Серьёзная размолвка между ними произошла, когда в 1755 году Жан-Жак издал второй свой знаменитый трактат, "Рассуждение о происхождении неравенства". По поводу этого трактата он получил от Аруэ весьма ироничное и ядовитое письмо: "Я получил ваше новое сочинение, направленное против рода человеческого, и благодарю вас. Вы понравитесь людям, которым говорите правду в глаза, но вы их не исправите. Никто не употребил столько ума, чтобы постараться сделать нас животными. Когда читаешь ваше сочинение, хочется встать на четвереньки и зарычать. Однако я, оставив эту привычку больше шестидесяти лет назад, к несчастью чувствую, что не смогу к ней вернуться ... Я довольствуюсь ролью мирного дикаря в уединении, которое я избрал возле вашей родины, где вас, к сожалению, нет".
Окончательный разрыв Жан-Жака и Аруэ произошел в 1760 году, после того как фернейский мудрец поддержал устройство в Женеве театра. Жан-Жак, как уроженец Женевы резко выступал против театральных представлений в Женеве, считая, что театр, дьявольское изобретение, приведет к упадку нравов в республике. Вот во Франции есть театры, поэтому там сплошной разврат. В ответ на помещенную в "Энциклопедии" статью Д"Аламбера "Женева" он написал знаменитое "Письмо Д"Аламберу о зрелищах". Фернейский мудрец резко отрицательно откликнулся на это сочинение Жан-Жака и в письме к Д"Аламберу от 4 мая 1759 года назвал его сумасшедшим человеком. Оценка мэтра в своём едком стиле и появление в Женеве театра, благодаря проталкиванию этой идеи Аруэ, стали для Жан-Жака поводом к скандалу. Кальвинист не захотел видеть театр на своей родине. 17 июня 1760 года он написал Аруэ письмо, ставящее точку в их хороших отношениях: "Я вас не люблю. Вы нанесли мне обиды, которые были мне особенно чувствительны - мне, вашему ученику и поклоннику. Женева дала вам убежище, а вы за это погубили ее. Вы сделали моих сограждан чуждыми мне, в награду за похвалы, которые перед ними я расточал вам. Вы делаете невозможным мое пребывание в Женеве, вы заставите меня умереть на чужбине, лишенным всех утешений и, вместо всякого почета, брошенным в помойную яму, в то время как вас на моей родине будут сопровождать все возможные почести. Наконец, я ненавижу вас за то, что вы этого хотели, но ненавидя вас, я сознаю, что мог бы вас любить, если бы вы этого пожелали. Из всех чувств к вам, какими было переполнено мое сердце, остается лишь удивление, в котором нельзя отказать вашему гению, и любовь к вашим сочинениям. Если я могу уважать только ваши дарования, то это не моя вина. Я никогда не нарушу уважения, которого требуют ваши таланты, и буду поступать так, как предписывает это уважение. Прощайте".
У мэтра Аруэ до Ваньера работало ещё два секретаря. Это француз Лоншан (Longchamp), который работал до апреля 1751 года и флорентиец Коллини (Collini), проработавший до июня 1756 года. Они не сумели оправдать доверия мэтра, кроме этого они оба не ужились с мадам Дени. Пришлось старику в июне 1756 года бросить клич: "Ищу слугу толкового, и который даже умел бы писать".
Только в конце 1764 года Жан-Луи Ваньер смог написать в своём дневнике, что он стал работать личным секретарём мэтра Аруэ. До этого момента он был просто мальчиком на побегушках у знаменитого философа. Жан-Луи, несомненно, был очень умным, тянущимся к знаниям, человеком. В Женеве такому не место, он это давно понял. А тут, буквально под боком, живёт самый мудрый человек Европы. Жан-Луи, работая на великого философа, и сам в себе старался создать простую и ясную картину мира, чтобы уйти от будничной жизни с её безутешной суетой. Он ещё не знал, что прекрасно то, чего нет.
**********
Своего родного деда Галактиона Герасимовича Солохмира по отцовской линии Артемий первый раз увидел в тринадцать лет при весьма скорбных обстоятельствах, а именно, на похоронах своей матери в 2000 году. В семье о деде отец здорово не распространялся. Он даже фамилию носил не его, а Апраксин, по фамилии своей матери. Артемию было известно, что деду уже за сто лет, что живёт он за 150 километров от Калуги, в каком-то убитом селе за городком Людиново в дремучем лесу. Причём дед жил даже не в самом селе, которое географически располагалось вроде бы на территории Калужской области, а на каких-то выселках от села, может быть уже и в Брянской области. На похороны деда никто не звал. Он сам явился, каким-то образом в сто десять лет преодолев, из своего волчьего логова, 150 километров на попутном транспорте.
- Дед у нас очень непростой, очень, - тихо сказал Артемию отец Ермолай Галактионович. - Сейчас таких людей как он экстрасенсами кличут, а в раньшее время волхвами, такие дела.
Дед был весьма колоритным. Одет он в этот скорбный день был в китель и заправленные в сапоги штаны защитного цвета. Мода пятидесятых. На седой голове фуражка с когда-то защитным цветом, но цвет уже давно выцвел. Лицо деда украшала холёная седая борода. Какие сто десять лет? Деду можно было дать лет семьдесят, и то с натяжкой. Ещё эти его глаза. Они пронизывали человека насквозь. Взгляд уверенного в себе человека, мудрого и решительного. Однако, дед многословием не страдал. Можно сказать, что даже был замкнут. Со всеми вместе он кидал в могилу по три горсти земли, потом молчал на скромных поминках в кафе. Дед на поминках сидел рядом с Артемием, и тому стало от этого многим легче на душе, потому что от деда исходила такая мощная волна умиротворения и спокойствия, которая помогла Артемию не расплакаться от горя. Ещё от деда очень приятно пахло травами и чистотой. Странно как-то, подумал Артемий, обычно от стариков неприятно пахнет. Дед только спросил у Артемия о некоторых присутствующих людях, о его ближайших товарищах: это Захар Загоскин и Мария Ермолина. Эти двое были самыми лучшими друзьями Артемия. На траурные мероприятия они пришли со своими родителями. Больше дед ничего не спрашивал до самого дома. Только дома, когда они остались втроём, дед начал знакомится с Артемием. Он внимательно осмотрел его комнату, хмыкнул на компьютер, гордость Артемия, полистал альбом с фотками и заинтересовался школьным дневником. Дед с улыбкой показал Артемию на трояк по английскому.
- Что, отрок, иностранные языки трудно осваиваются? Вот переведи на наш язык анекдот: "I Dreamed I was forced to eat a giant marshmallow. When I woke up, my pillow was gone".
Артемий, к своему стыду ничего не мог ответить.
- Мне снилось, что я был вынужден съесть гигантский зефир. Когда я проснулся, моя подушка исчезла, - перевёл анекдот дед. - Ещё учись понимать юмор, пригодится.
Удивлённый Артемий спросил:
- Дед, а ты, что языки знаешь? А сколько знаешь?
- Конечно, чтобы изъясняться с иноземцами лучше знать их языки, чем ждать пока они твой выучат. А знаю я, внук, языков штук тридцать, может сорок. Думаю, что и ты их будешь знать. "Знать много языков - значит иметь много ключей к одному замку". Для познания нравов, какого ни есть народа старайся прежде изучить его язык.
