– Встаньте, покажитесь нам, что вы, как замерший от крика баран? – поступила реплика от члена труппы этого иммерсивного театра и, как назло, исполняющего роль его непосредственного начальника
В зале раздалось приглушенное хихиканье.
– Я, я… Я не баран, – только и пролепетал в ответ себе под нос, поднимаясь, второй участник представления, то есть он сам.
– Вы видели три своих последних рапорта? Подозреваю, что для Вас они представляют еще большую тайну, чем для меня, – завязка была в самом разгаре.
Снова компульсивные смешки этих «штрейкбрехеров».
– Д-да, да… Конечно, я видел их, – нехотя пытался оправдаться он, попутно вспоминая, что попросил Олю сдать три последних рапорта за него.
Оля хорошая. Он бы даже сказал, замечательная. По крайней мере, по отношению к нему. Он так и не понял, нравился ли ей или просто был меньшим из местных зол – лучшим выбором для общения. Более того, он так и не смог понять, нравится ли ему Оля. Она работала в одной из сотен служб, на которые подразделялся вышеупомянутый «механизм». И эта шестеренка располагалась в том же здании, где работал и он. Пару ночных совместных дежурств – и они стали периодически заглядывать друг к другу на чай, делится проблемами и некоторыми планами на будущее. Пару раз прибухнули вместе. Ничего больше, просто дружеское общение.
– Тогда потрудитесь объяснить, – снова вырвал его из мира собственных мыслей хриплый бас, – Для чего Вам понадобилось обучаться искусству обмана наших доблестных экспертов?
«Как, интересно, он все вывернет на этот раз?»
– Мне… Не нужно обманывать экспертов, – только и раздалось вслух.
– Прекрасно. Садитесь. Хорошо, что это так.
Он только начал подготовку к возвращению на стул, но в голове упорно жужжало: «Что-то тут не сходится». Сонный мозг был готов уступить внезапно обвалившемуся счастью.
– У меня к Вам только один вопрос остался, – как ни в чем не бывало, успокаивающим тоном, произнес все тот же голос, – Не возглавите ли Вы вновь учрежденное подразделение?
«Ну вот, спектакль в самом разгаре, все встало на свои места». Он тоже снова встал.
К-какое подразделение? – только и вырвался, как надеялся он, риторический вопрос.
– СБСРИиППЭК – Службу Бессовестного Считания Руководства Имбецилами и Подделки Почерка Экспертов-Криминалистов. То есть, вы правда надеялись оставить бдительное, премудрое, всепрощающее и всеми любимое начальство в дураках, используя столь простые методы? Вы, видимо, любите спать не только здесь, но и на занятиях по тактико-специальной подготовке в Академии вы упорно развивали именно этот навык? – продолжал свою горделивую речь потомок Спартака.
Зал неистовствовал. Нескрываемый хохот раздавался теперь из всех его уголков.
«Единственное отличие – речь Великого Революционера предполагала зависимость «угнетенный угнетенным», а не «угнетающий угнетаемым».
Оставалось только ждать, когда остроты кончатся. Он уже перестал испытывать чувство стыда при публичных выступлениях местного оратора. Еще в Академии у них отобрали это бессмысленное чувство. Там такое было не в новинку. Даже хуже: приходилось все это выслушивать, стоя перед строем из доброй сотни таких же, как ты, а не всего лишь подниматься со стула. Он еще помнил те совсем недавние времена, когда его впервые вызвали из строя и бесцеремонно так, при всех, стали крутить вокруг своей оси и показывать, как на манекене, что «неправильно». Тогдашний начальник курса потрепал его сначала за небольшую бородку, бритье которой было разумно отложено в пользу возможности успеть вовремя к своему же «эшафоту». Предусмотрительно спросив: «Что это?» (вероятно, начальник считал, что глаза ему врут) и не дождавшись очевидного ответа, он продолжал. Прокрутив на 180 градусов обессиленное и раскрасневшееся от стыда и несправедливости тело, он указал на небольшую поросль на шее. «А это что?», – снова пытливый ум полковника, лихо управляясь с речевыми средствами, не мог устоять перед открывшейся его глазам тайной. Так продолжалось до тех пор, пока каждая нашивка на его выгоревшей полевке не подверглась не выдерживающей никаких возражений критике. Опустив голову, он чувствовал себя марионеткой в руках опытного и зрелого кукловода. «Шоу «Ты – супермодель» со мной в главной роли», – ехидным тоном в голове отозвалась психика, которая выстроила защиту на основании не озвученных саркастических замечаний.
После такое случалось чуть не раз в две недели. С абсолютным большинством его сокурсников и, конечно, с ним самим. Так что краснеть перед толпой, будучи при этом объектом обсуждения, уже давно было не по его части.
– Нет, я просто не фанат исполнения придурочных приказов, – пробурчал еле слышно наш герой.
А уж этого добра было навалом: то кому-нибудь сверху придет в голову всех собрать после работы для зачитывания новых рекомендаций по поведению, разработанных специально для сотрудников ФСИН (все сводилось к тому, что этот сотрудник должен вести себя, как Дядя Степа из того рассказа, а то и лучше, причем всегда и везде: даже правила домашнего поведения регулировались этой замечательной писаниной, хранившей в себе просто невероятное количество никем не соблюдаемых правил и предписаний); то ни с того ни с сего в четыре утра нужно прибыть к месту службы, получить полный боекомплект и замереть по стойке смирно часа на три, пока всегда учебная, слава Богу, тревога не завершится и мир вокруг не воцарится («это время больше подходит для вероломного нападения, чем для проверки боеготовности», «а нас что, кто-то атакует?», «умели бы договориться, пропал бы смысл воевать» и тому подобное)
– На что вы рассчитывали? На отказ всевидящего ока руководства?, – пытался копировать замечания вышестоящего руководства наш заместитель по работе с личным составом, – Решительно не понимаю.
«На отказ одной из основополагающих, но далеко не одной из самой развитых, что парадоксально, части нашего коллективного разума!».
– Я…Я… Заносил данные по заключенным, поступившим за апрель, в сводную таблицу, которую запросил Отдел Статистики. Она должна быть готова к концу завтрашнего дня – заблестел спасительный свет маяка. Он мастерски овладел навыком не терять самообладание под шквалом криков начальства, грозой обрушивающихся на бесстрастный и холодный берег необходимой лжи. Опыт, полученный в Академии, действительно пригождался на службе. Там, не стесняясь в выражениях, начальник курса готовил их к непримиримой борьбе за душевное равновесие в реальной жизни. «Спокойствие, только спокойствие, как говаривал незабвенный человечек с пропеллером, и пиздеж прокатит». Так было проще для всех: иногда даже удавалось вывести из себя очередного распотевшегося полудурка, который, кроме муштры и неукоснительного выполнения поручений, ничего и не знал – такое, по крайней мере, складывалось впечатление. «Пиздеть с холодным сердцем – вот залог успеха». Иногда удавалось отшутиться, но в редких случаях – заебать ни за что мог в основном человек с гордо поднятой самоуверенной жизненной позицией, воспринимающей каждую шутку, как угрозу устоявшемуся в его башке строю, который невидимой тропой, строевым, конечно маршем, вел его через кулуары собственного невежества и недальновидности. Но такие ценились системой: они не задавали вопросов и были априори убеждены в правильности курса, выбранного руководством.
Как-то раз, будучи курсантами, они проходили обязательный тест на наркотики. У многих были незначительные грешки (к тому времени истории о героиновых торчках, открыто присыпающих на парах, остались только историями) – травка, табл в клубе, пару дорог спидов. Последний его раз был месяца три тому назад – раскрошенный «зеленый слоник», который толком ничего не дал почувствовать, так как вдыхался через нос, но с уверенностью действовавший на уровне плацебо. Он поссал в стакан, выездная медсестра на секунду округлила глаза, но, не проронив ни слова, отправила его восвояси. Следующее утро началось с едкого замечания старшины о почесывании носа, которое теперь-то довершило картину, созданную неокрепшим сознанием последнего (как тут окрепнуть, находясь под постоянным градом унижений и криков со стороны как переменного, в виде «подчиненных» ему курсантов, так и постоянного, в виде неумолимого и сурового полковника, непосредственного начальника, личного состава). Но в общем он был неплохой мужик. Хоть и трусоватый. В середине дня поступил приказ начальника о необходимости срочно прибыть в расположение курса. Его сняли прямо с пары. Благо, это не шокировало – он еще вчера получил предупреждение от своего друга, находившегося в более-менее дружеских отношениях с болтливым старшиной. Оказывается, тест выявил наличие в крови кокоса – вещества, которое он и в глаза-то не видывал. Но смутные опасения по поводу занюханного тэбла оставались. Вот они вместе с начальником курса и его замом мчат на служебной тачке в направлении Областного Наркодиспансера. Картинка за окном сливается в зелено-желтое, смазанное кистью скорости, однообразие. В груди покалывает. Как будто «зеленый слоник» хоботком щекочет воспоминание, но направляя его в грудь, а не в голову. Отлегло после фразы местной сестры милосердия о неправильном использовании похожей на электроградусник штуки у нее в руке. – Возможно, -заметила она, – тест был бракованным. После вынужденного похода в туалет и запуска нового «градусника» в теплую жидкость, наполнившую пластиковый стакан, отлегло совсем. Ни следа мексиканского или колумбийского перламутрового дракона. Вернувшись в Академию, он первым делом зашел в кабинет матери, которая дрожащим голосом удостоверилась в «честности и надежности» своего отпрыска. Она рассказала, как один из заместителей начальника факультета, мудак краснорожий, был пойман первым заместителем начальника Академии, находившимся в добрых отношениях с матерью, на пути к кабинету самого главного. Запыхавшийся, потными от возбуждения руками, сжимавшими рапорт, самым подробным образом описывающий всю «низость проступка» и резюмировавший факт «невозможности дальнейшего обучения», он был сражен наповал внушенной ему необходимостью сначала проверять факты, а потом уже докладывать. Надо отдать должное судьбе, через пару месяцев этот гондон пытался устроиться к моему отцу на работу. И был послан на хуй. Справедливость взяла свое. Если бы он успел тогда забежать в кабинет Главного, пиздец не заставил бы ждать. В том кабинете в основном не разбираются, а рубят с плеча. – Выкинули бы к чертям собачьим и разговаривать даже не стали, – как кто-то заметил, – И потом доказывай, что ты не верблюд. Отлегло.
