Хотя, наверное, грудь — единственное, что говорило о ее поле, в принципе, ибо в остальном она была жестче любого знакомого мужика.

— Двадцать восемь годиков, — покривился я и попытался вернуть свое орудие труда, без камеры чувствуя себя голым.

Да что там! Голым и то комфортнее будет ходить, чем без возможности делать снимки.

Так что я потянулся забрать свою камеру еще с большей прытью, в очередной раз проклиная свою робость перед сестрой.

Встать, высказать все, что думаю, и уйти — вот о чем я мечтал. Но куда там — я зависим от своей семейки, черт возьми!

— А ну, не кривляйся!

Новый подзатыльник заставил зашипеть от обиды. Мне что, пять? Но камеру все же терминатор вернула. Я вцепился в зеркалку, чуть не зашипев «моя прелесть».

— Вася, я и не кривляюсь! — выпалил, пряча свою камеру от старшей сестры.

Эта и разбить может, а я с кредитом за новый объектив еще не рассчитался. Но когда Василису Ярославну Барт это волновало? Сколько себя помню, она всегда меня пугала.

Вечно недовольна, вечно учит, как и что надо делать правильно. Почти пятнадцать лет разницы давали ей, по мнению Василисы, полное право воспитывать и распоряжаться моей жизнью. С чем я никогда не был согласен — ни в те самые пять, ни тем более теперь.

Вот и сейчас одному лишь богу известно, за что она предъявит мне обвинение.

Припомнит, как двойку по математике получил в восьмом классе? Или некупленный подарок отцу на позапрошлый день рождение? С другой стороны, какой смысл гадать?

Все равно же прегрешений больше, чем я, вообще, знаю и даже смогу придумать.

— Да как же! — усмехнулась сестра, усаживаясь за столик.

А вот и душевный разговор, ради которого меня вызвали. А я-то думал, еще часа два ждать заставят, а тут нет, снизошли, счастье великое, тьфу!

У меня отобрали пиво с таким видом, будто мне еще восемнадцати нет, а я посмел взять себе алкоголь. Возмутиться? А толку? Только хуже сделаю.

Несколько раз вздохнул и, скрипя зубами от недовольства, представил, как отбираю свое пиво обратно и выливаю ей на голову. Немного полегчало, осталось лишь сожаление, что сделать так все равно не смогу. Ну, хоть помечтать… Ну а пиво, все равно они его разбавляют, невелика потеря.

— К отцу опять не заходил?

— А зачем? — проворчал я, и уставился в маленький дисплей своего фотоаппарата, пролистывая снятое за день.

Не самое взрослое поведение, но рядом с этим терминатором я иначе себя вести не могу. Так и ощущаешь себя шпаной в грязном комбинезончике, которому не дали играть в песочнице. И когда это пройдет?

— Затем, Андрюша, что ты его сын, — снисходительно вздохнула сестрица.

Ну вот, что я говорил? Она, кажется, меня так и видит ребенком. Как еще не отшлепала за непослушание.

Усмехнулся, представляя сестру с ремнем, и тут же мысли пошли не в ту степь — с БДСМ и прочей радостью. Мысленно перекрестился, мне еще не хватало эротических фантазий, где в главной роли сестра!

— О, велика честь, он поделился своим биоматериалом! — восторженно протянул я. — Салют и овации!

Да, я не выдержал и съязвил, хотя злился больше на себя и свою не к месту пришедшую фантазию. О чем я только думаю?

Отношения с отцом для меня всегда были больной темой. Нет, он заботился и уделял внимание. Но все портило осознание, что я сын одной из любовниц, а еще есть сестра и малолетний брат, которому, к слову, пятнадцать.

Традиция, видно, у папочки: примерно раз в пятнадцать лет заводить себе по ребенку, забывать о мерах предосторожности и брюхатить секретаршу. Моя мать как раз из таких.

Это Василиска у нас законнорожденная, со всеми правами. Одна из секретарш захомутала зазевавшегося любовника, а я и мой малолетний брат лишь придаток.

Матерей и тех выбросили, с хорошим откупом, надо заметить, но выбросили, отобрав детей. Так что да, любить мне отца действительно не за что. Я, по крайней мере, и не пытался нормально поговорить. Впрочем, это было взаимно.

— Андрей!

— Что? Не знаю, как тебе, а мне вот не очень факт, что моя мать была просто одной из куколок для приема и развлечения. А стоило ему ее обрюхатить — сразу же бросил! Все, не подходит…

Пощечина вышла звонкой, я схватился за горящую от удара щеку и зло посмотрел на женщину. Рука у сестры и правда была железной, как я это забыл? Наверное, зря вспылил, но мне противен сам факт, что я случайный плод утех, а моей матерью просто воспользовались и выкинули.

Но самой матери это не мешало, и от этого еще более мерзко.

— Не смей так говорить об отце, — ровным голосом известила железная леди. — Он платит за тебя, прикрывает твой зад, пока ты играешься в крутого фотографа.

Последние слова мне почти выплюнули в лицо.

Ну да, не солидно для сына именитого общественного деятеля бегать с фотоаппаратом и снимать все подряд. Не царское дело, и как я только посмел, щенок неблагодарный?!

А про «платит», черт, была бы моя воля — давно избавился от этого чертового контроля.

Спокойно жил бы в своей — и она действительно моя, досталась от деда — квартире.

Да я платить и не просил. Но папаша считает, если кто узнает, что сын у него живет на сорок тысяч в месяц, его обязательно засмеют и заклеймят плохим отцом. Нет, это, конечно, самый дохлый из месяцев вне сезона, так и больше сотни выходит, только, по мнению предка, все равно мало.

Хотелось высказать это вслух, но здравый смысл напомнил, что в чем-то они правы.

Своя у меня только квартира, камера и та в кредит куплена. И пока без их поддержки я не смогу продержать на плаву свою студию.

Чувство собственного достоинства болезненно заскулило и спряталось за собачьей покорностью перед этими людьми. Хочешь почувствовать себя ничтожеством и дерьмом? Заведи моих родственников. Хотя мне ли жаловаться?

— Мои работы продаются, я известен в Инстаграмме…

Я начал перечислять, задетый, что мою работу ни во что не ставят. Но заткнули меня просто — с грохотом отпустив на стол пустой бокал из-под пива, укрепив мысли про то, кто я на самом деле.

Тряпка, и никак иначе. Самому от себя противно.

— Херь, — выдала Василиса.

Ну, коне-е-ечно, все им херь!

Я опять заскрипел зубами. Скверная привычка, особенно если ни к чему не приводит. А что я сделаю? Врежу в челюсть этому терминатору? О, да, а потом она мне — и ей ничего, а вот я могу и в больницу загреметь. С сотрясением мозга. Стукну кулаком по столу и скажу «Заткнись!»? Ха, эффект, боюсь, будет тот же.

Вот так и понимаешь, мужик в этой семье — не я, и даже не отец, а наш милый терминатор. И раз она сказала «Херь», ты, как по законам первобытных нравов, должен ее победить физически и морально, или молчи в тряпочку. Или будь этой самой тряпочкой, об которую сестрица вытрет ноги.

Я опять глубоко вздохнул, напоминая себе, что ссора ни к чему. Да, я могу себя прокормить и весьма неплохо зарабатываю, но, если хочу раскрутить студию и поставить ее на ноги, все это фигня. Мне нужна поддержка отца и сестры. А их мнение, что мне обязательно ходить в галстуке и, как всякий офисный планктон, прозябать за маранием бумаг всю свою никчемную жизнь от зарплаты до зарплаты, можно и перетерпеть.

Еще присутствует, конечно, и диплом подходящий — какой-то там управленец – заставили получить. Бунтарство тогда не прокатило, с того времени я себя в этом ограничиваю. Естественно, позорно было, когда на пары приводили под конвоем и везде следовали охранники. Они даже в туалет за мной ходили, вдруг в окно выпрыгну или, того хуже, в канализацию смоюсь. Кому расскажи, засмеют.

Да, нездоровая опека. Но, самое главное, на меня там целый бизнес-план накатали, а я возьми и испорти все, став фотографом. Разочаровал, так разочаровал. Но потом семья перестроила планы, и теперь меня прокачивали в качестве фотографа, искренне считая, что без их поддержки я — никто.

— Это у вас — херь, а мне нормально, — откинулся на спинку дивана и сложил руки на груди, ожидая, зачем вообще был вызван.