– Из Шаранты.

– Понятия не имею, где это. А мы из Валансьена: я, муж и двое наших обормотов. Шахту закрыли, вот мы и решили попытать удачи в Америке. Я – Колетт, но знакомые зовут меня Коко.

– Катрин Дюкен!

Колетт, рыжеволосая и пышнотелая, порылась в плетеном чемодане, извлекла из него черную блузу, потом сунула ее обратно и достала шерстяную вязаную кофту.

– Замерзла что-то… А вы – нет?

– Нет. Я не сняла пальто, поэтому мне не холодно.

– А ваш муж, я смотрю, попал в передрягу? Подрался?

– На него напали и ограбили. Незадолго до отплытия, в той части порта, где находятся склады, – пояснила Катрин, привставая.

– Вот не повезло бедняге! – сочувственно вздохнула соседка.

– А где ваши дети, мадам? – из вежливости поинтересовалась Катрин.

– Отправила их на палубу вместе с мужем – хоть пять минут посижу спокойно! – со смехом произнесла Колетт.

В проходе показался Гийом, в руке у него было ведро с водой. Катрин оживилась. Мужа она встретила широкой радостной улыбкой.

– Присядь, и я наконец-то за тобой поухаживаю! Достань саквояж, в нем есть все необходимое. И позволь тебе представить нашу соседку, Колетт. Мадам, это мой супруг Гийом.

Плотник любезно поприветствовал попутчицу. Как ни настраивал он себя на лучшее, неизбежное теснейшее соседство с множеством людей устрашало – пустые разговоры, необходимость исполнять свою долю общественных работ, не говоря уже о возможных ссорах и неподобающих гигиенических условиях.

Хмурясь, он молча сидел, пока жена обмывала ссадины и смазывала их бальзамом на основе травы окопника.

– Теперь займусь шитьем, – сказала Катрин. – Пожалуйста, сними пиджак.

– Это не срочно, – проговорил Гийом. – Ты бледна, лучше приляг!

Колетт ушла, и молодой плотник этим воспользовался, чтобы поцеловать жену в губы, после чего окинул ее страстным взглядом.

– Моя красавица Кати, – сказал он, – мне так неприятно видеть тебя посреди этой сумятицы!

– Почему? – спокойно спросила жена. – Неужели из-за того, что я родилась в замке? Гийом, я люблю тебя и доказала это, когда последовала за тобой в Монтиньяк, вышла за тебя замуж. И если я отказалась продавать наш дом, то только в память о том, как мы там были счастливы. Твои братья будут его сдавать, получая небольшой доход, а ты останешься его владельцем.

– Какая разница, владелец я или нет, мы ведь не собираемся возвращаться во Францию? Имей мы эти деньги, тебе бы не пришлось соседствовать со всеми этими людьми, терпеть их крики, эту вонь! Здесь уже невозможно нормально дышать.

– Десять дней, Гийом, плавание займет всего лишь десять дней по расчетам Трансатлантической компании, – отвечала Катрин. – Ты – со мной, и мы вместе позаботимся об Элизабет. Перестань терзаться и дай мне пиджак. Мне не нужен муж-оборванец!

Час спустя Катрин оказалась в той же ситуации, что и в порту: муж ушел за их двумя чемоданами и не возвращался. Она успела минут двадцать подремать, съесть ломоть хлеба из своих запасов и зашить прореху в мужнином пиджаке.

– А где хранится багаж? – спросила она у Колетт, которая как раз переодевала маленького сына: он испачкал свою кофту.

– Недалеко, моя красавица! В комнате, что соседствует со столовой. Мой благоверный уже принес мне чемодан.

И женщина кивнула на плетеный чемодан возле своей койки.

– Это хорошо, потому что пришло время переодеть этого постреленка. Это мой младшенький, Поль, ему три года. Старшему десять, это он его привел. Бедного Поля стошнило, видно, там, на палубе, качает сильнее!

– Волна ощущается и тут, – заметила Катрин. – Я и подумать не могла, что на таком огромном судне кто-то может страдать от морской болезни. Моя дочка ничего не чувствует, и слава богу. Она спокойно спит.

– Зато этой ночью она глаз не сомкнет! – с уверенностью предрекла Колетт. – Свожу-ка я своего мальчишку в туалет, а то все окажется в штанах.

Провожая ее глазами по лабиринту из спальных мест, Катрин встретилась взглядом с Гийомом, который шел навстречу. Вид у него был удрученный, и распухшее лицо не улучшало впечатления. Она ждала, не вставая с койки.

– Кати, у нас новая беда, – сознался муж, присаживаясь рядом. – Пришлось просить встречи с капитаном!

– Зачем?

– Чемоданы пропали! Мы так и не смогли их найти. Служащий компании искал вместе со мной, думал, это какая-то ошибка. Но нет, наш багаж потерялся между поездом и пароходом. В Нью-Йорк мы прибудем с пустыми руками! В твоем чемодане была ваша с Элизабет одежда, приданое для младенца, а в моем – мой плотницкий инструмент с именными гравировками и рабочая одежда. А еще – наши книги и кукла Элизабет.

Катрин потеряла дар речи – настолько катастрофа ее впечатлила. Муж взял ее за руку.

– Капитан в курсе. Он принес свои извинения и заверил меня, что такого рода инцидентов у них еще не случалось.

– Но нам-то что теперь делать? – возмутилась молодая женщина. – Компания обязана выплатить компенсацию! Мы единственные пострадавшие?

– Может, и нет. Это выяснится сегодня вечером.

– Хвала Господу, что у нас остался хотя бы кожаный саквояж! В нем некоторые вещи Элизабет, принадлежности для шитья и документы.

– Не понимаю, как такое могло случиться! – продолжал сокрушаться Гийом. – Я решил тебя предупредить, а теперь снова пойду туда и буду искать. Корабль огромный, и наши чемоданы могли отнести в одну из кают второго класса.

– Нет, пожалуйста, останься! Я и так слишком долго сижу одна. Здесь стало спокойнее, но без тебя мне все равно неуютно. И вид у некоторых пассажиров подозрительный, – продолжала она, понизив голос до шепота. – А тебе надо поесть, ты с утра голодный. Могу предложить хлеб с сыром и яблоко.

– Мне скорее хочется пить, чем есть, Кати. Приятель советовал не пить воду из здешних резервуаров. Он два года назад плыл на другом пароходе и чуть не умер от дизентерии. Никто не заботится о гигиене пассажиров третьего класса. И света вечером в этом отсеке, я думаю, будет мало.

Катрин промолчала. Она протянула мужу эмалированную кружку и вылила в нее остатки жидкости из бутылки.

– Сладкий чай, который я брала в дорогу, – прошептала она. – А потом придется пить здешнюю воду.

– Боже, если бы я знал, сколько здесь возникнет проблем! Только бы Элизабет не заболела! – не успокаивался Гийом.

– Никто из нас не заболеет, – заявила молодая женщина. – Сейчас подумаем и решим, как нам теперь быть. Потерю чемоданов мы переживем. Я умею шить, так что по прибытии в Америку справлю нам новый гардероб.

– А мои инструменты?

– Купим новые. Мать дала мне денег. И, благодарение Господу, я их взяла! Знаю, ты не хочешь принимать никакой помощи от моей семьи, но сейчас придется проглотить свою гордость, у нас нет другого выхода. Денег хватит, чтобы прожить на новом месте несколько недель. С приданым для малыша я тоже что-то решу. А если нам чего-то будет не хватать во время плавания, уверена: мир не без добрых людей.

Катрин ободряюще улыбнулась, однако Гийом уловил нотку глубокого огорчения в ее ласковом голосе. И еще больше восхитился мужеством жены.

– Ты – самая чудесная женщина на свете! – сказал он и обнял ее.

Элизабет слушала разговор родителей: она уже минут пятнадцать как проснулась. Она обрадовалась, узнав голос отца, и уже хотела потянуться к нему, когда Гийом упомянул о пропаже багажа.

«А как же моя кукла? – подумала девочка, ужасно расстроившись, чуть не плача от огорчения, как это часто бывает у детей. – Дедушке Туану не понравится, что я ее потеряла!»

Она тихонько всхлипнула. Катрин тут же навострила уши и знаком попросила мужа встать.

– Нужно поговорить с нашей дорогой малышкой, Гийом! Уже три недели она сама не своя. Нужно было положить ее куклу в саквояж.

С верхней полки свесились две маленькие ножки в шерстяных чулочках, с округлыми икрами.

– Мама! Папа! Я хочу вниз! – заявила девочка. – Папа, ты меня поймаешь?

– Конечно, моя принцесса!