – опять вскричал он и поднёс острое лезвие меча к белоснежной шее, побледневшей от ужаса Алёны.

– Да что же ты делаешь-то!? Не смей её трогать!… отпусти ребёнка! Ведь у тебя же у самого дочь есть,… а если бы с ней также поступили?… – пытаясь урезонить его, в отчаянье закричал Огонёк.

– Какая такая дочь? Уж не Медея ли?! Дурачьё, ведь это же мною убиенного, братца Нефёда, честного купца, дочь! Я её и выдал за свою! Ха-ха,… да нам колдунам такая обманка только и нужна, а вы недотёпы и попадаетесь на эти уловки! Так что жалеть твою дочь Иван-солдат я не стану!… считаю до трёх и снесу ей голову!… – в ответ заявил колдун и взмахнул мечом.

– Всё хватит! Воля твоя! Хочешь, убей меня, хочешь в червяка преврати, но только Алёночку-доченьку отпусти! – окончательно престав сопротивляться, воскликнул Огонёк. Охотнички тут же словно мухи облепили его и начали верёвками вязать.

– Отец! Так это ты мой отец?… да как такое, возможно? услышав всё, выкрикнула Огоньку Алёна.

– Да, так и есть,… но не по своей вине я стал таким,… это всё он виноват,… он меня за службу мою честную в чудовище заколдовал,… чтоб я людей пугал да ему не мешал… – откликнулся её отец-Огонёк, глядя в родные глаза дочери.

– А ты и не знала?!… вот так веселье! Ха-ха-ха! Моя взяла! Быть твоему отцу червяком! – задрав к верху свою страшную кабанью голову, злобно изливался диким хохотом колдун.

И вдруг в этот момент, едва он на секунду отвёл свой меч от Алёны, стрела, та самая выпущенная им заговорённая против колдовства стрела, пронзила его тело. Вмиг изогнувшись словно червь, нанизанный на крючок, он свалился у ног Алёночки и, дрожа всеми чреслами, как бесхребетный слизень, тут же стал превращаться в бурую пахнущую болотом массу.

– Никто не смеет угрожать моей невесте! – подняв над головой тот самый серебряный лук, стоя у выхода из пещеры, громогласно воскликнул Митяй. А это был именно он. И солнце, отражаясь в серебре его лука, хлестнула ярким блеском по глазам опешивших разбойничков. Так уж получилось что Митяй, очнувшись от колдовского зелья, и оставаясь в пещере незамеченным, сначала подобрал серебреный лук с заговорённой стрелой, а потом, улучив момент, выстрелил из него в злодея. И как раз вовремя.

Его выстрел был настолько меток и удачен, что стрела, попав в колдуна, пронзила его насквозь и лишила защитных колдовских чар, тут же превратив в ничтожество. Злодей растаял как туман, а вместе с ним ушли и его заклинания со злобными наветами. Алёнка и Митяй бросились на встречу друг к другу. А видевшие как их предводитель колдун растворился, охотнички – разбойнички, отойдя от обуявшего их оцепенения, мгновенно бросились врассыпную. Да так рьяно, что их после этого никто и никогда более не видел.

Огонёк же скинув с себя верёвки, кои успели набросить на него злодеи, вдруг стал быстро уменьшаться. Чешуя с него осыпалась, хвост отпал и испарился, а из крыльев и лап сразу появились руки и ноги. Вместо звериной кожи да чешуи чудища, на нём новая одежда, воина русского очутилась, и так ему в пору пришлась, что он только диву дался. Вот и превратился Огонёк опять в Ивана солдата. Тут уж и Алёнка его сразу признала. Она хоть и маленькая была, когда он исчез, а ведь всё равно помнила его, потому как очень любила отца-батюшку. Стоят они все втроём обнялись, радуются, а тут из соседних кустов Агей с Игнатом на карачках выползают. Они-то по трусости своей весь бой так в кустах и просидели.

– Ой, прости нас брат,… прости солдат,… и ты не держи на нас зла Алёна,… мы как во сне всё это время были,… все его приказы выполняли, сами себя не чуяли… – каются они, прощенья просят.

– Ну, то-то же,… хорошо прощаем мы вас! Только вы теперь же отправляйтесь к матушке с батюшкой, и накажите им, чтобы они тут же шли в дом к Марфе, матери Алёниной и ждали нас там! А мы чуть погодя явимся к ней да свадьбу нашу с Алёнкой справлять начнём! Вы тоже там будьте и гостей честных приводите! – на радостях, тут же простил братьев Митяй. Облобызались они по-братски, слезу пустили, да Агей с Игнатом быстрей домой с доброй вестью побежали.

А счастливые Алёнка с Митяем и Иван-солдат пошли народ на свадьбу созывать, да к Марфе его провожать. Ну а потом конечно и свадьбу устроили, да такую весёлую, что во всём свете не сыскать. Кого только на ту свадьбу не пришло, да почитай весь посад с его околотками собрался. И ни день, ни два гуляли, а три месяца подряд и то не хватило. Вот сколько счастья да радости у народа накопилось…

Конец