когда вам почти за 30,

и в вас влюбляется юная

морячка в 14 лет

с фигурой Венеры пенной,

дочь Посейдона грозного,

с глазами желто-серыми,

веснушки с облупленным носом,

с косою из стали и золота,

с чуть хрипловатым голосом,

живущая на Молдаванке,

Богдана Хмельницкого улица?

Я, например, не знаю…

№3.

…горлица, птица такая,

похожа на нашего голубя,

изгорлилась вся, изоралась,

издергалась вся, извелась,

мне не дает покоя,

как будто уселась на темя,

орет и орет, оглашенная,

друга совет своего.

№4. «Медузы»

Море все испохабилось

киселеподобными тварями,

как сопли из носа противного,

будто бы море простужено!

Так думал я и ошибся,

увидев окурки у берега,

кусок огурца недоеденный

и темного хлеба горбушку.

Виталик Соколов, ассистент кинооператора с Одесской киностудии, у которого я одно время проживал из экономии денег в общежитской комнате, на втором этаже гостиницы «Экран», – второй и третий этажи гостиницы были отданы под филиал «Куряжа», главной общаги студийцев, расположенной в отельном двухэтажном здании на другой стороне Пролетарского бульвара, – так вот, этот Виталик сказал, что мои вирши кажутся ему какими-то теплыми. Он сидел за письменным столом и читал мои листочки.

– Это что? – спросил он, дочитав до конца.

– Просто стишки, – пожал я плечами.

– Просто стишки? – переспросил Виталик.

– Ну да, – отозвался я. – Просто стишки.

– Простостишки – сказал он слитно, и поменяв ударение. – От них тепло.

Я подхватил:

– Одесские простостишки! Под номерами!

Виталику это понравилось. Я их так и назвал: «Теплота. Одесские простостишки». Сейчас уже не скажу почему, но не все мои одесские сочинения удостоились номера и звания «Простостих».

Простостих №5.

«Кто там?» Простой и круглый,

нет, не дурак, а мячик,

звонкий такой и свистящий,

он вас нечаянно тронул?

Простите великодушно

его за такую ласку!

Он так разбудить мечтал вас…

Ой! Снова простите ему!

Смотрите, как весело рядом

смеются и плачут детишки,

в песке все и голые пузом,

и яхта, смотрите, плывет!

А волны хохочут и чешут

ребра и пятки пляжу!

Идет вся лиловая Лена,

а Люся и Катя лежат,

и Саша лежит вместе с ними,

и все остальные, кто хочет

чуть-чуть загореть поскорее.

А Дима сейчас подойдет,

придет и присядет рядом,

и снова начнутся карты,

но взгляды упрыгают скоро

от козырей с королями

на море, на волны, на яхты

и на бутылки пива,

которые неосторожно

торчат из песка в прибое.

Проснитесь! Ах, этот мячик!

Целует он вас и целует!

Нет, право, не надо сердиться.

Он ведь простой и круглый.

Написано это было прямо с натуры, на Собачьем пляже, где на трех или четырех простынях загорало семь человек из «Зеленого фургона», и я вместе с ними. Актерам перед началом съемок надо было срочно «загримироваться» одесским загаром, а я, видимо, сачковал от практики (или это был выходной). Из тех, кого помню: лиловая Лена – это редактор на фильме Елена Демченко, Саша – актер Александр Соловьев, Дима – Дмитрий Харатьян. А кто такие Люся и Катя, запамятовал. Наверное, их девушки или жены. Там многие актеры были с женами и даже с детьми. А как же? Море, солнце, пляж, песок!

В гостинице «Экран» меня поселили в пустующий двухместный номер, и я какое-то время вольготно там проживал в одиночестве. Потом приехала киногруппа на съемки фильма «Зеленый фургон», и ко мне подселили актера Льва Перфилова. А может, наоборот: меня подселили к нему в номер, а потом он уехал, отмаявшись в съемке своего эпизода, и я остался один.

Простостих №6.

Если у вас украли

одежду –

не падайте духом!

Одежда лишь тряпка,

не совесть,

найдете себе другую.

Простостих №7. «Память»

Вот папиросы «Сальве».

Вы ими курили когда-то,

помните, там, в Одессе?

Как, вы уже забыли?

Простите…

А, может, не вы…

Собачий пляж – это дикий пляж за углом Одесской киностудии. Сначала вы идете по бульвару, потом сворачиваете в Кирпичный переулок и топаете до самого конца. Там кафе «Взлетная» нависает над обрывом своей посадочной полосой со столиками, зонтиками от солнца, утомленными клиентами всех полов и возрастов, подтаявшим мороженым в вазочках и сухим вином в запотевших бутылках. Осы вьются над сладким пирожным в руках у трехлетнего малыша, и он недовольно басит перемазанным ртом:

– Мама, мухи…

Сразу за кафе – резко вправо и по траверсу вниз, метров триста, среди низкорослых шелковиц (тутовых деревьев) и диких маслин (на Байконуре их называли «серебристый лох»). Нет, если хотите, можете спускаться по каменным ступенькам аж до самой Трассы здоровья, но на Собачий пляж никто так не ходит.

Мы весело коротали время, валяясь под солнцем на Собачьем пляже – ребята-актеры из группы «Зеленого фургона», а вместе с ними и я. Актеры доводили свои телеса до нужной кондиции – сначала сгорали, потом облуплялись и снова сгорали. За этим процессом строго следила редактор Лена, сама загоревшая до недосягаемой темноты.

«Зной»

Солнце,

простое солнце

прорвалось сквозь небо

к пляжу.

Разом все задымилось

и тронулось,

даже умом,

даже последней подстилкой,

бутылкой воды

и шляпой

– тронулось,

стронулось с места,

в пучину морскую сползло.

***

Червяк не дополз до родины,

до своей навозной берлоги.

Его приласкало солнце.

И умер он в аромате

травы, листвы

и цветов.

***

К телу прилипли разные

родинки-точки песчинки,

звезды-кристаллы на небе

загара щеки и плеча.

***

Скаты лижут камни мостовой.

Сладострастно им мотор урчит.

Кто там едет справа? За тобой?

Жадное до прелестей такси.

Танго «Глечик»

Нет, мы не пели, а пили.

Нет, это пели не мы.

Мы уж давно онемели,

спиртом сожженные рты.

Пели совсем молодые.

Мы просто слушали их.