Ничего для этого не делая, она стала проклятием Кафура. Сначала, получив назначение, он вспомнил о супруге царя Халена и решил найти ее, чтобы отправить в Рос-Теору в подарок своему господину, в благодарность за высокое доверие. Вот тут-то и обнаружилось, что неприступные горы скрывают уже не одну сотню мятежных иантийцев. Первые добровольцы вернулись ни с чем, да еще твердили о силе олуди Евгении, едва не сведшей их с ума. Он послал больший отряд с приказом выкурить мятежников. На этот раз не вернулся никто. Кафур вынужден был доложить о создавшемся положении в столицу империи. Алекос велел доставить царицу в Шурнапал. Управитель Рам призадумался. Вести боевые действия в горах было крайне сложно, найти там убежище царицы — немыслимо, выманить ее на равнину — нереально. А пока он думал, в народе росло волнение, пошли фантастические слухи о том, что олуди оживляет мертвых иантийцев, а шедизцев, наоборот, убивает одним взглядом. Появились пророчества, будто она вскоре спустится с гор во главе огромной армии живых и мертвых и двинется на Рос-Теору, поднимая по пути павших в боях воинов, и это войско жаждущих отмщения мертвецов победит царя Алекоса. Говорили, что она прокляла его, и проклятие уже начало действовать. Кафур понимал, что все это глупые домыслы, однако ему вовсе не хотелось, чтобы они дошли до Шурнапала. Он ломал голову, привлекал людей из Шедиза, что выросли в горах, пытался разузнать о слабостях царицы Евгении. Была идея шантажировать ее, используя дорогих ее сердцу людей, но таких осталось всего двое — сестра и дочь ее мужа, и обе они жили на Островах и занимали высокое положение там. Кафур слышал также, будто царица Евгения была близка с матакрусскими дальними родичами Хиссанов. Однако Камаким Мериан недавно получил пост министра финансов, а его жена, как сплетничали женщины в доме самого Кафура, стала фавориткой великого царя. Так что вариант шантажа отпадал. Он пытался хитростью заманить ее в ловушки, но все его планы оказывались перед ней как на ладони. Подсылал убийц — она разгадывала их намерения еще до того, как они достигали тайных горных троп.
В конце концов, забросив все дела, он сам подался на юг, взяв тысячу солдат из гарнизонов, расквартированных в Хадаре и Дафаре. Прошло уже больше года со дня последней битвы, в которой участвовал олуди Алекос; теперь он царствовал в Золотом городе, уверенный, что его верные товарищи сохранят и преумножат богатства завоеванных стран. Кафур был предан своему господину, почитал его как величайшего воина из когда-либо живших в Матагальпе и потому обязан был выполнить приказ — схватить мятежную царицу.
Деревья опять уронили все листья к тому пасмурному холодному дню, когда войско остановилось в предгорьях и его предводитель ступил на горную дорогу, за которой, где-то очень далеко, скрывалась иантийская царица. Он знал, что никакие ловушки, никакие затеи не сработают. Нужно просто идти вперед, убивая всех встречных, до тех пор, пока горы не окажутся позади, пока перед лицами его воинов не появятся равнины Шедиза. Никакой уверенности в успехе у него не было. В этом бесконечном лабиринте его армия могла легко потеряться, а противник и подавно найдет возможность скрыться. И все же следовало действовать; офицеры выслушали его приказания, изучили карту и разошлись к своим людям.
Евгения наблюдала за ними с высоты сотни метров. Тело ее ожидало на площадке над круглым озером, а дух парил над вражеским войском. Она была озадачена: враги тащили с собой какие-то большие плетеные рамы и огромные тюки выше человеческого роста. Она спустилась, чтобы прислушаться к мыслям тех, кто нес эту тяжесть, но они ничего не знали. Тогда она нашла главного. Он бесстрашно шел впереди войска — лет сорока, невысокий и полноватый, но крепкий. Рыжие волосы по шедизскому обычаю заплетены в косу, лицо выбрито. Она с завистью разглядывала отличный мундир, блестящие сапоги, огромный боевой топор. Послушав, о чем он думает, она мысленно разослала приказы своим людям. Но про тюки и рамы тут тоже ничего не было — Кафур был слишком озабочен задачей охватить людьми как можно большую территорию.
Долину, целый год служившую им домом, пришлось оставить и уйти дальше в горы. Но там по-прежнему стояли лошади, охраняемые несколькими крестьянами. Евгения и подумать не могла о расставании со своим Ланселотом, хотя теперь он стал для них обузой.
Из леса вышел Пеликен. Как и большинство мужчин, он еще несколько дней назад покинул основной лагерь, готовясь принять бой. Было бы безопаснее уйти как можно выше в тайные пещеры и переждать нашествие, но никто из них уже давно не думал о безопасности. Люди ждали в давно обжитых укрытиях, приготовив пути отхода, — собирались изматывать противника внезапными нападениями, морочить голову, заводить в глухие углы. Пеликен сделал немалый крюк, чтобы увидеть Евгению. Он подошел к обрыву, наклонился над пропастью. Ветер трепал полы плаща, заставлял его щуриться.
— Все-таки зря ты остаешься здесь. Тот офицерик наверняка участвует в походе и постарается найти это место.
— Я его прогоню, — ответила она рассеянно.
Смерть протянула лапу к ее верному другу. Евгения видела его уже мертвым, с остановившимся взглядом и струйкой темной крови, стекающей изо рта; но он был еще жив, и она вздрогнула от прикосновения горячих рук. Пеликен взял ее лицо в ладони, нежно поцеловал лоб, щеки, губы. Он любил ее и хотел, так было всегда, так было и сейчас. Если бы она могла, то ответила бы ему. Но ее сердце давно обратилось в камень, если только камень может исходить кровью, которая все текла и текла из него, стоило ей вспомнить Халена. Пеликен прижал ее к себе. Он весь дрожал, словно в бреду.
— Мне нужно было остаться с тобой тогда, на Фараде, — хрипло произнес он. — Я сохранил вам верность тогда, но к чему это все сегодня?..
Евгения высвободилась. Ее руки спокойно опустились, а он отдал бы что угодно за то, чтобы они обняли его.
— Ты заговариваешься. Для меня ничего не изменилось с тех пор. Хален для меня жив.
— У тебя даже кольца его не осталось! Он умер, Эви, а ты жива и будешь жить! Я люблю тебя, ты же знаешь, как сильно я тебя люблю!
— Пожалуйста, не надо…
Он схватил ее и тряс, как куклу.
— Ты же пропадешь здесь, сгниешь заживо! Послушай меня, Эви, я же не могу больше. Не могу больше так… Что мы будем делать, когда все это закончится? Если твоя мечта сбудется и ты убьешь его — что потом? Думаешь, я навсегда останусь твоим слугой? У меня нет больше сил!
Забывшись, он еще раз встряхнул ее, так что лязгнули зубы, замахнулся, будто хотел ударить. Она вскрикнула, защищаясь вскинула к лицу открытую ладонь. Пеликен никогда еще не видел ее слабой, и это напугало его больше, чем ее гнев. Эта вспышка лишила его силы. Он сел на землю. Евгения, тяжело дыша, смотрела на него.
— Все еще может измениться. Все изменится когда-нибудь, Пеликен. Не мучай меня и прости.
— Ты сама себе противоречишь. Говоришь, что всегда будешь любить Халена, и хочешь убедить меня, что я смогу тебя разлюбить…
Он встал, расправил плечи, с удивлением увидел слезы на ее щеках.
— Хорошо, пусть будет так, — сказал он тихо. — Надеюсь только, что меня убьют скоро, потому что такая жизнь хуже смерти.
Она прошептала:
— Что же тогда будет со мной?
— Может быть, тогда ты будешь любить меня больше.
Ее брови сдвинулись, но она слишком жалела его, чтобы расстаться в ссоре.
— Береги себя, Пеликен.
— И ты себя тоже. Может быть, все же уйдешь отсюда? Я провожу тебя до берега озера. Там тебя никто никогда не найдет.
— Нет. Отсюда мне удобнее видеть. Ничего со мной не случится.
Он еще раз обшарил глазами ее лицо, не нашел того, что искал, и пошел к лесу. Прижав руки к груди, закусив губы, Евгения смотрела, как он, не зная о том, уходит навсегда. Она уже набрала воздуха, чтобы крикнуть и вернуть его, как тогда, на Фараде, но крик замер в горле. Даже сейчас она не могла этого сделать. Ее тело было мертво так же, как будет мертв Пеликен спустя день или два. Она подняла глаза к низкому пасмурному небу.
