Долго им пришлось успокаивать Олю. Было видно, что нервы у девочки были на пределе. Она столько времени держала себя в руках, терпела всё, что приходилось терпеть, а тут разом всё оборвалось. Пришлось дать ей полтаблетки успокоительного, а потом, когда она пришла в себя и перестала плакать, и Николай Васильевич, и Анна Сергеевна стали вместе успокаивать её, обещая найти выход из создавшейся ситуации. Отпустили они её лишь тогда, когда убедились, что она окончательно успокоилась и ничем не выдаст себя и своё горе.
Оля шла к дому опекунов, будучи вся в себе. Всё внешнее, словно её и не касалось. Так всё внутри её собралось в кучу, в комочек и не хотело, чтобы кто-то сейчас этот комочек трогал. Но мачеха уже стояла напротив входной двери и ждала Олю, будучи в гневе, что та опаздывала на целых полчаса. Оля сделала вид, что не замечает её, и стала молча раздеваться.
- Где ты была? - прозвучал гневный вопрос мачехи.
- Задержалась в школе, а потом с девочками болтали, - деланно спокойным голосом ответила Оля.
- Садись ешь свою пайку и тебя ждёт целая гора посуды, - гневно произнесла мачеха и ушла в комнату.
Оля облегчённо вздохнула и, ополоснув руки, села есть, как всегда, холодную картошку с салом. Ещё она заметила, что сегодня были солёные огурцы, но их съели все. Это тоже было невпервой.
Потом она отнесла свою школьную сумку в комнату к себе и, вернувшись, засучила рукава платья и, надев передник, принялась мыть посуду. Сам процесс мытья посуды для неё был привычным на столько, что она во время этой работы преспокойно думала о своём, так что весь процесс мытья проходил незаметно. И в этот раз она уже настроилась вспоминать детали своего пребывания у своих друзей, как появилась мачеха. Она села на стул и внимательно наблюдала за тем что и как делает Оля. В таком её появлении был явный вызов, но чем он был спровоцирован, Оля не знала.
А дело было в том, что кто-то из знакомых Олиных опекунов видел её с Николаем Васильевичем возле Афанасьевского магазина и видели так же, что они пошли не по центральной улице, а по лесной дорожке. Обо всём этом доложили мачехи, и она установила слежку за Ольгой, заставив следить за ней её братьев. Большей подлости и глупости она и придумать не могла. Но братья приняли это, как игру, и уже сегодня проследили за ней до самого дома Николая Васильевича. Об этом они тоже доложили своей мачехе.
Оглянувшись на неё, Оля заметила, какими злыми вызывающими глазами смотрела она на неё. Этот взгляд, уже привычно, вызвал у Оли психический озноб. Руки её стали невольно дрожать. Движения стали неловкими и настолько, что она дважды выронила бокал, который стукнувшись о дно мойки, издал звук разбивающейся посуды, и ручка бокала отлетела.
Мачеха, словно ждала этого момента, чтобы выплеснуть на Олю всю накопившуюся злость за её тайные шашни с этими двумя безумными стариками. Почему безумными, она и сама не могла бы объяснить. Просто она их ненавидела, и этим было всё сказано.
- Ты что же, дрянь этакая, делаешь? Ты даже посуду не можешь помыть, чтобы не разбить что-нибудь? Это тебя твои безумные старички этому учат? Или ты специально всё делаешь.
На мгновение у Оли в голове мелькнула мысль, что нужно себя сдерживать, но только на мгновение Дальше недоразбитый бокал полетел в ненавистную мачеху. Сейчас она её ненавидела всеми силами души. Эта ненависть копилась, копилась и всё-таки прорвалась. Та попыталась увернуться, но бокал всё-таки попал ей в ухо и мачеха схватила сковородку и стала избивать Олю изо всех своих сил. Та была ловкой и уворачивалась, но удары приходились по рукам и всему телу. Но вот, Оля удачно наклонилась вниз и резко боднула мачеху в живот. Та охнула и упала. Мгновения было достаточно, чтобы Оля, схватив с вешалки свою куртку и шапочку, выскочила на улицу.
Она бежала и одевалась на ходу. И если прошлый раз она бежала, куда глаза глядят, то в этот день у неё не было никаких сомнений, куда бежать. Она вбежала во двор Николая Васильевича и быстро нажала дверной звонок. Шустик, было, залаял, но потом, видимо узнав Олю, завилял хвостом.
Дверь открыл Николай Васильевич и, ничего не спрашивая пригласил жестом Олю войти.
Оля была возбуждена, и было видно, что её бил нервный озноб. Анна Сергеевна дала ей успокоительного, а спустя полчаса, она уже рассказала всё, что произошло. При этом Оля показала синяки на руках и добавила, что наверняка такие же есть и на спине и плечах.
Николай Васильевич достал свой фотоаппарат, включил вспышку и предложил Анне Сергеевне провести Олю в свою комнату и там осмотреть её и сфотографировать все места ушибов. Затем он выбрал на компьютере самые выразительные синяки и напечатал фотографии. Олю они оставили ночевать у себя, постелив ей на диване в гостиной.
Утром Николай Васильевич вызвал такси и они втроём поехали в свою местную больницу, где доктор осмотрел Олю и написал заключение о нанесении ей телесных повреждений. После этого, они уже на том же такси поехали в администрацию села. Алексей Анатольевич, прочитав заключение врача и просмотрев снимки, сказал:
- Ну что ж, "нет худа без добра". Оставьте это мне, а вы поезжайте домой и ждите - я к вам заеду и всё расскажу, что мне удастся для вас сделать.
Прошли долгих три часа, пока, наконец, джип главы местной администрации остановился возле их дома. Анатолий Алексеевич в распахнутой куртке быстро вошёл в дом и велел Оле быстро собраться и поехать с ним к опекунам - собрать свои вещи. На вопросительные взгляды Николая Васильевича и Анны Сергеевны он только пообещал: "Всё потом - всё потом. Нам " нужно ковать железо, пока оно горячо".
Когда Оля оделась, Алексей Анатольевич сказал ей:
- Мы войдём вместе, и ты соберёшь все свои вещи. И не стесняйся - они все куплены на ваши деньги. Постарайся ничего не забыть. У тебя там есть во что сложить?
Оля подумала и отрицательно покачала головой.
- Найдите, пожалуйста, какие-нибудь сумки или чемодан, - произнёс он, обращаясь к Анне Сергеевне.
Анна Сергеевна принесла два баула и, свернув их, отдала Оле. И они ушли. Николай Васильевич и Анна Сергеевна остались в полном волнении и таком же неведении.
- Не наломал бы дров Анатолий Алексеевич, - произнесла Анна Сергеевна.
