– Ну уж нет! Только из-за того, что какая-то тварь написала на меня донос? – взвилась Зина. – Я скорей уйду из института. Мне давно хотелось оттуда уйти. Скучно.

– Любовь моя… – Виктор порывисто встал со своего кресла, и обнял ее, – любовь моя, я с тобой. Что бы ни произошло, я с тобой. Даже если ты уйдешь с работы, не беспокойся – я достаточно зарабатываю, денег нам хватит.

– Дело не в деньгах, – попыталась возразить Зина, но Барг крепко прижимал ее к себе.

– Я знаю. Я просто хочу, чтобы ты знала – я с тобой. Всегда тебя поддержу, всегда буду рядом. Но и ты, любовь моя, должна быть осторожнее. Я не хочу тебя терять.

– Что ты имеешь в виду? – подозрительный ум Крестовской сразу заметил: что-то не то.

– Я имею в виду, что тебе нужно вести себя потише. Не хамить им. Не ввязываться в рискованные дела. Не встревать в опасные истории. Я просто хочу, чтобы ты думала о нас. О том, что мы вместе.

– Я все время об этом думаю, – буркнула Зина, которой не понравились слова Виктора.

– Вот и хорошо. А пока тебе надо отдохнуть. Я ужин приготовил. Сейчас накрою на стол. Посидим спокойно. Не переживай. Рано или поздно выход покажется даже там, где выхода нет.

А потом они сидели при уютной ночной лампе, за столом с остатками ужина, сплетничая обо всем. И мягкое облако тепла, как пушистое, уютное одеяло, обволакивало сердце Зины. И в этом тепле таяли острые колючки обиды на людей, пронзившие мягкую плоть ее сердца, такую жесткую от пережитого, но одновременно – самую ранимую.

Крестовская была счастлива. И это счастье уютно помещалось в ее ладонях так, что она готова была бороться за него. Даже если потребуется, разорвать в клочки свою душу. Это придавало ей уверенности в том, что счастье не покинет ее долго. И Зина таяла в этой уверенности, как снег под дождем.

Зина сложила папки, заперла их в ящике стола и вышла из аудитории, не став закрывать дверь. Было около четырех часов дня. Еще не стемнело, но близкие сумерки уже ощущались.

Это была последняя ее пара в тот день – первая пара вечерников. Людей было мало. Зина знала, что многие из вечерников не могут отпроситься с работы, поэтому вынуждены первые пары пропускать.

Меньше людей – меньше шума, а потому Крестовская не часто отмечала отсутствующих. Не отметила и в этот раз.

Она спускалась по лестнице, намереваясь не сразу пойти домой, а немного пройтись по городу. Зина очень любила такие прогулки, они поднимали ей настроение.

Вдруг она услышала знакомый голос. И, не в силах сдержать любопытства, перегнулась через перила, откуда отлично был виден нижний лестничный пролет.

По лестнице, болтаясь и смеясь, спускалась эта девушка, София Мереуца. Она была не одна, держала за руку какого-то парня. Рассмотрев его, Зина нахмурилась. Он явно не был студентом. Намного старше, здоровый деревенский лоб, сильно смахивающий на бандита… Зина сразу поняла, что это тот самый контрабандист, за которым так убивалась София. Но за таким ей убиваться явно не стоило.

На девушку он не смотрел. У него было злое, напряженное лицо зверя, попавшего в капкан. Что же касается Софии, то она ничего не видела и не слышала – кроме своей любви.

Они вышли на улицу. Зине удалось выскользнуть за ними. Повернули на Ольгиевскую, пошли по направлению к Манежной. Не понимая, зачем это делает, Зина тем не менее решительно двинулась за ними.

Впрочем, скрываться ей особенно и не пришлось. Влюбленная девушка болтала без умолку, не отрывая глаз от своего предмета обожания. Парень же был полностью погружен в своим мрачные мысли, и было видно, что он едва терпит болтовню спутницы. Поэтому, отступая, как положено, чтобы затеряться в толпе, Зина неторопливо пошла следом за ними, с интересом посматривая по сторонам.

Если бы кто-нибудь остановил ее в тот момент и спросил, зачем она это делает, ни за что на свете Зина не смогла бы ответить. Но жизнь приучила ее к одной простой истине: не всегда в конце каждого поступка стоит конкретная цель. Иногда поступки совершаются под влиянием эмоций, интуитивно, от жажды азарта и приключений, из мести, от скуки – просто так, чтобы разнообразить свою жизнь… Да мало ли безумных причин лежит в основе самых разумных поступков! Которые потом, по завершении всего, почему-то оказываются совершенно правильными и логичными.

В жизни Зины так бывало не раз, а потому она смело пошла вперед, четко осознавая, что ведет ее интуиция. Ну и скука немного – то отвратительное чувство, когда становится скучно жить, и ради этого можно сделать все, что угодно.

Парочка уже прошла Ольгиевскую, стала спускаться к Манежной, к той самой узкой части, где улица уже обрывалась вниз извилистыми, крутыми переулками. Эти переулки шли под большим наклоном, почти под острым углом, а потому зимой это было самое опасное место в городе, с точки зрения травматизма.

Некоторые дома этих переулков были словно высечены в скале. И Зина вспомнила то, что слышала о подземных домах в катакомбах, которые вырубили первые каменотесы, добывавшие ракушняк, из которого был построен город.

Подобные дома здесь, в самом центре Одессы, смотрелись невероятной диковинкой. Крестовская с интересом всматривалась в желтые камни – это были живые свидетели прошедших веков, которые рассказали бы слишком много, если бы умели говорить.

Зине было интересно и страшно. Почему-то ей казалось, что в воздухе витает запах плесени. А в некоторых местах под склонами этих чудом сохранившихся гор устраивались настоящие свалки. В гниющих отбросах рылись наглые одесские коты, плотоядно посматривавшие на блестящую рыбью чешую и отгоняющие соперников сердитым рычаньем.

Парочка пошла по Манежной прямо, не сворачивая ни в один из переулков. Зина вспомнила рассказ Софии о том, что раньше она с парнем жила на Бугаевке. Очевидно, дела кавалера пошли в гору, и теперь парочка могла обитать не в самом худшем месте Одессы. Близость Балковской ямы немного ухудшала ценность района, но все равно – жить на Манежной считалось более престижным, чем на Бугаевке.

Очевидно, терпение парня наконец иссякло, потому, что он вдруг остановился и, судя по всему, сердито рявкнул на Софию, отчего девушка резко замолчала. А затем с видом побитой собаки, уже не держась за его руку, продолжила идти за ним.

Они повернули направо, на Пишоновскую, и вошли в распахнутые настежь ворота второго дома от угла. Зине повезло: оставаясь на улице, через раскрытые ворота она могла отчетливо видеть, куда они идут. Парочка вошла в двери одной из квартир на первом этаже хлипкого деревянного флигеля, примыкавшего вплотную к каменному фасаду дома. Зина же осталась на месте, задумавшись, что делать. Рисковать, входить во двор? Это могло быть опасным. Ее могли заметить соседи или даже сама София, стоящая возле окна. Тем более, что еще не начало темнеть, да и двор был безлюден.

Пока Зина раздумывала, ей повезло – дощатая дверь нужной квартиры распахнулась, и оттуда вылетел парень Софии – красный, взъерошенный, яростно сжимающий кулаки. Он находился в состоянии такой бешеной ярости, что едва не столкнулся с Зиной, которая не успела отскочить от ворот, и даже этого не заметил.

Крестовская радовалась только одному – тому, что он не заметил ее. Очевидно, любовники серьезно поссорились. У парня явно были проблемы, а София капала ему на мозги. Вот и вышла ссора, которая закончилась тем, что кавалер попросту сбежал.

У Зины вся эта ситуация кружилась в голове, и тут во второй раз ей действительно повезло: из дверей вышла София и медленно побрела к воротам.

Зина быстро шмыгнула за дом, украдкой наблюдая за девушкой. В отличие от своего кавалера, София шла медленно, тяжело дыша, лицо ее было искажено страданием, она то и дело прижимала к нему детские кулачки, которыми размазывала слезы. Вся ее фигура выражала глубокую скорбь. Зина подумала, что, судя по состоянию девушки, между ними произошло что-то очень серьезное, возможно, они расстались. В любом случае, это было бы закономерно – исходя из того, что Зина успела увидеть.