Нет, Крат свою душу не доводил до отчаяния. За Площадью Окаменелой Старушки, За Грешным Кварталом и Садом Змея располагается театр "Глобус". Он снискал себе громкую славу. За вульгарность и брутальность его ругали самые вульгарные и брутальные издания, раздувая себе и ему популярность. "Глобус" шёл в авангарде масс-культуры (кульк А). "Гадость, натурально, однако без него было бы скучно", – признавалась интеллигенция. И то верно, умеренные режиссёры не решались поставить на сцену дощатый сортир, чтобы во время пьесы туда заходили раскрепощённые зрители. Точней сказать, на других сценах сортир, конечно, устанавливался, но всё же без дырки и звучного под ней ведра.

– Духовное должно пахнуть, – к месту сказывал Дупа.

Этот самый главреж сидел за столом в своём богатом и неряшливом кабинете. Тук-тук… робко вошли двое: известный актёрский дуэт "Крат и Дол". Дупа тяжело поднял взор от рукописи и посмотрел на вошедших с укором, словно ждал их, да они припозднились.

– Мне тут пьеску подкинул один подонок: "Флюиды и миазмы", – Дупа оттопырил нижнюю губу. – Правда, вместо диалогов герои только хрюкают и плюются, что конечно ново, только не пойму, хорошо ли с точки зрения искусства? Достаточно ли свежо? Оценят ли пьесу газетные мерзавцы? Сейчас ни хрена не поймёшь, у кого что на уме! Ну а вы чего пришли, голодранцы? Аппетит замучил? Жить в искусстве – это принципиальный выбор: либо ты – хам и подонок, зато сыт и популярен, либо ты нищий художник с большой буквы. Буквы "ха", разумеется. Так вы с кем, пришельцы?

– Мы-то художники, но сейчас время такое, – промямлил Дол.

– Время всегда такое. Хотите и честь соблюсти, и гонорар приобрести? Не выйдет, – главреж зыркнул на них пронзительным, рентгеновским глазом, настроенным видеть козни и пороки, поскольку только их и видел, ибо только в них и верил, если говорить о "подлинном в человеке", о "настоящем в человеке".

Ещё давным-давно, в начале своей карьеры, когда вёл на радио развлекательную программу, Дупа сделал ставку на развязность. Сегодня пропаганда разврата выглядит классикой, но тогда он и ему подобные активисты были новаторами.

Воцарилось молчание, заполненное полётом мухи.

Главреж Дуплинский Михаил Яковлевич по прозвищу Дупа невероятно похож на жабу: и фигурой, и лицом, и бородавками, и огромным губастым ртом, и даже взглядом выпученных глаз. Крат не мог привыкнуть к его лицу и каждый раз вздрагивал, отвращаясь, и вместе с тем жалел Дупу за то, что Дупа вынужден жить в таком обличье. Однако Дупа в сочувствии не нуждался. Напротив, для усиления эффекта он поощрял в себе неряшливость и немытость. В культурной среде ходили анекдоты о том, как он жуёт, ходит, причёсывается. На его подбородке и вправду могли до обеда храниться вещества завтрака. Его подозревали в том, что он вообще не моется, обходясь почёсыванием спины о косяк. Бриться ему и нужды не было, поскольку борода не росла. Главным его отличием от жабы считалось то, что жаба выделяет яд на коже, а Дупа на языке. К своей двери он самолично прикнопил фотографию жабы, дабы отнять у всяких подонков мотив острить. Правда, остряки хранили в запасе ещё более яркий мотив: Язык Дупы – карнавально-эпический образ.

Пользуясь служебным положением, главреж Дуплинский хотя бы ради удовольствия заставлял невинных людей соглашаться с какой-нибудь срамной мыслью. Ему нравилось поражать окружающих не только своей внешностью, но и мерзкими суждениями. Ему просто нравилось быть мерзавцем, влиятельным, разумеется. Он сладострастно намазывал себя на окружающих, как шоколадное масло на хлебные ломти – вид эротики.

В эпоху Кризиса власть любого работодателя становится абсолютной, поэтому несчастные люди, лицом кривея и душой морщась, поддакивают смачному Дупе.

Последняя встреча с ним случилась у двоих друзей год назад на театральном банкете. Тостуя, Дупа дал наказ. "Мы – режиссёры, продюсёры и прочие продюсранцы воспитываем публику. Наша задача – отвадить её от всякого там умного и прекрасного, чтобы наладить фабричное, тиражное производство культурных изделий. Нам нужны терпение и постепенность: поначалу публика нехотя смиряется с малой безвкусицей, ворчит… однако ж выбора у неё нет. Потом смиряется с более крупной безвкусицей. Затем она кушает всё, что мы изволим подать. Вот когда культура превращается в кулёк, в индустрию развлечений, которую возглавляют не творцы, а дельцы. Член, желудок и кошелёк – три главные заботы гомосапа. Дразни его самолюбие, почёсывай самодовольство и выходи с этим дерьмом на бис. Так выпьем за дерьмо!"

Крата поразила осознанность его позиции; в ту минуту сочувствие к безобразному Дупе исчезло.

– Ещё лежит у меня другая пьеска, – главреж выдвинул ящик, – крутой подонок сочинил, страшная вещица. Суть в том, что на сцене актёрам придётся переживать настоящие неприятности. В общем, не для трусов пьеска… пожалуй, не для вас.

– Почемуй-то? – вздыбился Долговязый.

– Ладно, вчитайтесь. Всего пару страниц, обозначено только начало сюжета и главные пункты конфликта. Актёры сами должны решить, что им играть. Там два главных персонажа: они друзья, но становятся соперниками из-за жилплощади. Их приятельские отношения завершаются дуэлью. На сцене нет условности, всё происходит натурально. А раз натурально, сталыть, актёрская пара может сыграть один или максимум два раза. И не играть они должны, а жить на сцене! Лексика нецензурная, этика отсутствует. Свобода! Головокружительная свобода! Всё по заявке вечно скучающей публики и вечно тоскующих артистов. За пролитую кровь гонорар повышается. Завтра жду с ответом.

Крат приблизился к столу, взял листы двумя пальцами, словно те были загажены мухами, а не засижены буквами.

– А не могли бы вы дать нам рубль на обед, в долг само собой, – небрежно бросил Дол.

– Возьмите рубль, только не обожритесь, – Дупа вновь углубился в пьесу-хрюкалку.

Глава 3. Столовка

Крат свернул задание в трубочку и засунул в карман штанов – кислое дело. Они вышли из театра и зажмурились, точно выбрались из могилы. Молча отправились искать столовку. Между туч впервые после месяца облачной хмури выглянуло солнце. Песок, вылезший из прорех в асфальте, стал ярким. Тощие собаки стали похожи на азиатских шакалов. Бездомные граждане, отдыхающие на подстеленных возле мусорных баков журналах, уже вкусили жидкости для разжигания каминов и нежились в полубреду, получая от солнца огульное благословение. Крат согласно инструкциям психолога раздувал в себе надежду на всякое хорошее, настраивал глаза на ласковое восприятие двусмысленной реальности и смазывал ум сладким вазелином утешительных формул: всё хорошо, я хороший и мне хорошо.

Он знал, по себе знал, что человек изначально оптимистичен. Если он здоров и не проклят, если совесть его чиста, тогда радость в нём происходит сама. Но если человек находится в аду или неподалёку, тогда радость ему приходится производить нарочно. Радость при этом получается ненастоящая… что, впрочем, упрямый оптимист обязан игнорировать. И Крат согласно инструкции не забывал улыбаться.

В городе осталось мало столовых. Чем глубже Кризис, тем больше дорогих заведений открывается на месте дешёвых. В детских садиках вновь расположились игровые заведения. Бытовые дела не приносят барыгам прибыли, большие деньги делаются на людских пороках. (Недаром Дупа так радеет за всеобщую развратизацию. А может быть и в том суть, что Дупе не столько деньги интересны, сколько порча людей и торжество инфернального стиля жизни. В таком случае он ведёт бескорыстную идейную борьбу.)

В столовые въехали рестораны. Вместо простой пищи магазины хвалятся экзотическими деликатесами. Крат-оптимист подавил мысли о Кризисе. Плевать на очевидное! Не гляди туда, где жадность продающих и товарное тщеславие покупающих сливаются в Кризис! И не печалься, оптимист, о Родине: нельзя о ней думать, если учишься приятному легкомыслию. Крат настраивался на позитив, что в данный момент было не трудно, поскольку выглянуло солнце и приближалась еда.