Ксюша развернулась, чтобы уйти, но услышала шорох за спиной. Повернулась. А тела нет.

Он стоит у нее за спиной. Снова. Обойма пистолета пуста. По телу прошла дрожь, сковало ужасом. Хотела бежать, но не успела. Схватил за шею и зашептал знакомым голосом:

– Ты так на нее похожа, не бойся, я справлюсь и руками. Будет больней, но ты сама виновата.

Влажный язык облизнул ухо, холодные руки коснулись ног…

Открыла глаза, завертела головой. Руки дрожат, сердце стучит так, что кажется слышно в другом конце палаты.

Но внутри не страх. Внутри полыхает такая злость, такая дикая необузданная ярость, что она не сдерживается. Сметает рукой все, что стоит на тумбочке. Вазу с цветами, таблетки, телефон, воду. Все.

Она хрипит, кричит, по щекам текут слезы, а по рукам течет кровь.

В палату врывается санитар и медсестра, а у нее перед глазами пелена, и в голове мысль: «живой не дамся».

Плохо помнит, что было дальше.

Только чужие руки, кто-то что-то говорил, кричал. Она брыкалась, дралась, кусалась. Хрипела и плакала.

А потом снова темнота. И тишина.

****

Эта больница не скоро забудет свою пациентку и ее родителя, а также друзей этой семьи.

Камилла поехала домой переодеться, взять кое-какие вещи из дома и поговорить с Виталей на счет дочки.

Нужно было подготовить мужчину к тому, что дочка психически нестабильна, что нужно себя аккуратно вести. В общем, уехала на трудный разговор.

Петр же каждую ночь оставался с дочерью, но работа в другом городе ждать не могла, одного из клиентов несколько часов как допрашивают, помощники там с ним, но держали мужчину в курсе всех событий. Пришлось выйти на лестницу и говорить там, его малышка только уснула.

Он не заметил, как в разговоре спустился на несколько пролетов вниз, ему лучше думалось, когда он находился в движении.

Закончился разговор, голова работала над делом, перебирая в уме будущие аргументы в предстоящем суде, а то, что он будет, уже никаких сомнений не осталось. Ходил по лестнице, со ступеньки на ступеньку, и вдруг услышал шум. Кто-то кричал… надрывно, так, что у него мороз по коже прошелся.

Рванул наверх, влетел в отделение, а когда увидел, что творилось в палате, в первый момент у него сердце остановилось при виде крови на руках его малышки. Подумал, что… что хотела покончить с собой. Но успел заметить выдернутый внутривенный катетер, разбросанные вещи.

Нет, самоубийством тут и не пахло, а вот убийством,– да. Сейчас запахнет…

Свое полечили все. Заведующий отделением, лечащий врач, которого пришлось вызывать из дома, и даже главврач больницы.

Остановить отца, который имел право на гнев, и уже столько накопил в своей душе ярости… Самоубийц в кабинете главврача не было, и многие понимали, что выплеснуть все накопившееся лучше именно сейчас, в окружении специалистов, чем потом где-то посреди дня познакомиться с инфарктом.

Молча слушали крики и гнев, упреки и справедливые обвинения.

Не досмотрели, не предупредили заступивший на смену персонал. Вина есть, и все это понимали.

Запала хватило ненадолго.

В душе была пустота и обреченность. Петр замолк на полуслове, оглядел всех присутствующих и махнул головой.

Сорвался. Но кто бы на его месте выдержал? А здесь вроде мужики нормальные, понимающие по крайней мере.

– Сколько продлится еще действие транквилизаторов?

– Как минимум часа два, может, три.

– Выписывайте ее, я перевезу ее домой, – он посмотрел на Михаила, – Вы сможете осматривать ее у нас дома?

– Да, если вы считаете, что так правильно.

– Вы думаете моей дочери после того, как на нее налетел этот ваш стахановец будет тут нормально? Вы же врач, все сами понимаете. Выписывайте под мою ответственность, никаких претензий больнице я предъявлять не буду.

И ему, довольный блеск глаз у главного не показался, Петр это знал. Этот хоть и был разумным, но волновался о своей шкуре больше, чем о его дочери. Упрекать его не за что, Петр и сам такой же, чего уж тут.

Позже пришлось звонить Камилле, рассказывать обо всем. И еще искать сиделку, его бывшая жена ставить капельницы не умела точно, а дочь пока была на внутривенном питании.

Было бы гораздо легче увезти ее к себе, под его присмотром все легче контролировать. Никому доверить свою девочку не мог, просто физически не мог себя заставить, но и разорваться тоже.

А еще помнил, как Ксюша отреагировала на его слова про переезд.

Пока лучшим вариантом было оставить ее здесь, и жить снова на два города. Трудно. Но куда деваться? Надеяться на то, что Камилла будет все контролировать, и себя в том числе, он не мог.

Другого варианта он пока не видел.

Рука снова тянется к своему телефону, набрал помощника, парень давно хотел серьезное дело и шанс себя показать. Ну что ж, сейчас у него такая возможность появилась.

****

Великобритания, Лондон.

Стоит сказать спасибо родителям, что всегда ему долбили мозги по поводу английского языка. Заставляли его учить, проверяли домашку, нанимали репетиторов, а потом ездили с ним непосредственно в Англию и практиковали гребаный инглиш с носителями языка.

Но сыновьей благодарности Давид не ощущал.

Его переполняли бешенство и здоровая злость, но свои чувства он не показывал, давно умел держать свой нрав в узде.

На родине стимулом к контролю была Ксюша, он всю жизнь помнить будет как давно в школе обидел ее неосторожными словами.

А здесь, сейчас, когда все прошлое осталось там, где ему и место, в прошлом, характер брал свое.

Тут никого не волновало насколько он умный, сколько денег у его отца, и так далее. Здесь он был чужак из страны, которая погрязла в политических санкциях, скандалах, и тому подобному. Его родину тут считали отсталой, правда не все, но были и такие индивиды, и мысли свои они скрывать не стремились.

Он как-то за свое детство привык, что англичане народ скупой на эмоции, чопорный и заносчивый немного. Но, если говорить откровенно, на его курсе оказалось англичан… да по пальцам одной руки пересчитать много. Иностранцев до хрена, у каждого своя правда, свой норов и крутизна характера.

Короче, среда оказалась достаточно враждебной, и он не видел больше смысла себя сдерживать, ради кого? Тут его целью было не налаживание хороших отношений, а урвать лучший кусок знаний и возможности применить все это на практике.

Но несмотря на все это, он рад, что находится тут, рад. Ну… старается себя в этом убедить.

Тоска черная в душе. Жажда. Увидеть, поговорить по душам или просто переброситься парочкой привычных шуток.

Ему казалось, что он умирал вдали от Ксюхи. Выжигал из себя привязанность, чувства.

И пустился по полной во все тяжкие.

Клубы, выпивка и продажные девки на любой вкус и цвет.

Трахал очередную размалеванную и ничем не напоминающую ее бабу, а перед глазами другое лицо, другие губы.

Он помнил их обжигающий мимолетный вкус. Помнил, хоть и старался забыть.

Звонил родителям, и только. С остальными связи разорваны, никого знать не хотел, потому что знал… узнает ненароком о жизни его девочки, и все,– сорвется, его никакое расстояние удержать не сможет. Так что, лучше не знать, и совсем было бы хорошо не думать и не вспоминать. Но не все сразу.

На душе, правда, кошки скребли. Кроме тоски по ней, было еще что-то. Беспокойство, тревога и он никак не мог понять откуда это взялось.

У родителей спрашивал, но те говорят: все нормально. Пытался уточнить… мать засыпала его вопросами о жизни, о друзьях… а отец сразу переключался на деловой тон. Они однозначно что-то недоговаривали.

Он боялся… боялся, что родители молчат о свадьбе. Тот другой, наверное, уже и предложение сделал, он бы сам, будь на его месте, сделал бы давно. Если тот не дурак, значит, так и есть. А Ксюша… она романтичная… она согласится. Для нее брак- синоним любви, верности, преданности.