–

Если вы считаете наше нынешнее существование благополучием, то я София Ротару, – усмехнулся я.

– О чём это вы? – удивился профессор.

–

Я о том, что хуже, чем есть, уже не будет. А жить и мучиться в неведении – это ещё большая мука. Я ведь уже догадался, что никакая мы не изыскательская партия, а шайка авантюристов на большой дороге.

–

Молодости свойственен максимализм, – вздохнул профессор. – Мы не авантюристы, молодой человек, мы вроде… археологов. – И будто убеждая самого себя, добавил: – Да-с, археологи.

– Вы-то сами в это верите?

–

Человек должен во что-то верить, иначе наша жизнь потеряет всяческий смысл, – будто бы оправдываясь, вымолвил он.

– И что же мы ищем?

– Клад, – шёпот профессора стал еле слышен.

–

Пиастры, пиастры, – играя в недоверчивого простачка, подзадорил я учёного.

–

Вы можете смеяться, но это действительно так, – шёпот Павла Николаевича стал несколько обиженным.

–

Откуда в этих нехоженых, диких местах могут быть клады?

–

Вы забыли все мои рассказы, – в голосе профессора послышалась укоризна. – Я ведь вам говорил, что некогда здесь бурлила жизнь и кипели страсти.

–

Чжурчжэни? – мой голос от волнения стал хриплым, хотя я уже догадался, что услышу в ответ.

И учёный начал рассказ. Он не замечал моего волнения, не слышал нудного писка комаров, он был там, в том далёком и незнакомом для меня времени. И стало неважно, что поиски сокровищ были государственной тайной. Ведь учёные, впервые наблюдая за ядерной реакцией, не думали о том, что их открытие несёт смерть. В тот момент им был важен сам процесс.

–

Под ударами татаро-монгольских туменов чжурч- жэнские отряды медленно скатывались в низовья Амура. В устье протоки Сий, на острове Ядасен и, возможно, на месте стойбища Джуен возвышались их крепости – последние бастионы гибнущей империи. Сюда заблаговременно свозилась императорская казна. И поверьте старому профессору на слово, им было что возить. Восемь лет назад мне в руки попал один очень прелюбопытный манускрипт. Сопоставляя его с другими документами и старыми картами, я пришёл к выводу, что в районе озера Болонь последние воины гибнущей империи укрыли сокровища. Естественно, что спрятаны они не в одном месте. Но мне удалось выйти на след одного из этих схронов.

Шёпот профессора проникал в мозг и наполнял всё моё существо некой эйфорией. В затуманенном сознании слышалось лошадиное ржание, звон мечей и предсмертные крики воинов. В моём сознании просыпалось что-то неведомое, но я не мог понять что. В какие-то мгновения я даже сам мог сказать, где спрятаны эти злосчастные сокровища.

–

Эти сведения каким-то образом стали известны компетентным органам, – между тем продолжал Павел Николаевич. – Кто-то очень заинтересовался моими исследованиями. Так я стал врагом народа, приговор, статья пятьдесят восемь, срок, и вот я здесь.

– Ну и дела, – только и смог вымолвить я.

–

Уже давно, молодой человек, я ничему не удивляюсь, – скорбно вздохнул профессор. – С уходом в небытие империи Российской власть имущие напрочь забыли, что такое элементарная порядочность и честь.

–

Ну, здесь-то я с вами готов поспорить, профессор. Держиморд и хамов хватало и в царские времена, – не выдержал я.

–

Вы совершенно правы, Андрюша, – легко согласился Павел Николаевич. – Возможно, во мне говорит ностальгия, но тюрем тогда было меньше.

Я не стал спорить, потому что не знал, в какие времена было меньше тюрем, да и в свете последующих событий, о которых я расскажу позже, моё отношение к непогрешимости социалистического строя весьма пошатнулось.

Бодрствующий охранник подбросил в костёр веток и сырой травы. Дымовая завеса вновь отогнала от нас надоедливый гнус.

–

Скажите, Павел Николаевич, а с какого боку припёку в этом деле Щусь? – поинтересовался я.

–

Как с какого? Ведь перед отправкой на Дальний Восток я имел беседу с самим Ежовым. Нарком недвусмысленно намекнул, что если мы не найдём клад, то расстрел будет для меня манной небесной. Но перед этим он позаботится о моих родственниках.

– Вот сволочь! – не сдержался я.

–

И в этом деле он уже преуспел, по наговору, на следующий день после свадьбы, угодил в «Кресты» мой зять, секретарь партийной организации одного весьма солидного научного учреждения. Проделано всё это было с ужасающей жестокостью и цинизмом.

–

Ну, тут-то всё ясно, – горько усмехнулся я. – И повыше секретарей запросто садят.

–

Ведь Наташенька у нас поздний ребёнок. Покойная Елизавета Александровна души в ней не чаяла и перед смертью умоляла меня позаботиться о её будущем. Вот я и позаботился, – сокрушённо вздохнул старик.

–

Бросьте, Павел Николаевич, – успокаивающе произнёс я, – уж вашей-то вины здесь совершенно нет.

–

Не скажите, Андрюша, если бы не моя работа над историей чжурчжэней, то всё бы было иначе.

Я промолчал. Да и как я мог успокоить горем убитого отца. Тем более что я знал об уготованном нам будущем. А из этого следует, что после зачистки будут уничтожены все вольные или невольные свидетели этого дела. Никого не минует сия горькая чаша. В то же время я подумал о подслушанном у дверей «хозяина» зоны разговоре. Неужели эти ребята за спиной у самого главного инквизитора затеяли свою игру? В таком случае им не стоит завидовать, их будущее виделось мне вполне определённо – его у них не было.

–

Павел Николаевич, – нарушил я затянувшуюся паузу, – а ведь нам уже выдали билет в один конец.

– ???

В ответ на откровенность профессора я решил рассказать ему о подслушанном разговоре. Выслушав меня, Павел Николаевич грустно усмехнулся:

–

Вам может показаться странным, но за последнее время я так привык к человеческой подлости, что ваше известие не повергло меня в шок.

–

И что? – глупо спросил я, ожидавший от профессора более бурной реакции.

–

Я выпью свою чашу, – просто ответил старик. – Поверьте мне, оно того стоит.

–

Увидеть сокровища чжурчжэней и умереть, – усмехнулся я, перефразировав известное изречение.

–

Не только. Возможно, вампиры насытятся моей кровью и оставят в покое моих близких.

–

Не думаю, – не стал я обнадёживать профессора. – У вампира под именем «алчность» очень зверский аппетит, и если сокровища покинут своё убежище, то крови прольётся неисчислимое количество.

Я удивился тому, с какой уверенностью были произнесены эти слова. Словно их говорил не человек из двадцатого века, а прожженный авантюрист-кладоискатель, твёрдо понимающий всю опасность нахождения рядом с неисчислимыми богатствами.

–

Но ведь моя Наточка, она совсем дитя, ей-то за что всё это? – голос Павла Николаевича предательски дрогнул.

–

Вы ведь историк и прекрасно понимаете, что в любом деле число безвинно пострадавших на порядок превышает количество пострадавших справедливо.

–

Зачем вы так? – лицо профессора передёрнула мучительная судорога.

–

Затем что не надо жертвенно складывать свою голову на алтарь. Этого никто не оценит.

–

Вы предлагаете бороться? Но, Боже мой, что мы можем?

–

Поживём, увидим. Главное чтобы вы психологически были готовы к борьбе. Поверьте мне, это многого стоит.

Боженко ничего не ответил. Я не стал нарушать наступившей тишины. Лишь костёр трещал волокнами сырой лиственницы и стрелял в непроглядную темень смолянистыми снопами искр. И если бы не раскачивающийся у костра силуэт с торчащим из-за спины ружейным стволом, то ситуацию можно было бы назвать идеалистической.

На следующий день, едва взошло солнце, наш отряд, погрузившись на оба бату, непрерывно орудуя шестами, стоически преодолевал отмели и перекаты обмелевшей реки.

Я изредка поглядывал на задумчивого профессора. По всей вероятности, вчерашний разговор задел его за живое. Ну что ж, подумать бывает иногда не лишним.