Кто-то начал развязывать галстук, кто-то отвинчивать колонистский значок.

- Не трогайте галстуков! - вдруг сказал Вьюн.

- А-а, Вьюн, легавым стал? - Шаман так грозно процедил это, что малыши отодвинулись от Сеньки.

Но Вьюн весело посмотрел на них. И малыши опять прилипли к нему.

- Может, среди вас есть и комиссарские сыночки? - спросил мордастый человек и ткнул пальцем в первого попавшегося малыша. - Может, ты?

- Нет, нет, - закричал тот, - мой папа богу молился!

- А кто?

- Не знаю я, не помню.

- А ну-ка, вспомни.

Мальчуган блуждающим взглядом обвел колонистов.

- Ну, - торопил его мордастый мужик.

- Ванятка Остужев говорил, что его отец комиссарил в деревне.

- Который?

- А вон тот, кудрявый.

Мужик своей ручищей, как кузнечными клещами, сдавил мое горло.

- Не смейте трогать моих воспитанников! - вдруг послышался из темноты голос Три Кости. Она подлетела к костру, вырвала меня из рук мужика, оттолкнула в сторону и закричала: Не позволю никому трогать моих детей!

Потом повернулась к нам и уже тихо сказала:

- Ребята, не волнуйтесь, все будет в порядке, - так сказала, будто ей одолеть этих бандитов ничего не стоит.

И кивнула им:

- Пойдемте поговорим в сторонке. - Она вошла в сарай и стала недалеко от входа.

Они переглянулись, пошли за ней. Мордастый ей что-то начал говорить, размахивая руками.

Кто-то из наших крикнул:

- Смотрите, ведь бьют Три Кости!

- Васька, - скомандовал Вьюн Сиплому, - подавайся к Шаману!

- Шаман, - крикнул Васька, - принимай и нас, мы тоже с вами.

- Ага, надумали, - крикнул тот из сарая.

- Ребята, пошли, - сказал Васька, обратившись к нам.

Я как ни зол был на Три Кости, но сейчас мне стало жалко ее.

- Не пойду с вами, - сказал я.

Смотрю, другие ребята тоже повесили носы.

- Братцы, надо идти, - проговорил Вьюн, - становитесь около каждого лба человека по четыре. Мы их сейчас возьмем тепленькими. Васька, не забывай, что у них оружие, держитесь с ними вплотную. Как дам сигнал, хватайте их за руки. Ну, валяйте, ребята.

Мы зашли в сарай. Вьюн пронзительно свистнул, и мы облепили пришельцев, как муравьи. Одни повисли у них на руках, другие кинулись под ноги, а третьи уже шарили по карманам, разыскивая оружие.

- Тащите в сторону Три Кости, не сомните ее! - командовал Вьюн...

...И вот уже все кончено. Бандитов отвезли в деревню. Ворота сарая открыты, а за воротами светлая лунная ночь.

Ребята лежат в сарае на соломе и вроде спят. Нет, не все еще спят. В углу слышится шепот. Потом раздается голос.

- Ты, губошлеп, когда-нибудь кончишь свой разговор? Три Кости спит.

А в ответ:

- Дрын, если когда-нибудь еще назовешь Елену Ивановну так, - заплачешь.

Я повернулся в сторону воспитательницы. Она лежит рядом, и глаза у нее открыты.

- Елена Ивановна, - тихо позвал я, - тогда ведь я не вас хотел облить, а Петьку-цыганенка.

- А я знаю, - сказала она.

Потихоньку, потихоньку и мы разговорились. Я рассказал ей о своей деревне, о тете Дуняше. К нам подсели еще ребята, и разговор завязался такой, что нам его хватило до самого утра, а утром, как ни хотелось всем спать, пошли на работу.

Елена Ивановна после этого случая нисколько не стала добрее. Будто и не было этой ночи, бандитов и нашего разговора.

Через месяц мы вернулись в колонию. Я побежал разыскивать цыганенка Петьку.

- Где он?

- Да где может еще быть, как не в радиокомнате, - говорят мне колонисты.

Замечаю посреди двора на столбе черную подвешенную трубу.

- У нас теперь радио есть? - спрашиваю.

- Ого, спохватился! - смеются надо мной ребята. - Уже две недели, как его сделали.

- А где радиокомната?

- В клубе, прямо за кулисами.

В небольшой комнатке, около кинобудки, нахожу своего друга.

- Петька!

- Ванятка!

- Что ты тут делаешь? - спрашиваю я.

- Видишь, мотаю катушку.

- Зачем это?

- Как - зачем? Для приемника. Как мотать катушки и припаивать провода - понял, а вот почему и отчего говорит приемник, еще до сих пор не могу сообразить. Начальник мой говорит, знание дело наживное, был бы интерес к делу.

- А у тебя есть интерес к этому делу?

- Еще бы, это дело интереснее сказки. Подумай только, в Москве передают, а мы тут слышим. Мой начальник говорит, что мы артистов даже раньше слышим, чем зритель, сидящий там в последнем ряду.

- Ну ладно, бросай все это, - говорю я, - пойдем кушать яблоки, я из деревни привез. Хорошие яблока...

- Хорошие?

- У-у, таких ты еще не ел!

- Ты положи парочку мне под подушку, потом я их съем.

- А почему сейчас не хочешь идти?

- Нельзя, надо домотать катушку.

- А вечером ты освободишься?

- Что ты, вечером нас начальник будет учить собирать детекторные приемники.

- А когда наконец ты можешь выйти из этой конуры?

- Когда? Даже не знаю. Наверное, после ужина. Примерно к отбою.

- Тогда уж спать всех уложат.

- Да, тогда спать.

Вот я и остался один. Брожу по колонии и не нахожу себе места. От нечего делать зашел к изокружковцам.

Не найдя у них ничего интересного, хотел повернуться к выходу, но увидел стоящую в углу комнаты картину. На ней кто-то нарисовал бушующее море, над которым летают стаи чаек, а вдали, за громадными гребнями волн, виднеется одинокий парус, похожий тоже на белокрылую чайку.

"Так вот оно какое, море! - подумал я. - Вот куда нас хотела увезти тетя Дуняша. Эх, какая красота! Вот бы правда попасть на море!" Если бы после цирка я опять не встретился с Люсей, я, наверное, давно уж был бы там, когда же ее встретил и познакомился с Володей, Петькой и Тухтусуном, мне жалко стало расставаться с ними. Но мысль о море кикогда не покидала меня, и сейчас, глядя на эту картину, я уже представил себя моряком, плывущим среди громадных волн на этой маленькой лодчонке.

- Ну что, Остужев, нравится тебе эта картина? - послышался сзади голос руководителя изокружка.

- Очень нравится.

- Может, хочешь взять в руки кисть? Пожалуйста, я помогу.

Я оглянулся и увидел Елену Ивановну.

- Этому парню нужно море, - сказала она. - Ничего, Ванятка, не завидуй рулевому этой парусной лодки, вот мы возьмем и тоже организуем шлюпочный поход по Леснянке.

И Елена Ивановна не обманула, через неделю я тоже сидел за рулем шлюпки.

О шлюпочном походе я рассказывать не буду. В пути штормы нас не прихватывали, приключений с нами никаких не было и не могло быть. Река Леснянка небольшая, акулы в ней не водятся, самая хищная рыба - щука, но она людей за ноги не хватает, наоборот: почуяв беду, сразу же прячется в осоку.

Я лучше расскажу про одну встречу.

Живя в Соколинской колонии, я и не предполагал, что живу рядом со своей родиной - Мордовией, недалеко от того города, куда несколько лет назад меня привез дядя Гордей.

Возвращаясь из похода, километрах в двадцати от города, мы остановились на привал. Это было уже вечером. Разожгли на берегу костры и стали готовить себе варево. Около нас остановился на водопой "красный обоз". На передней телеге на двух древках висел плакат: "Смычка". На второй телеге - еще один плакат, на котором нарисованы крестьянин с серпом и рабочий с молотом - они пожимали друг другу руки.

Ребята, как всегда любопытные, сейчас же облепили повозки, я тоже не удержался на месте. На телегах не было ничего интересного: железные бороны, плуги и веялки. Люди тоже были самые обыкновенные. Но меня заинтересовал один паренек в высокой буденовской шапке, поивший лохматую лошадь.

- Пей же, окаянный! Ишь ведь, все бы игрался! - ворчал он, стараясь говорить басом.

Мне его голос показался очень знакомым. Я подошел поближе, и... когда он посмотрел на меня... "Это же мой двоюродный брат Кирюха!"

- Кирюха! - закричал я.