ЭПИЛОГ

На расстоянии вытянутой руки

Часть первая. ВИКТОР

Что

меня сейчас волнует?

21 письмо студента-дипломника Виктора Мартьянова

военнослужащему срочной службы Василию Бодашкову.

Ноябрь 1936 – декабрь 1937

В начале 1930-х Виктор Мартьянов, Игорь Владимиров и Василий Бодашков работали в одной бригаде на строительстве Нижегородского автомобильного завода. Виктор поступил в Политехнический институт. Игорь – в Педагогический. Бодашков высшего образования не получил. Во время службы в армии Василий вёл активную переписку с друзьями. Вернувшись из армии, он переписал все письма Виктора в тетрадь и подарил ему эту рукопись. Отец сохранил тетрадь, она дошла до меня. Других писем Виктора этого периода и писем Василия Бодашкова я не видел, не знаю.

1 письмо от 1 ноября 1936 года

Здравствуй, Вась!

Прими моё искреннее сожаление по поводу твоего положения.

Сегодня мною сдан, ранее срока, последний в этом семестре зачёт. Я намерен устроить себе нечто вроде каникул. Дней эдак на 10, а затем в Воронеж. Через Москву. Надо сказать, что прошлый раз Москва не оставила у меня сколь-нибудь удовлетворительного впечатления. Поэтому сейчас хочу задержаться там недолго: послушать симфонический оркестр СССР и посетить, пожалуй, лишь Камерный театр. Хотел бы увидеть его новую постановку «Богатыри» композитора Бородина. Если к этому добавить, что я стал ревностным посетителем нашего молодого оперного ты, пожалуй, удивишься музыкальному направлению моих интересов. Но не удивляйся. Я просто решил научиться слушать музыку. Сколь мне это удастся – не знаю. Пока вперед не двигаюсь. Некоторые суждения, высказанные мною по этому вопросу публично, находятся больше в области шарлатанства, нежели серьезной критики.

В Воронеж я еду на практику. Завод № 9. Что буду делать? Буду стремиться к «ничего не делать». Посмотрю. Напишу отчёт. На бочку воды – ложку смысла. Обильное количество воды успокаивающе действует на нервы преподавателей. Они засыпают при чтении. А это хорошо. Очень хорошо!!! Но не делай из этих строчек вывода, будто я – студент-халтурщик. Отнюдь. Я исправно нагружаю свою голову различными сведениями. Ценность этих сведений определится после. На работе. Может быть они окажутся трухой. Не знаю. Но сейчас я горд, как гусак. Боже мой, кто же из нас, смертных, не горд? Нет таких, я уверен.

Что меня сейчас волнует? Испанцы. Под этим словом я подразумеваю, конечно, республиканцев. Фашистская сволочь (прости за выражение), по-моему, не может быть названа испанцами. Это просто сволочь (снова прости за выражение). Это моё мнение. Я утверждаю моё ненавязчивое мнение. К нему я пришел в результате серьёзного анализа. И всем, кто будет возражать, выдеру глаза. Как видишь, я свиреп. Но мужчина должен быть свиреп. Это испанская пословица.

На этом разреши кончить. Мне не отвечай, так как письмо меня не застанет. Жди адреса из Воронежа.

Привет от наших.

2 письмо от 25 ноября 1936 года

Пишу из Семилука – древнего местечка размером с носовой платок, расположенного под Воронежем на берегу мизерной речушки – Тихий Дон. Здесь я на практике до половины января, если не сбегу раньше. Народ здесь неинтересный. Завод хотя и большой, но без каких-либо намёков на порядок. Жалко смотреть на большое печное хозяйство, которое так варварски используется, а печей здесь – музей! И какие печи! Антик!

Ехал через Москву. Хотел послушать в Камерном оперу Бородина «Богатыри». Не удалось. Запретили. За клевету на народное искусство. Потом пытался послушать симфонический оркестр СССР. Не удалось. Не дождался. Мораль: не планируй без дела. Скучал на выставке Репина и выставке Рембранта. Вероятно, тупею. А может быть, нет. Не знаю. Наплевать. Остался доволен кинофицированной оперой «Наталка Полтавка» в постановке Кавалеридзе. Приём закадрового пения оживляет вещь. Хороши голоса. Хороша игра. Пейзажи. А Москва опять не понравилась. Она некрасива и безалаберна. От живописных переулочков, тупичков и церквушек она успешно освободилась. Но новой Москвы ещё нет. Только костяк. Я верю: она будет прекрасна. Потом. А сейчас мерси. Не вижу чего-либо равного хотя бы горьковскому Откосу. Патриот. Я становлюсь горьковским патриотом. Ха! Удивительная вещь! Пока.

P. S. Пиши мне по адресу: Воронеж, Семилуки, п/о при заводе «Огнеупоры» № 9. До востребования.

3 письмо от 10 декабря 1936 года

Сегодня мною получено твоё второе письмо, из которого я с удивлением узнал, что ты не получил ни одной моей записки. Я писал их две… Теперь пишу в третий раз. Полагаю достичь тебя. Но наперёд предупреждаю: мои письма будут скучны, ибо сам я стал очень скучным и сухим человеком. Вряд ли они смогут доставить тебе удовольствие.

Может быть, я сумел бы зажечь в тебе интерес к четвёртой координатной оси Минковского. Это любопытная вещь. Или увлечь тебя трагедией ажурнейшего лоренцовского сооружения – электронной теорией. Или тронуть моими чаяниями и сомнениями. Но чувствую, перо моё не способно на это. Невозможность проверить реакцию читающего затрудняет меня. Я теряюсь и становлюсь неспособным к связному изложению мыслей. А к лирике давно потерял интерес. Звёзды теперь я принимаю лишь как мировые тела, заполняющие замкнутое само на себя пространство. Ничтожную лужу наблюдаю лишь в связи с двадцатистраничным выводом формулы её движения. Печь Мангейма заслонила во мне интерес к простым явлениям. Я согласен целовать только девчонку, способную между двумя поцелуями продифференцировать хотя бы несложное уравнение. А это очень много значит.

Сейчас я живу в обществе семи вечно пьяных, постоянно компрометирующих себя и неразборчивых волокит. Барьером корректности я отгораживаюсь от них. По сути дела, я одинок, но это не то одиночество, которому с наслаждением предаются юные натуры. Я спокоен. С некоторым цинизмом я наблюдаю их жизнь. Может быть, своеобразно я счастлив. Лишь отсутствие Елены тяжело переносится. Но её я скоро увижу. Изумительнейшая девушка!

Сейчас смотрел в кино третий раз «Дети капитана Гранта». Мне доставляет удовольствие это гранёное произведение.

Твои письма хороши. Сообщи мне, пожалуйста, твоё отчество, я опять его забыл.

4 письмо от 23 января 1937 года

В тот день, прогуливаясь без цели по Москве и предаваясь глупым фантазиям, я встретил в метро очень хорошо-вежливого человечка, который с похвальной аккуратностью держал в руке частично обернутую жирную сельдь. Несомненно, он боялся запачкать пассажиров. Его забота была настолько преувеличена, что я невольно рассмеялся и спросил: «Это бомба?» На что получил совершенно удовлетворительный ответ: «Нет, это сельдь». Припоминая эту встречу, я привожу её не в качестве анекдота, способного служить предлогом для назидательного разговора о юморе. Мне просто хочется сообщить, что я прогуливался по Москве без цели.

Традиционная встреча Нового года не состоялась…

Клавки (прим. старшая сестра Виктора, умерла 10 ноября 1936) нет больше с нами, ты в армии, Рива выпала механически, я спешил, но опоздал и новогоднюю ночь провёл в ресторане Курского вокзала в Москве. За бутылкой прекрасного русского пива я встретился и имел честь разговаривать с самим Шерлоком Холмсом. Не шучу. Я узнал его по необыкновенной способности дедуктивно мыслить. Он без труда, например, определил меня как студента последнего курса, не вступая ещё в разговор, а впоследствии вывел целый ряд хотя и неверных, но логически строгих умозаключений.