Перед взором Евгении вставали эти маленькие темнокожие люди, похожие на индейцев Амазонки или обитателей экваториальных африканских джунглей. Она как наяву видела их малоподвижные раскрашенные лица… Солнце, казалось, застыло в зените, светя прямо ей в лицо. Голова гудела. Она закрыла глаза, и вокруг поплыли разноцветные круги. Она натянула повод, чтобы повернуть Знаменосца к катящемуся позади фургону. В тот же момент в рядах следовавших за ними гвардейцев зазвучали взволнованные голоса, и один из всадников, зашатавшись, завалился на бок и сполз на землю, поддерживаемый товарищами.

Хален и Евгения одновременно повернули коней. Спешившись рядом со столпившимися офицерами, она опустилась на колени рядом с упавшим мужчиной. Его тошнило. Он стонал, прикрывая обеими руками живот.

— Начинаю жалеть, что не взяли с собой врача, — сказал Хален. — Где болит, Йени?

— Живот… С ночи болит. Думал, пройдет. Но, похоже, до Хадары я не доеду…

Евгения оторвала его руки, коснулась пальцами тела. Йени застонал.

— Жар, тошнота, боль внизу живота. Скорее всего аппендицит. Здесь нужен врач, который… который сделает разрез и уберет изнутри гной.

— Хирург, — подтвердил Хален и поднялся. Приказал офицерам: — Несите его в фургон. Придется двигаться быстрее.

Девушки помогли уложить офицера на кучу одеял. Возница свистнул, фургон дернулся с места. Сидя в полутьме рядом с Йени, Евгения непроизвольно напрягала все мышцы, словно пытаясь этим защитить его от немилосердных толчков.

— Не доеду, госпожа, — прохрипел он. Его лицо посерело от боли.

— Тихо-тихо. Согни ноги. Давай я буду держать тебя за руку, вот так. Доедем. Скоро доедем.

Голова раскалывалась на части. Ей казалось, что над мужчиной висит черное облако его боли. Она даже повела рукой, пытаясь его развеять. Хотелось остаться одной, не слышать мучающих ее стонов. Но фургон в кортеже был только один, а снова выйти на солнце она была не в состоянии. На какое-то время она словно бы провалилась в забытье, из которого ее вывел луч света. Отдернув ткань, служившую повозке задней стенкой, внутрь заглянул Хален. Евгения перевела взгляд на офицера. Оказалось, он давно уже молчит — спит, и его лицо постепенно приобретает нормальный цвет.

В Хадаре, в доме губернатора, ждал врач. Евгения пришла в себя и попросилась было присутствовать на операции, но Хален так на нее посмотрел, что она сразу сникла, покорно направилась в отведенную ей комнату.

— Ну что вы, дорогая, как же можно? Ведь это мужчина, да еще и военный. Кровь, пот, крики… О чем вы только думали? — говорила Армина Хисарада, разливая по крохотным фарфоровым чашечкам чай. — Я прослышала, вы интересуетесь медициной. Это, конечно, прекрасно, — травы, листья, настои и мази… Да, я сама когда-то этим увлекалась. Но резать живое тело — это неженское дело. Попробуйте напиток, я сама заваривала. Очень ароматный, правда? Можете угадать, на каких травах настоян?

Евгения, одетая в роскошный ночной халат Армины, мелкими глотками пила чай, отдававший валерианой и мятой. Ни настоящего чая, ни кофе в Ианте не было, но травяные настои и отвары пользовались большой популярностью. Хозяйка с чашкой в руке порхала по комнате, то поправляя тюль на окне, то чуть переставляя какую-нибудь статуэтку, коих множество стояло на комодах и столах. Младшая, двенадцатилетняя дочка Хисарадов уютно устроилась в кресле-качалке с вышиванием в руках. Армина похвасталась ее работой, и разговор плавно перетек к приятным темам: новой моде на пышные, перехваченные лентами у локтя рукава и кружевное нижнее белье. С удовлетворением убедившись, что юная царица в женских вопросах разбирается все же лучше, чем в грубых мужских болезнях, хозяйка продемонстрировала ей свои юбки и сорочки и, насладившись похвалами, откланялась. «Прелестная девушка, — думала она про Евгению. — Несколько взбалмошна, но это у нее по молодости».

Хален собирался направиться из Хадары сначала в южный гарнизон, а потом доехать и до северного. Медлить было незачем; он хотел выехать уже завтрашним утром. Рашил отправлялся с ним, а его супруга со своей свитой должна была сопроводить в Киару царицу. В городе царь встретил Ханияра: как всегда в это время года, священник проводил здесь обряды, призывая милость земли и небес на сады и виноградники. Хален воспользовался встречей, чтобы посоветоваться: последняя выходка жены переполнила чашу его терпения, и он не знал, как вести себя дальше.

Они беседовали в красивом саду Армины. Ханияр не перебивая выслушал его и еще некоторое время молчал, оглаживая бороду длинными пальцами, многие годы не знавшими никакой тяжелой работы.

— Что ж, не пристало царю учить жену, — сказал он наконец. — Предания говорят нам, что олуди редко ошибаются в своих поступках. Они чуют ветер за пять тсанов — так называли это наши предки. А еще они говорили, что олуди не ходят старыми путями. Евгения, скорее всего, сама не понимает, что толкает ее на столь необычные действия. Но она следует за своей душой, а душа олуди видит свет на сто лет вперед. По крайней мере, так написано в книгах. Я понимаю, что тебя смущает. Наши женщины не отличаются физической активностью. Однако не потому ли, что мы, мужчины, ради собственного удобства убедили их в том, что это неправильно и некрасиво? Я читал, что в древности немало было славных жен, которые правили своими землями твердой рукой и не боялись давать советы мужчинам. К тому же твоя жена учится не только сражаться на мечах, но и лечить людей. Она не боится крови, ее рука тверда. Чем же ты недоволен? Кто знает, что несет нам будущее? Олуди не зря пришла именно в этот год. В нужный момент она даст нам помощь, в чем бы та ни заключалась.

Хален кивнул, ничего больше не сказал. Пройдя под яблонями, опустившими к земле кудрявые ветви, он вышел во двор, услышал за распахнутыми дверями дома нежный перебор струн. В зале слуги убирали со столов остатки ужина, и Пеликен, примостившись на трехногом табурете, наигрывал на лютне невнятную мелодию. Он не дежурил сегодня и потому был без мундира. Его белая безрукавка, казалось, светилась в темноте.

— Пойдем со мной, — велел Хален.

Пеликен был одним из гвардейцев царя — его товарищей по детским играм либо по военной школе, которую проходили в Ианте большинство мужчин. 24 года — возраст зрелого мужчины, но в Пеликене сохранилось немало юношеского задора. Кое-кто в Киаре полагал, что его отцом был сам царь Барахия. У него и правда было что-то общее с Халеном: так же весело смотрели яркие глаза, так же падали на лоб длинные черные волосы. Ни одна юная горничная и ни одна красивая дама не могли чувствовать себя в безопасности рядом с ним. Впрочем, Хален прекрасно знал, что за последние месяцы молодой офицер растерял славу опытного сердцееда. Словно тень он следовал за Евгенией, ловил каждый ее взгляд, бросался исполнять каждое приказание. Он перестал хвастаться любовными похождениями — видно, не хотел, чтобы слухи об этом дошли до юной царицы. Халена это забавляло, а теперь он решил поставить чувства товарища на службу себе.

— Я даю тебе поручение, Пеликен, — сказал он, останавливаясь в тени старой яблони. Офицер вытянул руки по швам и не сводил с него глаз. — Завтра Евгения вернется в Киару. Отправляйся с ней. Пока меня не будет, ты станешь охранять ее… — Пеликен дернулся, открыл было рот, но Хален погрозил ему. — Будешь ее личным телохранителем. Подбери пару ребят себе в помощь, если нужно. Я начал учить ее обращаться с оружием. Думаю, она захочет продолжить. Научи ее всему, о чем попросит. Только смотри…

Он снова строго погрозил Пеликену пальцем.

— Если, не приведи случай, чего себе сломает, я с тебя шкуру спущу!

Тот уже приплясывал на месте, как борзая на сворке.

— Все сделаю! Клянусь, что не подведу! Ты же знаешь, госпожа Евгения всем нам дорога, как… совсем как ты, мой господин.

— Ну, ступай, — смягчился Хален. Тут же перебил сам себя: — И смотри, Пеликен, узнаю, что ты ей песни поешь или морочишь голову своими бреднями, — я с тебя не просто шкуру спущу, а…