Снежинки ворвались с ветром в окно и хлестнули по лицу. Прищурившись, Сова пыталась разглядеть лицо старика под сильно нависшим капюшоном. Но, как и в прошлый раз, не смогла: только бледный орлиный нос и спутанную седую бороду. Человек положил ладони на опустившееся стекло и улыбнулся. Местами потрескавшиеся, посиневшие губы раздвинулись, обнажив гнилые зубы. От нестерпимого запаха тухлятины девушке пришлось задержать дыхание.

– О! Здрава будь, красавица! – довольно заговорил старик, по-другому у Макаренко язык не поворачивался назвать этого жалкого мужика в лохмотьях. – Ты гляди! Наши встречи становятся все чаще! Придет время, и ты вовсе перехочешь уходить!

– Ну, это вряд ли! – замотала головой Сова и ткнула под капюшон кукиш.

– Э-э-э… – протянул старик. – Обижаешь! Ты просто пока не видишь смысла в этом простом и безмятежном блуждании по полям и лесам земли Ярославской…

– Я вот только в твоем существовании не вижу смысла, Лука! – заявила девушка. – Давай уже мирно разойдемся?

– Как прошлый раз? – капюшон кивнул на скорчившегося в неудобной позе Руслана.

– Нет уж! – гневно воскликнула Макаренко, ярко представив прошлый раз – как мертвый Иван вдруг очнулся и сам согласился уйти со стариком. – Этот живой, Лука! Тебе он достаться никак не может!

– Почем знаешь? – Капюшон резко и обеспокоенно повернулся к Сове. – Может, сейчас получится забрать?

– Потому что он – невинный! – уверенно сказала девушка. – Ты же таких не берешь! Разве нет? Да и прошлый раз ты уже взял одного…

– Времена меняются, доченька, – пожал плечами Лука. – Скоро буду и живыми брать, и невинными. Прошлый раз взял за проезд туда, а теперь… за проезд обратно! Ты же через Ростов едешь?

– Да, Лука, – кивнула Софья. – Только одна. Этот малец дома остается. Если ты отойдешь, то я его туда и отвезу.

– А как же поедешь? – озабоченно спросила борода.

– Хрен знает, Лука! – ответила Макаренко, раздражаясь. Очередная задержка вновь отодвигала месть. Сначала Руслан со своим желанием непременно ехать с ней, теперь ни живой, ни мертвый старик с эдаким жутко дебильным подобием подката. – Наверное, очень быстро.

– Да не… ты не поняла! – протянул тот.

– Да не! – перебила Софья. – Как раз все поняла! Лука, и не пытайся! Не заманишь! Мальчишку я тебе не отдам!

– Да не нужен мне твой мальчишка! – замахал вдруг руками старик. Да так, что черный рваный балахон весь затрясся, с него начал осыпаться… пепел? – Я не затем здесь, чтобы Руслана Озимова, – при упоминании его имени мальчишка вздрогнул, – с собой тащить! Не затем.

– А зачем? – Сова наклонилась вплотную к капюшону.

– Не вози мальца домой! Не вози!

– Это с какого еще перепуга? – фыркнула девушка. – С какой стати мне тебя слушаться?

– Я пропущу вас обоих через Ростов, только возьми его с собой!

– То есть, – Макаренко удивленно развела руками, – ты тут весь такой потусторонний нарисовался, чтобы не дать мне отвезти Руслана домой? Откуда такая забота?

– Да не о нем забота, – капюшон покачался из стороны в сторону, – а о тебе.

– Обо мне? – удивилась Сова, не зная, что еще ответить на такое откровение.

– Да! То есть нет! Э-э-э… – Лука явно занервничал. – Ну, не могу тебе сказать! Не проси! Только возьми его с собой, и заблудшие тени в Ростове обойдут вас стороной. Идет?

– Странная, если честно, сделка, – пожала плечами Макаренко. – А ты не завлекаешь ли? Там точно ловушки не будет?

– Считай это моим подарком тебе, – уныло промямлил старик. – Подарком в кубе, если что. Ведь я за это точно поплачусь, но зато с тобой, дочка, ничего не случится.

– Эх, темнишь ты чего-то, Лука! Темнишь! Но… помня твои честные голубые глаза…

– Этого ты помнить не можешь…

– Да ладно! – отмахнулась Софья, словно старик давно уже был как минимум другом. – Идет! Давай! Где подписывать?

– Да не надо ничего подписывать! – замахал Лука руками. – Просто поворачивай и, что бы ни происходило в Ростове, не обращай внимания. А, да! И из машины не выходи! Не выходите оба!

– Это что? Для тебя проблема?

– Для меня? – тот замотал головой и захихикал. – Нет! А вот для города… Короче! Не забивай мне голову! Езжай, пока обстановка благоприятная! Давай! Давай!

– Ладно! Ладно! – воскликнула Сова, закрывая окно. Она завела автомобиль и развернула «Хаммер». Руслан из груды баулов вытаращил глаза, а девушка ему бросила:

– Ходят тут кто ни попадя! Спасу нет! Командуют! Туда не ходи, сюда не ходи! Задрали, честно! Никакой свободы передвижения!

В ответ на долгий вопросительный взгляд Руслана Сова пожала плечами.

– Не смотри на меня так. Сама не знаю, что происходит, и объяснить не могу! Зато ты теперь едешь со мной, шкет! Радуйся! И… э… устраивайся поудобней. Только учти! Отработать придется по-взрослому. Недаром этот чудик тебя со мной направил. Что-то назревает, и ты сыграешь свою роль.

Макаренко быстро глянула в зеркало заднего вида. Никого: то ли Лука растворился в воздухе, то ли настолько сильно шел снег, что успел скрыть старика от Совы.

Ноябрь 2033 г.

Когда из ярко освещенного помещения выходишь в темноту, на короткое мгновение зрение перестраивается. В этот миг ничего не видишь и замираешь, словно слепой и беззащитный новорожденный котенок. Это и есть ослепительная тьма.

Потом глаза привыкают, и ты идешь вперед, осматриваясь, по техническому туннелю огромного подземного комплекса. Еле слышно шлепаешь маленькими босыми ступнями и пугаешься каждого нового звука, отскакивающего от стен.

От щелканья механических реле подскакиваешь и ускоряешь шаг, от металлического скрипа и усталого стона железобетонных конструкций вздрагиваешь и зябко обнимаешь плечи, а от далекого детского крика на глаза наворачиваются слезы.

Сглатываешь комок в горле, сжимаешь зубы и стараешься не так громко топать по холодному металлическому полу босыми ногами.

А потом часто-часто мигающая вдалеке лампочка становится ближе, и ты уже в комнате с низким потолком без окон. Кругом блестящие и холодные даже на расстоянии металлические столы и огромные стеклянные колбы с жидкостью, подсвеченные изнутри. В них что-то плавает, темное и неприятное. Ты спотыкаешься, падаешь, больно ударяешься лбом о ножку стола. Нечто падает на тебя сверху, сваливается с потревоженного стола. Ты весь дрожишь, но, превозмогая боль и паралич, вызванный страхом, переворачиваешься, слепо ищешь в полутьме руками. Поднимаешь что-то к лицу и в ужасе отбрасываешь прочь окровавленную маленькую руку. Стараешься не заорать, из горла вырывается только сдавленный гортанный хрип. Мысли парализованы.

Ты вскакиваешь, шатаясь, идешь искать выход из страшной комнаты и чуть не стукаешься головой об стеклянную колбу, наполненную жидкостью. Слабый свет наконец-то падает на темную субстанцию внутри, и ты видишь… тело маленького мальчика! Мертвого мальчика!

Курносый, широко открытые темно-карие, почти черные глаза, тонкие губы и плавно извивающиеся в жидкости, словно щупальца живой медузы, черные волосы. Ты несколько долгих секунд всматриваешься в глаза, будто стараешься отыскать в бездушном теле жизнь, потом тебя рвет на пол остатками еды, и ты идешь дальше, слегка пошатываясь. И тут же утыкаешься рукой в прозрачную стену. И не сразу осознаешь, что это не стекло, а зеркало, а с той стороны на тебя смотрит мальчик, как две капли воды похожий на мертвого, плавающего в колбе. Только мальчик, что на тебя смотрит, – это ты!

Кровь стучит в висках, в глазах темнеет, словно туннель сливается с сознанием, высасывает его, но ты идешь. Надо. Надо… Надо!

Шлеп-шлеп! Шлеп-шлеп! Шлеп-шлеп!

Маленькие ножки уже не чувствуют ни боли, ни усталости, ни холода. Просто отказываются идти. Ты несколько раз падаешь, кричишь, пытаешься плакать, но слезы высохли. Все.