Старший из трех, Нурмали, выехал на пару шагов вперед, наклонил голову.

— Приветствую вас, госпожа, Евгения Фарада, царица иантийская.

Он помолчал, ожидая ответа. Подняв подбородок, она свысока взглянула на него.

— Мы пришли за вами. Великий царь послал нас. Он желает видеть вас в Рос-Теоре.

— Если он хочет меня видеть, пусть придет сам, — надменно ответила она.

— У него много дел, — почтительно, будто извиняясь, сказал Нурмали. — Он послал нас, первых из его слуг, чтобы вы оказали нам честь сопровождать вас.

— Ваш царь хочет слишком многого. Он мало гостил в Ианте; мне придется самой пригласить его. Я вызываю его на поединок, передайте ему это.

Нурмали покачал головой, его длинные усы обвисли, будто в печали, но смотрел и говорил он твердо.

— Это невозможно, моя госпожа. Вам придется поехать с нами. Если вы не сделаете это добровольно, нам придется вас увезти силой.

Она откинула полу плаща, вынула ножи.

— Подойдите. Но предупреждаю: тот, кто ко мне прикоснется, проживет недолго.

Нурмали в затруднении оглянулся на остальных. Гарли громко откашлялся, но не спешил ввязаться в бой. Он ожидал встретить женщину, а увидел воина с бешеными глазами и резким голосом, и видно было, что этот воин справится с врагами даже без меча. Один из солдат со свернутой веревкой в руке подъехал к Нурмали, проговорил вполголоса:

— Мы можем поймать ее в аркан, мой господин.

Тот посмотрел на него диким взором.

— Это царица, болван!

— Пожалуйста, моя госпожа, — сказал Кафур, стараясь придать мягкость своему грубому голосу, — не заставляйте нас доставать оружие. Это никому не принесет добра.

— Вы слышали, что я сказала. Ваш царь мне должен, пускай придет ко мне сам.

— Вы сможете обсудить с ним все в Шурнапале.

Она только еще выше подняла подбородок, не удостаивая их ответом. Гарли и Кафур молчали, уступая право лидерства Нурмали. Тот повернулся к солдатам.

— Обезоружьте ее и свяжите. Только не пораньте, она нужна мне живой.

Евгения смотрела, как они приближаются, скинула плащ. Повинуясь едва заметному движению, Ланселот отступил назад, давая ей больше пространства. Время начало замедлять ход, как случалось с ней всегда во время боя: движения противников становились все медленнее, их намерения можно было предугадать заранее. Дождавшись, пока воины отъедут подальше от командиров, она бросилась на них первая. Она двигалась намного быстрее них, и эта скорость передалась Ланселоту. Через несколько минут трое военачальников в замешательстве смотрели на то, что осталось от их лучших людей. Трое были убиты, пятеро корчились на земле, еще двое легко отделались и поспешили отъехать на безопасное расстояние. Ланселот был ранен, царица спешилась и дала ему команду отбежать в сторону. В ее руках теперь был меч.

— Скоро здесь будет сотня солдат. Вам не уйти, — сказал Гарли.

— Кто-то из вас тоже может остаться здесь навсегда.

Она поманила их к себе, перекинула меч в левую руку и правой намотала на нее поднятый с земли плащ. Ее движения были почти незаметны в своей стремительности. Нурмали, наблюдавший за ней с удивленно-неверящим видом, вдруг очнулся, встрепенулся.

— Господин наш Алекос, призываю тебя. Не оставь нас в эту минуту, помоги победить! Вперед! — закричал он и бросился к женщине.

Его товарищам ничего не оставалось, как присоединиться. Олуди Алекос им помог. После долгой борьбы, измучившись и измазавшись с головы до пят в дорожной пыли, они обезоружили царицу и связали ей руки и ноги. Ей мешало платье; им удалось обмотать подол вокруг ее ног. Нурмали не мог действовать правой рукой, Гарли отплевывался от пыли, зажимая рану в левом боку, а Кафур долго не мог вдохнуть воздуха после того, как Евгения едва его не задушила.

— Ну и силища, — прохрипел Гарли, пытаясь подняться на ноги и спотыкаясь.

Кучера подогнали повозку. Втроем, собрав последние силы, они подняли женщину, внесли ее внутрь и закрыли дверь на замок. Нурмали порадовался вслух, что послушал Кафура и взял самый крепкий фургон, окованный металлом, с металлической же дверью; его тащила шестерка тяжеловозов.

Двинулись в обратный путь к Дафару, оставив солдат хоронить убитых и приводить в чувство раненых, пообещав прислать за ними людей, как только встретят свой отряд. Белый конь царицы побежал за фургоном, путаясь в поводе. Гарли привязал его к скобе, торчащей из двери повозки.

— Жаль красивого коня, — сказал он. — Видишь, какой преданный, не хочет оставлять свою бешеную хозяйку. Пусть идет с нами.

В первом же селении пришлось взять повозку. Нурмали крепился, не поддаваясь боли в раненой руке, и отказался слезать с коня, но Гарли скоро стало нехорошо. Через несколько тсанов они встретили своих людей и решили сразу же, не останавливаясь в Дафаре, идти в Рос-Теору. Солдат предупредили, чтобы молчали о том, кто находится в фургоне. Узнай об этом иантийцы, не испугались бы перегородить дорогу и отбить свою царицу. И Ланселота поэтому перевели к запасным коням — неровен час кто из селян обратит на него внимание, признает.

После долгого спора начальники решили снять с Евгении веревки и надеть кандалы, которые предусмотрительный Кафур захватил с собой. Удалось это со второго раза — из фургона пришлось вынести солдата со сломанной рукой.

— Ты бы подумала, царица, — укоряюще сказал Кафур. — У этих ребят есть родичи и друзья, они будут ненавидеть тебя.

Она ничего не ответила. В фургоне было темно и душно, он подскакивал на ухабах, так что Евгения то и дело стукалась головой о доски.

На второй день в фургон, покачиваясь от слабости, поднялся Гарли, постоял над ней, попросил:

— Говорят, вы умеете исцелять раны. Может быть, залечите ту, что нанесли? Мы быстрее доберемся до Рос-Теоры, едем медленно только из-за меня.

Она изумленно на него посмотрела и хотела спросить, не сошел ли он с ума. Но она ведь решила молчать и поэтому отвернулась к борту. Он еще пару минут посмотрел на нее сверху вниз, морщась от боли, и ушел. Фургон снова дернулся, тронулся. Во время остановок она старалась призвать к себе кого-то из солдат, чтобы заставить снять кандалы, но все они, все девяносто с лишним, были окружены броней, созданной олуди Алекосом, и она не сумела сквозь нее пробиться.

Она не могла ни есть, ни спать, только лежать в полузабытьи. Дороге, казалось, не будет конца. Но вот снаружи донеслись едва слышные крики чаек, и ветер застучался в дверь фургона. Ступили на мост через Гетту. О том, что въехали в столицу, Евгения поняла по частым остановкам и поворотам. Еще одна остановка. Загремел снимаемый замок, и дверь распахнулась. Она подняла руки, заслоняясь от нестерпимо яркого после долгой темноты света. Кафур вошел, помог ей встать и спрыгнуть на землю. Евгения едва успела оглядеться и понять, что перед ней белая стена Шурнапала, восточная, судя по положению солнца. Кафур и Нурмали подхватили ее под руки, повели через низенькую дверь, по узкой лестнице куда-то вниз. Круглый двор, наполовину освещенный солнцем, наполовину в тени высокого строения без окон, с одной-единственной металлической дверью. Рядом с ней сквозь камень уложенных на земле плит пробился нежный росток вишневого дерева; Евгения удивилась и обрадовалась ему и все пыталась на него оглянуться, когда мужчины втащили ее в эту дверь. Это была тюрьма, она слышала о ней, дворцовая тюрьма для знатных преступников. Бесконечный темный коридор, освещенный редкими факелами, закрытые двери… У одной из них шевельнулось темное пятно. Завидев их, охранник загремел ключами. Евгению толкнули через порог. Кафур на секунду задержался, бросил ей под ноги ключи от оков. Дверь захлопнулась.

Евгения опустилась на пол. Он все еще качался под ней, как в фургоне. Нескольких минут хватило, чтобы прийти в себя. Первым делом она подобрала ключи, освободилась от кандалов, вскочила и ногой отшвырнула их в угол. Огляделась. Небольшая комната выглядела уютно, и мебель была дорогая. Здесь была мягкая кровать, застеленная пестрым покрывалом, тяжелый деревянный стол, на котором горело несколько свечей, и стул. Стены обиты толстой простеганной тканью. Окон нет, лишь под потолком отверстие вентиляции в две ладони шириной. В стене напротив кровати была еще дверь, за которой Евгения к своей радости обнаружила ванную и туалет. Она повернула вентиль, и из крана пошла горячая вода. Забыв обо всем не свете, она принялась стаскивать с себя одежду.