Глянул на берег, в голову пришли мысли об осле и лошади, оставленных на привязи: «Что ж с ними, ничего здесь не случится?» Носовой трос натянулся ещё сильнее, и лодка тронулась. В ней не было ни вёсел, ни уключин. Вдруг мирно сидящий Анатолий вскочил и, обогнув меня, спрыгнул на удаляющийся берег. Ошарашено посмотрев на него, я собрался было последовать его примеру, но понял, что расстояние до берега слишком широко, а неизвестность чёрных глубин не вызывала никакого желания броситься вплавь. Мне оставалось только непонимающе смотреть на Анатолия и дивиться тому, что это второй проводник, который бросает меня на произвол судьбы.

Отвернувшись спиной ко мне и пойдя лёгким шагом, он крикнул: «Удачи!» и прибавил что-то невнятное, вроде: «Анципал помнит, видит, ждёт…»

Я откинулся на борт и, запрокинув голову так, что волосы мои почти касались воды, уставился на белое пятно угасающего солнца.

II

. Театр нелюдей

Проступили смутные очертания берега, на нём – две ровные фигуры, ещё одна тень склонилась над скрипящим механизмом, тянущим лодку. Руки крепко ухватили лямки, рюкзак плотно прижался к мокрой спине. Мелкая дрожь пробежала по телу. Страх потянул назад. Я прополз через нагромождения скарба к корме лодки – переступил тюки, набитые стучащими друг о друга полыми металлическими предметами непонятного мне назначения, осторожно наступил на деревянный ящик, чуть не споткнулся о матерчатый мешок с зерном. Лодка кончилась. Присел на корму, наклонившись вперёд, так чтоб не упасть в воду, и заметил краем глаза, как у самой кромки воды нечто мелькнуло перламутровым цветом, пустив широкие круги. Задавленная тяжёлым днищем, пригнулась трава на мелководье,.

Два человека уставились на меня – ещё одного не было видно – своими ярко-серыми глазами-блюдцами на белоснежных кукольных лицах. Мне сразу вспомнились фарфоровые китайские статуэтки. Разве что эти, верно, были изготовлены неумелым мастером, непросвещённым о «правильной», скульптурной анатомии. Не зная, что со мной делать, они смотрели и глупо хлопали угольными ресницами, неестественно длинными, какие обычно носят актёры театра. С большим усилием в безразличных лицах угадывалось удивление, спрятанное за масками спокойствия.

«Здравствуйте», – голос прозвучал неуверенно. Нужно бы, сгладить первое впечатление. Я медленно встал и двинулся к встречающим, намереваясь сойти на берег. Меня остановили. Они вытянули вперёд каждый по одной ладони и, не произнося ни слова, смирно наблюдали. От недоумения и растерянности ноги сами зашагали назад и, споткнувшись о мешки, уронили меня наземь. Что-то в рюкзаке хрустнуло. Мгновенно оправившись, я встал, непроизвольно отряхиваясь, хоть грязи на одежде и не было, и заговорил: «Я журналист, посылал вам письмо, но из-за некоторых обстоятельств, получалось так, что оно прибыло вместе с этим грузом, – обвёл пальцем нагруженную лодку, – и вместе со мной». Пытаясь казаться любезным, улыбнувшись, я протянул руку, чтобы поздороваться. Мне ответили бездействием.

Из-за спин людей с фарфоровыми лицами, вынырнул, как мне сперва показалось, мальчуган. При внимательном взгляде просматривались черты взрослого мужчины. Карлик заговорил ломким голосом, стараясь выглядеть дружелюбно.

– Приветствую, незнакомец! Как твоё имя? Для чего прибыл к нам?

– Здравствуйте. Я Владимир Яхонтов, журналист, хотел бы узнать о вашем поселении получше, мне интересно как живётся в таком… необычном месте, – я попытался приблизиться к нему, но меня вновь не пропустили.

– Интересно… – он отвернулся, шепча себе под нос. Один из стоящих рядом склонился и что-то сказал ему на ухо. – Ты с торговцем?

– Он сопроводил меня до водной переправы.

– Вот как! Он привёл тебя к нам, верно?

– Да, наверное, можно и так сказать.

– Это хорошо, будешь нашим гостем, пусть и нежданным. Моё имя Горан. Пустите его, ребята.

Белолицые расступились, и я, сойдя наконец на землю, пожал руки всем троим. Горан повернулся и пошёл вперёд, зовя меня за собой. Прошли немного по тропинке, окаймлённой высаженными в ряд светло-зелёными кустами. Из блёклой мути возникли желтоватые стены каменных зданий. Тяжёлые сооружения с черепичной крышей, припавшие к земле, выглядели чудом посреди болот.

«Как такое можно построить здесь?»

«Ох! Все новоприбывшие удивляются этому. Они ожидают увидеть убогие деревянные лачуги с крышей из сена, а никак не здания, сооружённые на манер… Как же называется?… Византии? Не уверен. А вся штука в том, что мы построились на скале, каменном острове в болотном море, и живём себе спокойно».

«Скала в болоте. Первый раз слышу».

Забавно было сравнение местной архитектуры с константинопольской. Естественно, Горан подразумевал не современные руины, а древний Царьград, времён своего величия. В таком случае здешние дома – жалкие клозеты по сравнению с грандиозными строениями столицы Восточной Империи. Но разочаровывать Горана в его убеждениях не хотелось.

Узенькие грунтовые улицы пустовали. Пока мы шли, всего два или три раза нам встретились горожане, да и те, едва завидев чужака, укрывались в своих длинных балахонах, и, стараясь избежать встречи, быстро семенили, пробегая мимо, сворачивали за угол. Думается, что они не только недолюбливают приезжих, но и, возможно, боятся их, а, возможно, презирают настолько, что и видеть не хотят.

Чем глубже мы проникали в Общину, тем более возрастало моё удивление. Признаться честно, я действительно ожидал увидеть пару тройку старых покосившихся домиков, но никак не несколько десятков вполне приличных построек. Мои познания в архитектуре, к сожалению, не столь обширны как мне того хотелось бы, потому увиденное невозможно было отнести ни к одному известному мне стилю.

Издалека дома казались чуть ли не гениальным произведением искусства, столь непривычен и отчасти диковат, но этим привлекателен, был их вид. И всё же при ближайшем рассмотрении мелькали следы грубой руки неловкого строителя, прослеживалась она в кривых стенах и шероховатой отделке, небрежных узорах природного орнамента. Внешне дома походили на правильный кристалл пирита – разные по размеру два и более пересекающихся куба образовывали единую невысокую структуру. Когда мы проходили мимо куба, высотой равного моему росту, я заметил, что крыша его покрыта не обычной черепицей, как думалось раньше, если вообще ею, а плотно прилегающими друг к другу бледно-бардовыми шершавыми «чешуйками», составляющими практически идеально ровную поверхность.

В центре небольшой площади отсвечивал пустым светом колодец из белого мрамора без ведра и верёвки. Из тёмного спуска тихонько доносится серебрящийся звук родниковой воды. Мне так и хотелось заглянуть вниз, но Горан, тащивший меня за рукав, будто собачонку за поводок, не разрешал задерживаться ни на секунду.

Мы прошли на противоположную сторону площади к двухэтажному зданию – уже потом выяснилось, что местные называют его Домом мудрости – первому такой высоты, но ничем более оно не отличалось от других своих братьев-близнецов, наполняющих Общину. Входная дверь, покрытая той же краской, что и стены, сливалась с ними, образуя единую вертикальную поверхность. Горан постучал и, немного подождав, ему ответили таким же стуком.

Можно было бы подумать, что про нас забыли, так как простояли мы там не меньше десяти минут, прежде, чем смогли войти внутрь. Дверь распахнулась, тонко скрипя, и передо мной открылось внутреннее убранство Дома мудрости.

«Сколько места!» – была первая моя мысль. И действительно, перед входом, обхватывая взглядом весь фасад здания, я никак не мог подумать, что оно окажется столь просторным внутри – словно зеркала играли со мной, внушая бесконечность стен. Быть может, сказывалось почти полное отсутствие мебели.

Посреди зала горел открытый очаг. Над ним, опираясь на четыре стойки по углам, находилась перевёрнутая «воронка», от которой кверху, уходя в потолок, шла квадратная труба. Этого центрального огня явно не было достаточно чтобы осветить всю залу, однако я не увидел ни одного тёмного пятна, казалось, мутный свет сочился прямо из стен. К ним же прижимались постели – пропитанные пылью матрацы, укрытые тонкими простынями. Выйдя к деревянной перегородке, Горан подтолкнул меня, ничего не сказав. Зайдя в «потаённое место» я предстал перед седым мудрецом, сидящем на подушках, скрестив ноги. Между нами стоял невысокий стол с разнообразными вещами: книгами, бумагами, чернилами, перьями, чугунным кувшином и другой утварью.