Я сидел на диване и смотрел на свою жизнь.

Длин-длин-день! – пропел звонок входной двери.

Это был мой сосед по лестничной площадке.

– Привет, сосед! Можно к тебе? Я так, по-соседски. Ничего?

– Пожалуйста, сосед, только у меня не прибрано, ремонт. Добрый день!

Мужчина стал неторопливо внедряться в мою квартиру:

– Моя полудура сообщила: твоя вторая жена тебя из тещиных хором турнула. Так ли? Может, ты сам свалил? По дружбе советую: наплюй! Меня Егор зовут, ты знаешь. А тебя – Игорь. Почти тезки. Тезка, выпей со мной. У меня история вышла – обхохочешься! Ты мне друг?

Я не хотел его обидеть или поставить в неловкое положение, поэтому улыбнулся и сказал:

– Друг! Проходите, пожалуйста.

– Вот это по-нашему, – обрадовался сосед, – вот это…

Он осекся.

Веревка с петлей все еще свисала с потолка. Под ней валялся старый стул.

– Извините, сейчас уберу! – спохватился я.

– Да ладно тебе, не суетись, – свеликодушничал обалдевший сосед.

– Это для композиции было, для фото, – объяснил я. – Увлекся, знаете, художественной фотографией.

– А-а, понятно! – сосед вздохнул с облегчением. – Не-не-не? Не трогай. Пусть висит. Красиво же. – Он попробовал веревку на прочность и заявил: – Я себе такую же повешу. Для композиции. Даже три. Так, так и так. На разную длину. Пусть моя полюбуется. А у тебя тут ремонт? С ремонтом помогу. – Он оглянулся, увидел коллаж на стене и замер с недовынутой из пакета бутылкой. – О-го-го! Да ты художник. А я, дурак, ремонт! – Он прошелся вдоль стены. – Ух ты, и Гагарин тут! Этого я тоже знаю. А это ты, что ли? Умора! А это кто? – Он достал наконец свою бутылку, поднял стул и уселся на диван. – Здорово! О времени и о себе. А чего скромничать? Скромность, она – знаешь? Ложная она – вот что! Ну, тащи стаканы. История вышла – обхохочешься.

Пробку от бутылки он подсунул под хромую ножку стула; застелил сидение чистой газетой; разложил принесенную с собой закуску. Я принес из кухни миниатюрные рюмочки. Усаживаясь рядом с Егором, я с виноватым видом заметил:

– Я вообще-то не пью. Лечусь. У меня обострение язвенной болезни.

– Болезнь? – моментально отреагировал сосед. – Самое главное в лечении – напугать болезнь. Сейчас мы ее капельку пуганем. – Он разлил по рюмкам. – Моя говорила, твоя жена… но не та, что тебя бросила, а вторая… или ты сам от нее ушел?.. твоя вторая настоящей королевной была. Так ли?

– Так. А папа у нее был король. Только давайте не будем об этом. Хорошо?

– А чего кричать? – вдруг обиделся сосед. – Понял. Записано! – И он снова оживился: – У меня история вышла… Но сначала – давай! Будь!

И сосед начал свою историю:

– Теща распотрошила мою недельную заначку. Ты ведь знаешь, я – сантехник. Я им в ответку – поломку крана на кухне! И подослал с ремонтом кореша. Тот слупил со старой ведьмы на три «поллитры» за ремонт. Две мы с ним в бойлерной уговорили, а последняя – вот она! Из мужской солидарности и для знакомства.

Налили по второй.

– Ну, давай! За вечную мою профессию. Наш брат еще в древнем мире водопровод чинил, в Италии. Тыщу лет назад.

По поводу Италии я возражать не стал, а когда мы выпили и отдали должное закуске – тещиным блинам! – сказал:

– Я тоже хочу рассказать. Тоже – обхохочетесь… Дело в том, что мне не дают заниматься любимым делом. Потому что все складывается так, будто работа моя никому не нужна. А на самом деле она идет вразрез… Поэтому теперь я отправлен в отпуск. В разгар лета. А другие пойдут в отпуск в разгар ноября. Вот такие пироги на государевой службе. Смешно?

– Обхохочешься, – сказал сосед. – Но не факт. Давай за тебя. Будь!

Выпили по третьей, и я разговорился:

– Знаете, Егор, тяжело! Будто меня вели за руку по жизни, вели – и вдруг бросили! Только не подумайте, что я жалуюсь. Нет, это простая констатация. Но вы знаете, я ведь не боец, проталкиваться не умею. Делаю, что велят… Но иногда вдруг охватывает лихорадка – как в цейтноте! Кажется – каждая секунда не должна пропасть даром, хочется что-то самому делать, делать. А потом – снова апатия. Равнодушие ко всему. В такие моменты кажется: смерть – самый лучший выход. Иначе можно сойти с ума. А это страшно. Мне уже раз чудилось, ночью: в голове будто закипает как в кастрюле, булькает себе потихоньку, подходит на медленном огне – безумие! А я еще нормальный, в сознании и все понимаю и хочется только одного: чтобы это поскорее кончилось – как угодно, но кончилось!.. А все от пустоты, от ненужности.

– Да ты, выходит, сумасшедший? – усмехнулся сосед. – Ничего удивительного. Посмотри на мои руки. Видишь? Это потому, что я ими работаю. Знаешь, какие они у меня сильные? Во! – Егор сжал свои кулачищи. – Сильные?

– Сильные! – улыбнулся я.

– Да! И больные. То же самое у тебя с головой. Кто чем работает, то у того и развивается сильнее, но болеет и травмируется тоже чаще. Ты работаешь головой – факт! Поэтому ты такой умный. Но и сумасшедший – тоже факт! Понял? Ну? Ты же у нас голова! Чего скис? Вон какой пейзаж на стене придумал. И композицию для фото. А я у нас – руки. А вместе мы кто? Человек! Человечество без нас – ноль без палочки. Давай за нас! За руки и головы!

Выпили за руки и головы, и я снова – у кого что болит! – про свое:

– Общественная и личная жизнь совершила виток. И это оказалась мертвая петля. А я ведь не летчик. Я пешеход. У меня от таких кульбитов – голова кругом, разбиться могу. Знаете, сколько теперь надо усилий, чтобы выжить? Ну нету у меня таких мускулов в локтях-плечах! Что мне теперь из-за этого…

– А на вид – громила из боевика! Тренироваться надо, Игорек. Вон брательник мой двухпудовкой играет. А у меня гантельки пять кэгэ. Каждому свое.

– Да нету теперь гантелек. Только двухпудовки в ходу.

– Не может быть! А хочешь, я тебе свои подарю? Потренируешься, потом, глядишь, и на большее хватит? Факт.

– Не факт! Мне теперь подушка кислородная нужна или капельница, а не гантельки. Ну-ка плесните еще! Что-то рюмки маловаты, вы не находите?

– Это уж как водится! Сначала туго, а потом только подставляй.

Я вдруг сказал:

– Я вам про Андрюху расскажу! Был у меня друг детства, Андрюха. Хулиган – отчаянный, но справедливый.

– Это уж как водится, – пробормотал разомлевший Егор.

– Милицию терпеть не мог. Из-за отца. Осудили его. Ошибочно. Потом спохватились оправдать, да поздно: он уже там помер, в колонии. С тех пор Андрюха ее возненавидел, милицию эту.

– Понятное дело: ребенок – что возьмешь? – проговорил Егор.

– Ну да! Над милицейскими фильмами хохотал демонстративно. Однажды нас прямо из зала вывели. Теперь-то смешно, а тогда… Армия его спасла, а то бы обязательно сел.

– От армии тоже польза бывает, – кивнул Егор и закрыл глаза.

– А после армии он пошел работать в милицию.

– Да ты что? – встрепенулся задремавший было сосед. – И взяли?

– Попробовали бы они не взять – Андрюху! Но вот вопрос: почему он пошел?

– Отомстить решил! – уверенно заявил Егор.

– Да ну вас! Андрюха никакой вам не мститель.

– А чего кричать? Сам-то он – что говорит?

– Ничего не говорит. Он в этой милиции своей погиб. При невыясненных.

– Вот это факт! – окончательно проснулся сосед. – Не так, так эдак. От судьбы не уйдешь. Милиция – это была его судьба. У каждого человека есть судьба. Он – туда, он – сюда, а она его – хвать! Мой! И все. Вот у меня судьба – водопровод, сантехника, бойлерная. Я от судьбы не бегу. Главное – знать, где она и в чем. Правильно? А не бегать от нее. Только подошвы зря топтать.

– С этой точки… Тут вы правы!

Я поднялся, отлепил от мокрой стены фотокарточку и протянул соседу. Тот внимательно на нее посмотрел и изрек:

– Ты гляди! В форме. Улыбается. А глаза… Плачут глаза! Вот тебе и судьба. Помянем твоего друга. За Андрюху!

Помянули. Я макнул фотокарточку в ведро с клеем и прилепил ее на прежнее место. Я принялся ходить вдоль стены, разглядывая детали коллажа и продолжая рассказывать про своего друга.