— Ты сейчас подумала о чем-то, что тебя взволновало? Твои щёки покраснели.

— Не правда! — отнекиваюсь я.

— Китнисс, я нахожусь с тобой бок о бок практически неделю и могу прочесть тебя как книгу, поэтому уверен, что прямо сейчас её обложка выглядит так, словно на неё пролили кармин, — смеётся он. — Почему ты все время смущаешься?

— Я не смущаюсь, тебе кажется.

— Да ты же даже не можешь сказать слово «поцелуй», не покраснев на пять оттенков.

— Пит, прекрати. Просто ты слишком долго живёшь в Капитолии, он дурно на тебя влияет.

— Хорошо, — смеётся он, подняв вверх обе руки, словно капитулируя и говоря: «Не сердись!», — Я шучу! Расскажи о себе. Чем ты занималась последние четыре года? — раскладывая салфетку на колени, спрашивает парень.

Ох. Я бы предпочла, чтобы говорил он, потому что рассказывать мне особо нечего.

— Ого, — хмыкает Пит. — Что это за взгляд такой?

Я, скорее всего, как обычно нахмурилась.

— Я не знаю, что рассказать: живу тихой жизнью, об Играх стараюсь не вспоминать, до сих пор плохо сплю по ночам.

Он улыбается, делая глоток из принесённого широкого бокала.

— Звучит, точь-в-точь, как моя история.

Мелларк переводит взгляд на меня и рассматривает пару секунд.

— Слушай, пока мы ждём наш ужин, и раз никто из нас не хочет говорить о себе, может, ты потанцуешь со мной на прощание? — кивая в сторону маленькой площадки в конце зала, говорит он.

Я отрицательно качаю головой.

— И почему я не удивлен твоим ответом, Эвердин? — ухмыляясь, Пит встаёт и протягивает мне руку, всё-таки приглашая. — Идём, ну пожалуйста, — он улыбается так, как это делают мальчишки, когда собираются выкинуть какую-нибудь пакость.

Я не прекращаю отрицательно качать головой, потому что ни за что не соглашусь с ним танцевать, тем более, здесь, да ещё и медленный танец. Он протягивает мне ладонь, но я отодвигаю её от себя.

— Пит, нет, даже не проси.

Мелларк на этот раз молчит, и я тихо радуюсь, что победила, но неожиданно он наклоняется так близко, что его губы оказываются возле моего уха.

— Десять секунд, — произносит он. — Дай мне всего десять секунд, а потом ты сможешь уйти, и я от тебя отстану.

Его голос мягкий, словно облако. Я хочу потеряться в нем, закутаться в его тембре, словно в одеяле. Я чувствую, как киваю, хотя осознаю, что в очередной раз втягиваю себя в неприятности. Но десять секунд — это такая малость. За это время я не успею сгореть со стыда. Зато потом смогу вернуться на своё место, и Мелларк больше не станет приставать ко мне с дурацкими танцами.

Хорошо, что в ресторане немноголюдно, к тому же мы единственные, кто намерен танцевать. Мы выходим в центр зала, и Пит осторожно кладет руку мне на поясницу.

— Один, — говорю я, кажется, слишком резко.

Парень улыбается и качает головой, осознав, что я на самом деле собираюсь считать. Я вспоминаю уроки Эффи, обхватывая ладонью его за плечи, и в ту же секунду его другая рука преодолевает оставшееся между нами расстояние, и находит мою, переплетая пальцы.

— Два.

Я скольжу ладонью по его груди, чувствуя биение сердца через рубашку. Оно колотится так же быстро, как и моё.

— Три.

Прижимаясь ближе, он начинает аккуратно покачиваться в такт музыке, ведя меня за собой. И я иду.

— Четыре.

Его рука скользит по спине, и меня накрывает волной такого жара, что даже раскаленное солнце Четвертого не сравнится с ним в это мгновенье. Находясь так близко к его шее, я закрываю глаза, чтобы почувствовать запах. Это что-то едва уловимое, будто лёгкий аромат кедра, смешанный с мускусом. И мне хочется вдохнуть глубже.

— Пять.

Мой голос становится тише, а музыка так прекрасна, что уже не хочется ни останавливаться, ни сопротивляться. Я провожу пальцами по его затылку.

— Шесть.

Одними губами выдыхаю я, пока рука Пита медленно гладит мою спину, поднимаясь вверх и оставляя за собой дорожки пламени.

— Семь.

Он проводит рукой по моим волосам, гладит их, скользит тёплой ладонью по щеке, будто хочет запомнить контур, зарисовать его в памяти.

— Восемь.

Понимаю, что мне хочется чего-то, но чего именно я пока сама не понимаю. Это новое ощущение захватывает в свои тиски сознание, и хочется, что бы это не прекращалось, длилось вечно.

— Девять.

Я не хочу отпускать его. Я не хочу уезжать.

— Десять, — наклоняясь шепчет он, едва касаясь губами моего уха, и по телу пробегают мурашки. — Спасибо, Китнисс, — Пит отстраняется сам, дотрагиваясь до моего локтя, и ведёт обратно за столик.

— Почему? — задыхаюсь я.

— Что почему? — Пит смотрит на меня, и я замечаю, как небольшое смущение пробегает по лицу парня, но он моментально его прячет.

Я пытаюсь не быть такой очевидной, стараясь не злиться на него за то, что он остановился, но разочарованность все равно слышна. Я хочу спросить: почему он остановился, но произношу:

— Почему… почему ты привез меня сюда?

— Хотел попрощаться по-человечески и извиниться за всё, что говорил тебе эти дни. Ведь мы ещё можем стать друзьями?

Его извинения — точно гром среди ясного неба.

— Мы столько всего прошли вместе на Арене, а я толком ничего о тебе не знаю, — снова говорит парень.

— Как и я о тебе, — отвечаю я, и Пит приподнимает бровь, частично соглашаясь.

Я пропускаю момент, когда горячая еда оказывается на столе перед нами. Сажусь, прислонившись спиной к плетеной спинке кресла и вытягиваю ноги перед собой.

— Мне даже страшно спрашивать что это, — я тыкаю в тарелку вилкой. Пахнет вкусно.

— Местные морские деликатесы, — отвечает Пит, — ни один из Капитолийских ресторанов не сможет приготовить их так, как здешний повар. — Я проверял.

Я подношу один кусочек ко рту и пробую, наслаждаясь необычным сочетанием. Всё такое восхитительно вкусное, что я даже издаю тихий стон. Пит не отрывает от меня взгляда. И я понимаю, что наслаждаюсь этим моментом.

Мы разговариваем о Двенадцатом. О Прим и маме, я рассказываю Питу про гусей, которые загадили и без того жуткое жилище Хеймитча. Он широко и открыто улыбается, и я понимаю, что и не догадывалась, как сильно скучала по его улыбке. Он должен постоянно улыбаться. Всегда. Для меня.

Я чувствую, как по моему позвоночнику словно поднимается теплая волна.

Уже стемнело, и террасу ресторана освещают сотни бумажных белых фонариков. Я смотрю на мерцающие за его спиной огоньки и понимаю, что буду скучать по этому месту, по Четвёртому дистрикту и по Финнику, и по морю, но оно не будет скучать по мне. Никто из них не будет.

Пит протягивает руку через стол и сжимает мою. Что-то в груди теплеет от обычного жеста. Мы делали так много раз на Играх, но сейчас его прикосновение ощущается по-другому.

— Было очень здорово увидеть тебя, Китнисс. — Его взгляд замирает на наших руках, после чего он убирает свою, прочищая горло. — Действительно, здорово. И я рад, что мы расстаёмся на дружеской ноте.

Мы подъезжаем к дому его родителей. В этот час улицы безмолвны и совершенно пусты, и лишь луна светит ярко, оставляя за собой дорожки света между домов. Пит глушит мотор, достает из зажигания ключи, и выходит из машины.

— Спасибо за этот вечер, — закрывая за собой дверь и опуская глаза, благодарю я, — мне понравилось. И это правда.

— На настоящем свидании тебе понравится куда больше, — говорит Пит, засунув руки в карманы и смотря на меня с лёгкой грустью в глазах. — Ты вернёшься в Двенадцатый и будешь ходить на самые лучшие свидания с другими парнями. Настоящие. И приятно проводить время. Теперь у тебя и опыт имеется, — ухмыляется он. Лунный свет подчеркивает серебром плавную линию его скул и подбородка.

Я отрицательно качаю головой.

— Не буду. Я уже говорила тебе, что эти вещи не для меня.

— Для тебя, — настаивает Пит. — В один прекрасный день ты влюбишься и поймёшь, что была неправа, — говорит он, и медленно уходит по тонкой мощеной камнем дорожке в дом.