— Но что же делать? Ты хочешь, чтобы она всю жизнь прожила старой девой?
Хален сделал знак от сглаза.
— Даже тебе не стоит так говорить, любимая. Я что-нибудь придумаю. А с чего ты вообще завела этот разговор? Ты что-то видела?
— Видела, — призналась она. — Видела, что лучшие годы твоей сестры проходят впустую в то время, как где-то наверняка есть человек, который станет ей хорошим мужем. Что тебе важнее, в конце концов, династические капризы или счастье Сериады?
— Ты рассуждаешь удивительно легкомысленно! — возмутился Хален. — То, что ты называешь династическими капризами, есть обычаи, проверенные веками. В неравном браке Сериада не будет счастлива. Она росла в роскоши, все ее пожелания выполнялись, и я не могу допустить, чтобы ее будущее оказалось хоть чем-то хуже прошлого. Кроме того, нельзя мешать кровь Фарадов непонятно с чьей. Чем упрекать меня в жестокости, ты бы лучше предложила решение.
— У меня нет решения, раз предложенные варианты тебя не устроили, — смиренно сказала Евгения. — Мне просто по-женски жалко Сериаду. Она ничего не говорит, но я вижу, что она одинока и несчастна.
— Что ж, значит, будем искать жениха там, где еще не искали. Ведь есть еще острова Мата-Хорус, где немало древних и славных родов. Ну, вот что, пойдем-ка вниз. Ты совсем замерзла!
Больше они об этом не говорили. Сериада была права: при всей любви и уважении к Венгесе Хален никогда не отдал бы ему свою сестру. В этом деле происхождение значило больше личных заслуг. Командир же царских гвардейцев был из простой семьи. Его отец кормился рыбной ловлей в крохотной деревне на берегу Гетты в провинции Ферут. В десять лет Венгесе сбежал из дома, добрался до Киары и устроился помощником конюха в доме важного чиновника. Его взяли в общую бесплатную школу, окончив которую, он поступил на постоянную службу в царскую армию. Там он подружился со старшим братом Халена, наследником престола, и тот сделал его одним из своих гвардейцев. В году 2734-м эпидемия унесла сотни тысяч жизней. Тогда погибла почти четверть населения страны, и удар пришелся в первую очередь по молодым мужчинам и юношам. Умерли и оба старших царевича. Гвардейцы присягнули на верность Халену. Семь лет назад, после ухода на покой старого командира царь передал эту должность Венгесе.
Хален любил его, как брата. Но Евгения понимала: узнай он о дерзости своего телохранителя, тому недолго осталось бы жить в замке. Семейные узы и семейная гордость были Халену дороже дружбы. Но он, к счастью, ни о чем не догадывался. Ему и в голову не могло прийти, что между гвардейцем и царевной возможны какие-то отношения. Даже когда они оба одновременно находились рядом с ним, казалось, что они — в разных вселенных. Для Венгесе Сериада была — как думал Хален, вернее, он подумал бы так, если б ему вообще пришло в голову об этом думать, — была всего лишь символом, объектом, который нужно оберегать и защищать, но на который необязательно смотреть. А он для царевны, — как подумал бы царь, — и вовсе не существовал, ведь она, казалось, не замечала мужчин.
Какие-то вещи, как бы они ни были естественны, проходят мимо нашего взгляда, размышляла Евгения утром. Ее зимний паланкин из белого войлока плавно покачивался на плечах дюжих носильщиков. Как всегда вдоль пути, которым она следовала в больницу, ее то и дело останавливали молчаливые фигуры людей, пришедших в Киару за помощью. Носильщики послушно замирали у каждой группы просителей и терпеливо ждали, пока царица поговорит с ними. Иногда Евгения прикасалась к телам этих женщин, детей, калек и, закрыв глаза, прислушивалась. Некоторым она просто говорила несколько добрых слов. А кому-то велела идти в больницу. Паланкин снова трогался в путь. Евгения возвращалась к своим мыслям. Они с Халеном женаты уже два с половиной года, и за это время не было почти ни одной ночи, если только их не разлучали дела, чтобы они не занимались любовью. Мужу нравится ее пылкость, и он расстраивается и даже обижается, когда она из-за усталости или нездоровья отказывает ему в близости. Но при этом ни Хален, ни сама Евгения ни разу не подумали о том, что другим любовь тоже нужна как воздух. Сериаде двадцать два, она в самом соку. Наверняка она видит по ночам картины, которые днем назвала бы неприличными, наверняка у нее мурашки бегут по коже, когда она смотрит на красивых мужчин или слушает баллады о любви древних царей. Ее замкнутость и боязливость могут лишь спрятать эти чувства, но не в силах их подавить. Почему Евгения раньше не понимала этого? Собственная любовь и многочисленные обязанности заслонили ей простые истины. А Хален? Желая сестре лучшего, он истязает ее. Правильно говорила Айнис: чтобы красота служила долго, нужно ее правильно питать. Любовь — пища не только для души, но и для тела!
Но Евгения не знала, чем помочь царевне. По зрелом размышлении она пришла к выводу, что Венгесе — действительно не подходящая партия для Сериады. Она далеко и не худшая, имея перед глазами не самый богатый ассортимент мужчин, девушка выбрала, безусловно, лучшего. Что ее привлекло в командире гвардейцев? Он был еще не стар, силен и, пожалуй, красив. Его простое, мягкое лицо с серыми глазами и мыском коротко стриженных темно-русых волос на лбу облагораживалось выражением постоянной сосредоточенности. Несомненно, на чувствах царевны сказалась и его близость с братом, которого Сериада обожала. А главное — его молчаливость, сдержанность, строгое достоинство, которое должно было казаться неопытной девушке таинственным и притягивать как магнит. Для Сериады Венгесе был надежным щитом, защищающим от всех опасностей. Она знала его как доброго человека с внимательными глазами, всегда готового выслушать и помочь. Но Евгения видела Венгесе не только в теплых царских покоях и прекрасно осознавала, что у этого верного пса есть острые клыки. Она никогда не забывала ни хорошего, ни плохого, и потому помнила все: как телохранитель выбил зубы крестьянину, выкатившемуся со своей телегой наперерез скачущему во весь опор царю; как он жестко, отрывисто разговаривал с рассами-полководцами; как равнодушно наблюдал за сломавшей ноги лошадью, бьющейся на земле. Евгения знала, какими холодными могут быть его глаза и пронзительным — голос. Венгесе был солдатом, для которого существует только одна задача: защищать своего господина. Если б ради этого ему понадобилось лично зарезать сотню детей, он сделал бы это не моргнув глазом. Его доброта и тактичность проявлялись лишь тогда, когда требовалось, в остальное же время это был просто солдафон. Нет сомнений, что он любит Сериаду и готов ради нее на подвиги. Но, стань она его женой, Евгения не дала бы гарантии, что столь сильное и чистое чувство сохранится надолго.
Носильщики остановились в больничном дворе. Шел проливной дождь. Подбежала Лива с раскрытым зонтом. По заведенному порядку Евгения сначала прошла в главное здание больницы. Ее встретила старшая медсестра.
— Здравствуй, Серима. Как наш последний пациент? Все еще кричит?
— Успокоился, госпожа. Если вы разрешите, сегодня отправим его домой выздоравливать.
Рабочий упал со стены строящегося здания и сломал руку и обе ноги. Когда его привезли в больницу, он кричал так, что Серима сразу послала за царицей. Евгению настолько разозлили его матерные вопли, что она сумела сделать то, о чем прежде и не мечтала: отключить сознание буйного пациента. Пока рабочий спал, врачи вправили кости и наложили на сломанные конечности гипс. Подойдя к его койке, Евгения осмотрела переломы. Пока было рано судить о том, правильно ли они заживают. Больному хватило ума молчать, пока царица стояла над ним.
— Ну что ж, кажется, все нормально. Отправляйте домой. Через месяц напомни мне о нем и вели ему показаться в больнице. А как наша бабушка?
— Бабушке лучше не стало. Но ведь ей семьдесят лет, госпожа, тут уж многого не сделаешь, — отвечала Серима, проводя Евгению на женскую половину, в палату к больным с онкологией.
Помимо рака горла старушка страдала от катаракты, гипертонии и отказа почки. Евгения несколько месяцев поддерживала жизнь в ее усталом теле. Взглянув в очередной раз в растерянные глаза, она опустила голову и долго сидела на краешке кровати, поглаживая морщинистую, в пигментных пятнах руку. Силы одной олуди мало для того, чтобы вытянуть больного из темного омута, в который он погружается. Нужна и его собственная воля. У старой женщины ее не было. Евгения могла бы и дальше держать нить, связывавшую ее с жизнью, но она понимала: сейчас нужно позволить природе взять свое. Люди не живут вечно. Она еще не знала, что находится по ту сторону жизни, но уже научилась различать на лицах своих пациентов клеймо, накладываемое загробным миром. Эта призрачная маска уже была на лице женщины, когда Евгения впервые увидела ее. Движимая не только состраданием, но и желанием узнать границу своих возможностей, она отчаянно боролась с болезнью, и иногда ей казалось, что маска смерти исчезает и кровь начинает быстрее течь по старому телу. Но сейчас Евгения наблюдала ее снова: светлую печать, что накладывает смерть на приглянувшихся ей людей. И Евгения отступила. Пожав неответившую руку, она отвернулась от старушки, осмотрела других обитательниц палаты и отправилась дальше.
