в дошкольном периоде развития интеллекта ведущая деятельность – игра, а ведущий процесс нервно-психической деятельности – воображение, которое является предтечей интеллекта. Это нормально, что ребенок до школы играет! Но мы рано выдергиваем детей из этой стадии. Они не хотят учиться, чтобы готовиться к школе, не хотят делать интеллектуальные задания, потому что это не соответствует их возрасту.

Вкус продукта, выращенного в теплице, другой, чем у продукта, выросшего на грядке, – вы же легко отличите наш зимний помидор от грунтового азербайджанского? То же самое и с детьми: выращенный искусственным способом интеллект совершенно другой. Это становится видно к четвертому классу, но первые признаки можно заметить и раньше. Дети со стимулированным развитием, если не продолжать их подстегивать, выходят на естественный уровень и сравниваются со сверстниками или даже начинают отставать от тех, кто рос сам, без дополнительной стимуляции.

Мне очень близок термин «гипервитаминоз» – когда дают так много витаминов, что их концентрация становится опасной. У нас та же история с интеллектуальным развитием в дошкольном возрасте.

Идея раннего развития появилась в 1960-е годы в Америке. За прошедшие десятилетия на Западе она уже отгремела, и сейчас там идет логичный откат, но мы переняли ее с запозданием. Там идея раннего развития была воспринята, использована, были оценены ее разные результаты, к ней выработали разное отношение – а у нас интерес общества к ней возник только в 90-е, и мы пока не успели выработать к ней определенное отношение.

Идеи раннего развития основываются на том, что у мозга ребенка есть определенные способности, и их можно развивать до того, как они разовьются сами. Самый дикий вариант их реализации – это программы внутриутробного обучения, когда на беременный живот ставятся динамики и ребенок что-то слушает (потом открыли вредность этого действия и побочные эффекты, но на Западе этим долго баловались). Конечно, раннее развитие – это бизнес, он сейчас процветает в нише дошкольного образования.

Родителей еще подстегивает теория о том, что есть способности, которые можно развивать только до определенного возраста, а потом уже нельзя, поздно. Да, в некоторых областях это верно – известно, что начинать заниматься музыкой, балетом и профессиональным спортом нужно как можно раньше, – но в отношении других способностей наука это не подтверждает.

Прибавим к уже перечисленным факторам образовательного невроза нереализованные амбиции взрослых, которые тоже требуют выхода. У нас есть знакомый массажист, который долго занимался с нашими детьми. Он рассказывал об одной семье, в которой ему пришлось работать: «Там была маленькая девочка. У нее бабушка – балерина Большого театра, и мама, которую пытались сделать балериной и которая весит 120 килограмм. Девочке было девять месяцев. Первый просмотр в балет Большого театра планировался в год. И вот мама и бабушка хотели, чтобы я делал девочке массаж под нагрузкой, вытягивая конечности. А девочка пухленькая, „молочный“ ребеночек с напряженными ножками. Я, конечно, отказался».

Это смещение образовательной проекции – у нас самих возможности не было, но для ребенка мы сделали все: переехали в Москву, убиваемся на работе, чтобы дать ему самое лучшее. А бывает, что родители более или менее свободны от невроза, но их накручивают старшие родственники, и особенно часто это происходит, если рождения ребенка очень ждали старшие родственники.

С одной стороны, есть слои общества, где образование считалось ценностью и при советской власти, – грубо говоря, это так называемая советская интеллигенция. В новых условиях она не подходит под определение среднего класса, потому что в основной своей массе обеднела, однако при этом сохранила стремление дать детям хорошее образование. С другой стороны, той же целью задались малообразованные люди с высоким достатком – и это совершенно новая история, которая носит практически компенсаторный характер. Они больше склонны отправлять детей куда-нибудь в Англию, потому что при поиске качественных школ и университетов пользуются внешними критериями. Но в результате таким образом смешиваются идущая из Советского Союза традиция определенных слоев дать детям «хорошее образование» и запрос от «новых богатых». На этой почве возникает изменение общей ситуации, когда из спокойного и бесплатного образование становится платным, дифференцированным и нервным – возникает беспокойство по поводу того, чтобы не упустить возможности, выиграть конкурентную борьбу с другими детьми за «правильное» место.

Мы говорили про тех, кто невротизирован выбором лучшей доли, но есть еще родители, у которых другой невроз.

Образование – это не только интеллектуальный процесс. Это и отношения со сверстниками и учителями, и культурный, этический аспект. Есть родители, которые при выборе школы придают значение не столько качеству обучения, сколько качеству среды, в которую попадет ребенок. Это, например, семьи, принадлежащие к некой субкультуре: православные, еврейские и другие с любым этническим или религиозным компонентом; приверженцы вальдорфской педагогики[2]; любители фольклора… Для этих родителей важно, чтобы ребенку в школе прививали ценности, совпадающие с ценностями семьи. Больше всего они беспокоятся о том, как бы школа не испортила ребенка. Ими движет идея, что взгляды семьи – самые правильные, а вокруг мир, который лежит во зле, от которого надо беречься и сохранять ребенка в соответствующих условиях. В этой ситуации прежде всего важна атмосфера, окружение; не образовательный, а, так сказать, идеологический или даже духовный аспект. Люди не ставят перед собой задачу отправить ребенка учиться в Оксфорд, а стремятся привить ему собственное мировоззрение.

В этом, как и в предыдущем случае, ребенок лишается возможности как-то повлиять на выбор. Его способности и возможности не имеют значения.

Вырос возраст, когда рожают детей. Браки в 18–20 лет, рождение первенца в 22–24 становятся редким явлением. Возраст первых родов в последние семь-десять лет стал шквально расти. Сегодня в основном рожают люди, которые долго создавали для этого финансовые, эмоциональные, моральные условия. Поздний ребенок порой тяжело достается и становится действительно драгоценностью, причем не бриллиантом, а хрупким механизмом, который, с точки зрения родителей, постоянно требует точной настройки, доводки, наладки.

Когда родители тридцати пяти, а может, и сорока – сорока пяти лет задумываются о том, куда отдать учиться своего единственного или одного из двух детей, у них обычно уже есть представление о том, что такое хорошее и плохое образование, и есть какие-то цели. И в этом случае почти невозможно избежать невротических тенденций. Надо быть очень мудрым и взрослым человеком, чтобы обойтись без этого.

Помню, как меня поразило, когда однажды рядом на остановке стоял мужчина и разговаривал по телефону: «Ну как ребенок? А что делал ребенок? Как успехи у ребенка?» – и это «ребенок» произносилось с большой буквы. Потом выяснялось, что «ребенок» то ли в последнем классе школы, то ли уже в институте. И это «ребенок» звучало так, как будто это президент, премьер-министр, патриарх.

Когда этой «царственной особе» выбирают нечто, что, возможно, определит его дальнейшую жизнь, родители испытывают невероятный груз ответственности. Редко кто из мам и пап понимает, что они выбирают не для себя. Это особенное поле невроза – когда ребенок воспринимается как «нарциссическое расширение», продолжение себя, очень любимое, которое должно быть лучше тебя. Ты свои шансы использовал, но недоволен результатом, потому что кризис среднего возраста – а тут свежий, чистый шанс. И родитель надеется взять реванш.