– Ложись! – отчаянно закричал я.

И Федя упал. Но, не потому что послушался меня, а потому что со стороны противника прогремел выстрел.

Я не видел удивлённого взгляда умирающего проводника, не видел как он, медленно перегнувшись в поясе, словно в молитве, уткнулся лбом в землю.

Я в это время качал маятник.

Первой жертвой моих телодвижений стал Ноздря. Неудачно высунувшись из-за укрытия, он, разбрызгивая по камням мозги, закатился обратно. Убогий рисковать не стал, а просто, вытянув наружу руку, стрелял в мою сторону из трофейного револьвера. Но это его не спасло, а лишь на несколько мгновений отсрочило возмездие. Очень трудно попасть в мишень не целясь, и Ноздря не внёс исключение в это правило. Попал я, когда моя мишень открылась. Пуля прошла навылет через грудную клетку.

Убогий лежал на спине и, сквозь сгустки крови, сипел:

–

Везучий ты, порчак, заделал ты меня, а мне фарт не выпал… – и, вытянувшись в предсмертной конвульсии, застыл.

–

Ладно, духарик, радуйся – зато твоё ярмо досрочно кончилось. – Вполголоса проговорил я ему и осторожно двинулся в сторону, где ещё укрывался оставшийся в живых зэка. Обшарил кустарник и с удивлением обнаружил, что тот исчез.

–

«Подал заявление зеленому прокурору – это по- блатному, а по-нашему – ринулся в бега через тайгу», – дошло до меня. «Значит не от пули, а от лап медведя или с голодухи окочурится».

–

Это всё оно – проклятие чжурчжэней, – ко мне подошёл белый словно мел Павел Николаевич.

–

Бросьте, профессор, какое проклятие? – пожал я плечами. – Просто всё сложилось так, а не иначе.

–

Столько смертей, столько смертей… – повторял, как заведённый, профессор.

– Будьте мужчиной, Павел Николаевич, прекратите причитать! – Прикрикнул я на него. – Давайте-ка лучше поглядим, за что мы тут сражались, да похороним безвременно усопших.

– Вы не поверите, Андрюшенька, но это превосходит все самые смелые мои предположения, – голос профессора от волнения вибрировал, будто струна. – Вы видите! Посмотрите, уважаемый, на это! Это же…

Переходя от одного к другому керамическому сосуду, изготовленных из серой глины, я равнодушно смотрел на тусклое сияние золотых украшений, богато инкрустированного оружия, на груды шлемов и другого военного снаряжения, великолепно украшенного серебром… Всего было так много, что воспринималось как обычные груды металла.

– Как же всё это мы будем упаковывать? Каким образом вывозить? – сокрушался Павел Николаевич. – А ещё раненый, – он кивнул подбородком в сторону выхода. Там, находясь почти в беспамятстве, ворочался с боку на бок Рваный.

– Не надо ничего вывозить, – неожиданно для себя произнёс я. – Пускай лежит до лучших времён. Не готовы мы ещё к таким дарам.

– А что же мы скажем властям?

– Ничего не скажем. Перебьются.

– А как же?.. – начал было профессор.

– Не беспокойтесь, Павел Николаевич. Вот выручим мы вашу Наталью, – перебил я его, – а потом и разберёмся со всем этим.

– Дай-то Бог, дай-то Бог, – вновь засуетился профессор, взяв в руки, упакованные в кожанные мешки, какие- то свитки с иероглифами.

– Профессор, вы неисправимы, – досадливо поморщился я.

– Я всё понял, больше не буду, – он положил мешок на место и отряхнул руки от сухой пыли.

Убедившись, что профессор взял себя в руки и успокоился я объявил:

– Вот теперь поговорим о будущем.

Глава 8. ЗЛЫЕ КОЦАЛИ СЛЕДУЮТ ПО ПЯТАМ

Я сидел на берегу реки и бездумно смотрел на мутный поток. Разбушевавшаяся вода несла в своих волнах и целые деревья, и древесный хлам поменьше. Перед этим двое суток разъярённые небеса низвергали на грешную землю нескончаемые водяные потоки. Алюр поднялся и вышел из берегов. Да так вышел, что никак не желал возвращаться назад в своё ложе. Я же сидел и с тоской вспоминал события прошедших дней. Ничего радостного за эти дни не произошло, а наоборот, всё было отвратительно и мерзко, но давайте по порядку.

Воодушевлённые неожиданно свалившейся свободой, мы с профессором слегка потрясли закрома погибшей империи. Взяли малую толику для дел наших насущных, но и этих драгоценностей с лихвой хватило бы для того, чтобы купить небольшой остров и объявить себя местным императором. Затем заложили оставшийся тол и направленным взрывом завалили вход в сокровищницу. Похоронили погибших. После этого загрузили в один из бату оружие, провиант и раненого Рваного, но, посмотрев на небо, отложили отплытие. Наступающая ночь заставила задержаться до следующего утра. Ничего не предвещало беды, пока нудно сеявший дождь не перешёл в полноценный ливень. Уже к утру следующего дня река угрожающе вспухла и грозно порыкивала на обваливающиеся берега.

–

Как же мы поплывём по такой страсти? – озабоченно поглядывал на реку Павел Николаевич.

–

Если мы не выберемся сейчас, то застрянем здесь как минимум на полторы недели. Кроме того, паводок наделает кучу новых буреломов и заторов, – проговорил я, натужно налегая на шест, отталкиваясь от крутого берега. – Так что других вариантов у нас нет.

Рваный, с бледным от потери крови лицом, равнодушно наблюдал за нашими сборами.

–

Слышь, Вурдалак, брось ты меня здесь или лучше пристрели, – просипел он синюшными губами.

– Что жить надоело?

–

Ты чё в натуре прикалываешься или как? Мне за бунт и вертухая будет верный вышак?

–

Это когда ещё будет, а пока живите и радуйтесь каждому мгновению, – поддержал меня Павел Николаевич.

–

А с тобой, глиста учёная, базар совсем другой. От вашей учёности одни беды.

Рваный презрительно оглядел профессора с ног до головы и сплюнул за борт.

–

Отчего же так, молодой человек? – профессор заинтересованно поглядел на зэка.

– Молодые ещё мамкин подол мацают, а я уже готовлюсь перед архангелами предстать, – раздражённо просипел Рваный.

– А с чьей подачи мы здесь? Не по твоей ли наводке изо всей нашей ватаги лишь мы трое ещё небо коптим? – грязный перст вора указал на старика.

–

Весьма интересная постановка вопроса, – рука профессора беспомощно зашарила в поисках несуществующего галстука.

–

Не слушайте его, Павел Николаевич, это он от бандитской своей вредности, – успокоил я профессора.

–

Уж ты-то, Вурдалак, не чета этой тле интеллигентской. Неужели ты не понимаешь, что при таком прикупе лишних свидетелей не оставляют?

–

Может быть всё, чего и быть не может, и вполне возможно даже то, что совершенно не возможно, – философски заметил я.

–

Тьфу на вас, фраера переобутые! – Рваный раздражённо отвернулся.

После обеда плыть по реке стало намного опаснее. Коряги и бревна, будто торпеды, неустанно атаковывали борта лодки. Управлять вдвоём с беспомощным профессором такой посудиной становилось всё сложнее. И вскоре случилось то, что должно было случиться, – после очередного переката нас увлекло в залом. Не успели и глазом моргнуть, как наше судно поднырнуло под нависший над водой ствол и ушло под воду.

Вынырнув на поверхность, я в отчаянии огляделся по сторонам. Никого. Выгребая вниз по течению, я прибился к берегу. Преодолевая навалившуюся усталость и колотившую меня дрожь, я вскочил на ноги и побежал вверх по реке в сторону залома.

– Профессор! Рваный! – кричал я в отчаянии.

Меня пугала мысль о том, что проклятый клад начал собирать жертвы, а я лишь по редкой случайности всё ещё жив. И как я обрадовался, когда в ответ на мои крики из бурелома раздался приглушённый голос профессора:

– Я здесь, голубчик.

Павел Николаевич висел по пояс в воде, обхватив руками толстый сук.

– Плывите к берегу! – крикнул я ему.

–

Не могу, Андрюша, я и в стоячей воде еле плаваю, а здесь… – дальнейшее было понятно без слов.

Я мучительно соображал, что придумать в этой ситуации. До залома было метров десять, но течение бурлило такими водоворотами, что о том, чтобы вытащить профессора на себе, не могло быть и речи. Разбушевавшаяся стихия лишила нас необходимого для таких случаев: ни верёвки, ни топора, чтобы срубить длинный шест. И тут я вспомнил о ноже, что был у меня за голенищем сапога.