Захлопнула за собой дверь, стянула ботинки, отбросила куртку и упала на кровать. Закрыла лицо подушкой и разревелась со всхлипами и судорожными вздохами, как в детстве. А после заснула, сама не поняла, как. Провалилась в темень да и зависла там на десять часов. Проснулась от настойчивой вибрации мобильника, поставленного на беззвучный режим.

Номер был незнакомый, и я помедлила, прежде чем брать трубку. А нажав на “Приём”, с опасением прислушалась.

В трубке раздался недовольный голос Павла:

– Тина, блин! Сколько можно дрыхнуть! Иди, убери эту козу с порога! И предупреждая вопросы – телефон твой взял в деканате. А теперь поторопись! – Раздались гудки. Павел повесил трубку.

Я вздохнула, сонно впихнула ноги в тапочки и вышла из комнаты в длинный коридор, в конце которого Нина Валерьевна, хозяйка квартиры, в которой я снимала комнату, мужественно не пускала Павла на порог. Нина была козой, (вот уж кому точно облик подходил на сто процентов) да к тому же глуховатой, и с места её так просто было не сдвинуть.

– Аустина правила знает! – наставительно увещевала она, перегородив коридор своей сдобной тушей. Я поморщилась. Не любила полное имя. – Да, знает! Никаких домашних свиданий, пока она снимает комнату в моей квартире! Тем более ночью! На часы посмотри, уже почти полночь. Так что уши мне не заговаривай, я за версту твои похабные мыслишки читаю! А у нас не притон! Нужно будет, Аустина позвонит. Не потеряетесь.

Я дипломатично кашлянула в кулак.

– А-а, вот и Аустина! Твой кавалер? Манер не знает! Молодёжь совсем от рук отбилась, – блеяла она, и вдруг запнулась, захлопала ресницами. – Ох, Аустиночка, ты что ли плакала? Не из-за этого ли грубияна?

Я в испуге отвернулась, пискнула:

– Ой! Извините! – а потом Павлу, чья макушка маячила в коридоре: – Выйду через пять минут. Подожди на улице, – и стремглав бросилась в комнату приводить себя в порядок.

Не удивительно, что Нина Валерьевна что-то заподозрила. Подводка была размазана по щекам, а нос и губы распухли, будто пчёлы покусали. Стыдно-то как. Что про меня Павел подумал? Что я сутки рыдала из-за пары царапин, оставленных Гиенами? Ему-то куда больше досталось!

На приведение “фасада” в норму потребовалось не меньше четверти часа. Так что я немного опоздала, о чём Койот не преминул сообщить, стоило мне оказаться на улице. Я только зябко пожала плечами в ответ, а потом замерла, глядя на соединяющий нас с Павлом… трос.

Называть это нитью не поворачивался язык. Узы теперь были толщиной с палец и светились, как неоновая трубка. Я поднесла руку. Пальцы закололо, словно от сотен незримых иголочек. От удивления даже как-то позабылись утренние неприятности с Алеком. Я вопросительно посмотрела на Койота, надеясь найти ответы в его лице. Но там царила одна лишь озабоченность и усталость. А ещё цвели синяки и ссадины. Особенно яркий фингал красовался под правым глазом. Неудивительно, что хозяйка квартиры так взбеленилась. А ведь если бы не я, Павел бы бед не знал! Хотя вопрос о том, зачем он помог и что попросит взамен, оставался в силе.

Не говоря ни слова, староста развернулся и пошёл во дворы, я двинулась следом. Ветер заунывно шуршал пооблысевшими кронами, заставляя ёжиться и глубже запихивать руки в карманы.

Сегодня Койот пах иначе. Всё так же сухой травой, но пропала едкая нота, от которой хотелось воротить нос. Да и моя лиса больше не выказывала страха, разве что настороженность. За прошедшую ночь между нами многое поменялось. Спохватившись, я сказала в угрюмую спину:

– Э-э, спасибо. Правда, спасибо, что помог вчера. Я бы пропала, если бы не ты.

Койот сделал вид, что не услышал, но уши его дрогнули.

Мы прошли до конца дома и завернули на пустынную площадку для детей. Ночная тишина и тени преобразили её, делая похожей на музей потерянного детства. Забытые игрушки в песочнице. Покосившиеся, облупленные лошадки на ржавых пружинах. Одинокие качели, тревожно колыхающиеся под весом невидимых малышей.

Койот вбежал по железной горке и уселся сверху, свесив ноги и хвосты. Я поднялась по лесенке и села рядом. Сказала:

– Странное место ты выбрал.

– Зато безлюдное.

В этот же момент протяжно заскрипел ржавый флюгер на крыше навеса, и я вздрогнула. Павел скептически покачал головой, буркнул:

– Ветер.

К щекам невольно прилил жар смущения, и я порадовалась, что вокруг темно. Не глядя на меня, староста мрачно сказал:

– Честно сообщу, с этими Узами встряли мы с тобой по-чёрному. В дырявой лодке ты больше не одна, можешь радоваться.

– Что-то не хочется, – ответила я.

– Ты же совсем ничего не понимаешь.

– Так, может, расскажешь?

Койот вздохнул, механически пошарил по карманам. Чертыхнувшись, объяснил:

– Не вовремя бросил курить. Нервы совсем ни к чёрту.

Я терпеливо ждала, когда он приступит к сути. Мне уже настолько опостылело теряться в догадках, что я была готова к любой правде, насколько бы безумной она не оказалась. Вздохнув, Койот начал рассказ:

– Видишь ли, лисичка, есть множество теорий, почему происходит именно так, а не иначе. Это как с зарождением жизни. Никто на самом деле не знает, но из тысячи предположений какое-то оказывается более здравым, и вот его уже печатают в учебниках по биологии. Тут так же. То, что я тебе скажу, просто общепринятая теория среди Зрячих, – он запрокинул голову, глядя на редкие звёзды. – Считается, что эволюция есть не только у физического тела, но и у души. Изначально искра жизни зарождается в мёртвом океане, а тот в свою очередь находится в мёртвом мире. Зародившись, искра стремится пересечь мёртвый океан, чтобы прийти в наш мир. Сначала её сила столь мала, что она способна родиться только насекомым. Но путём перерождений, душа набирает энергию, вроде как наращивая “мясо”. Сначала она множество раз рождается насекомым, потом зверем. А спустя ещё минимум четыре десятка перерождений, приходит в этот мир человеком. Но вот скажи, что отличает нас от животных?

– М-м… Умение строить проблемы на ровном месте? – пошутила я.

– В точку, – хмыкнул Павел. – А штука, которая нас заставляет это делать, зовётся Разум. Так вот, звериную часть души, ту самую, что ты начала недавно видеть, называют Эмон. А человеческую, разумную часть зовут Рамна. И эти две половины вечно спорят и противоречат одна другой. Отсюда раздвоение. У обычного животного такого не бывает, потому что нечему раздваиваться. А вот в человеке борются Рамна и Эмон. Чаще всего разум побеждает. Как итог, человек свою животную натуру отрицает, эмоции подавляет, а на интуицию кладёт болт! Случаются и исключения. В основном у сильных душ… Если Рамна и Эмон в балансе, то и раздваиваться они не будут.

Я задумалась, вспоминая, что так и не смогла рассмотреть человеческого лица Декана. Значит, он находится в балансе со своим Эмоном?

– Н-да, теперь кое-что становится понятней, – пробормотала я. – Значит, нет никакого Рая и Ада?

– Ты расстроена? Ну, если тебе станет приятней, совсем прогнившие души попросту растворяются в мёртвом мире. Навсегда. Никакого перерождения. Не знаю, как именно это работает, но могу подкинуть книжку, если интересно.

– Может быть попозже. Так а почему этих зверей, Эмонов, видят не все люди?

– Могла бы и сама догадаться, почему, – хмыкнул Павел, взъерошивая себе волосы, становясь похожим на разбойника с большой дороги. – Зрячие – это ещё одна ступенька эволюции душ! И ступенька эта наступает далеко не у всех. У Зрячих есть своя собственная иерархия по уровню силы. Есть те, кто просто видят души, есть те, у кого ещё и способности прилагаются. Всё зависит от количества духовной энергии. Вот охотники и занимаются тем, что состригают чужую энергию, усиливая собственную душу. Потому и способности у охотников обычно развиты до крышесносного предела.

– Но почему обо всём этом так мало известно? Если существуют люди, способные иллюзии накладывать, то как об этом не прознали?

– Вот сейчас глупости говоришь. Про ведьм, колдунов и экстрасенсов слышала?